Письмо тебе

Мой любимый Мишутка, сегодня был бы твой день рождения, наш день, потому что он в наших планах должен был быть особен- ным – ты дома, кольцо, слова… 
Как же хочу тебе сказать, что очень, очень сильно тебя люблю. Как хочу тебя увидеть и обнять, но сегодня 12-й день как ты не с нами… Я тебя называла „мой любимый енотик”, „любимая мор- дашка”, „почти муж”, а ты меня называл „енотиха”, „бабака”, „моя принцесочка”, „моя булочка любимая”, „бабулечка” (я старше тебя). Ты придумывал мне забавные прозвища, и это умиляло и веселило, наши личные позывные. 
Я подписала тебя в телефоне „почти муж”, а теперь не могу уда- лить твой номер и наш чат переписок в Signal. Он – наша история, часть наших отношений. Как много мы говорили и мечтали, об- суждая: „А после войны и победы мы...” А сейчас меня перепол- няют боль утраты и любовь – два самых сильных чувства, и оба в самой пиковой стадии. Переполняют вопросы в голове, варианты „а если бы…”, „а могла ли я...”, „почему...”
И мне остается только писать, писать слова моего сердца и благодарности тебе, мой любимый почти муж. У нас столько все- го было за наше время вместе, столько событий, историй, чувств, любви, переживаний, эмоций – мне кажется, далеко не у каждой пары за всю их совместную жизнь столько происходит. 
Рада, что в какой-то день познакомилась и узнала тебя; рада, что ты был со мной; рада каждому дню, что был у нас (даже тем, когда мы ссорились – в итоге мы принимали все плохое, что есть в каждом из нас и говорили друг другу „я все равно тебя люблю” а сколько эмоций было в наших ссорах!..) и как бы я хотела, чтобы их было еще очень много! 
28С начала нашего знакомства с каждым днем я влюблялась в тебя все сильней и знаешь, в последние пару месяцев мы оба заметили, что наши отношения вышли на пик любви. Мы оба переживали какое-то невероятно сильное чувство, настолько сильно были привязаны и любили! Настолько сильно мечтали, хотели семью, детей, настолько сильно не могли друг без друга, настолько было тяжело находиться далеко друг от друга, настолько сильно притя- гивало друг к другу... Просто невозможно словами передать как сильны были чувства и как сильно мы хотели нашего будущего, насколько мы доверили себя друг другу. Все наше время и каждый день мы были вместе, ВСЕГДА и ВЕЗДЕ – 24/7 это было про нас.
Последнее время ты часто говорил, что хочешь увидеть наших детей и мы в разговорах выбирали имена: Камила и Никита…Ты говорил, что не боишься ответственности и что готов уже давно. Да, помню, ты предлагал мне, спустя 2 месяца знакомства, женить- ся и даже говорил, что готов усыновить детей с детского дома, если вдруг я не захочу своих. Я тоже очень хотела детишек, наших дети- шек, но говорила, что не хочу растить их одна; хочу, чтобы ты был рядом... Я говорила, что хочу двоих: девочку и мальчика. Чтобы мальчик был старше и мог заботиться о сестре, защищать ее и по- могать. А ты говорил, что двое много, что хочешь одного, что тебя на двоих не хватит (хотя вас в семье четверо).
Мы обсуждали, кто кого будет воспитывать и чему учить, пред- ставляли, как будем идти с ними за руки и как тебя будет обнимать наша дочка... Ты боялся девочки, потому что не знал, как вести себя с ней и что рассказывать. Ты говорил, что учил бы мальчика стре- лять и делать растяжки с гранат, защищать своих, рассказывал бы о ценностях и роли мужчины, учил бы мастерить всякое. Шутил, что учил бы его маскировке в песочнице или в лесу, но главное – после таких уроков потом не потерять сына. Шутил, что боишься, а вдруг когда-то заберешь с садика не своего ребенка. Шутил еще много о чем, но ты хотел детей, даже очень, и в нашем разговоре в августе соглашался уже и на двоих пупсиков. Ты написал мне но-
29чью, и мы потом долго разговаривали о детях и семье, ты так хотел этого и так искренне говорил.
Я уверена – сын был бы твоей копией во всем, и это было бы так чудесно – еще один такой же особенный, настоящий, открытый, искренний, смелый человек, с высокими моральными и семейны- ми ценностями... Я тебе всегда говорила, что ты будешь прекрас- ным папой, и не важно, кто был бы – девочка или мальчик. И я так сильно хотела этого, я смотрела в твои глаза и видела наше будущее, я была уверена в тебе. Если у меня будет сын, я назову его твоим именем!
Сейчас мне остается только помнить тебя и благодарить за наше время. 
Вспоминаю как впервые написала тебе в Signal, это было 24.01.23, я написала: „Михаил, здравствуйте. Любомир дал ваш контакт насчет покупки вам авто. Нужны от вас документы для оформления”. С этого сообщения началась наша история. 
На следующий день Любомир попросил тебя закинуть недо- стающую сумму по сбору авто мне на карту (это было примерно 60 тыс. грн), и ты кинул, вообще не зная меня! Я общалась с то- бой на „Вы”, а ты так смеялся с этого. Для меня это было обычное дело – деловой этикет и правила приличия, а тебя забавляло, тебе было странно, что я к тебе так официально обращаюсь. Мы тогда просто переписывались с тобой относительно ваших документов. Любомир часто писал с твоего номера, и если б не его украинский язык, я бы вас путала. Его телефон тогда был разбит, и он пользо- вался твоим. 
01.02.23 я купила вам машину, а 4.02.23 вы вдвоем приехали в Днепр ее забирать. В тот день мы первый раз с тобой встретились. Мы все вместе сидели в кафе у меня на массиве. Любомир расска- зывал, какой ты смелый, надежный, умный, веселый; как он тебя ценит и рад, что работает с тобой в паре. А еще он рассказал, что ранее, за несколько дней, когда вы были в Бахмуте на задании, в 50 
30метрах от тебя упала мина и каким-то чудом не зацепило. У тебя была лишь легкая контузия. Он подбежал к тебе, спросил: как ты, целый ли. Ты ответил, что все нормально, но не согласился уйти с позиции... А ты смущенно сидел, слушал и пил кофе. Мы, навер- ное, часик посидели, поговорили и вы уехали. Мое впечатление о тебе после встречи осталось в виде вопроса: „Как такую светлую душу занесло на войну и почему в свои молодые годы ты вынуж- ден видеть и проживать весь ужас войны.” За наше короткое время разговора меня что-то зацепило в тебе. Наверное, та самая первая искорка наших будущих отношений. 
Со следующего дня началась наша переписка… Ты кинул мне ролик с полигона, где ты стрелял в положении лежа со своей вин- товки СВД. Ты называл свою СВД древностью, шутя говорил: „Мой дед еще с нее стрелял, немцев убивал, а потом ее передали мне”. У тебя был ужасный прицел, через него ничего не было вид- но, а для снайпера прицел – его глаза и обеспечение прикрытия. Ты попросил помочь вам с новым прицелом, я согласилась. 
И после просмотра ролика первое, что я спросила: „Почему у тебя пятки при стрельбе не на полу лежат?” Ты снайпер и стрель- ба – это твой мир, тем более у тебя такой боевой опыт, и мне было интересно спрашивать обо всем. Я тоже увлекалась стрельбой и оружием, но меня учили, что стопы должны быть в горизонталь- ном положении. И тогда ты первый раз съюморил в своем стиле и ответил: „Пятки на полу будут, когда меня привезут домой в паке- те. Постановка ног не важна, и я не гимнаст. Более важна поста- новка рук, плеч и головы, дыхания – это 80%”. Потом мы начали обсуждать прицелы и фото вариантов, что я понаходила. Ты на- чал задавать много вопросов про характеристики прицелов, что я конечно не понимала, но пыталась дать хоть какой-то ответ, в надежде, что ты поймешь что-то нужное тебе с моих слов. Но я понимала, что в Бахмуте тебе некогда будет сидеть и листать ва- рианты и выбирать. Я просила своих знакомых помочь с выбором 
31прицела, с учетом параметров и ваших боевых задач. Наверное, с того момента я начала больше вникать в военную сферу, хотела все знать сама, помогать тебе и не просить кого-то. Хотела понимать тебя и ваши потребности.
Мы часто переписывались, и ты много рассказывал про стрель- бу, характеристики оружия, БК. Ты хотел мне рассказать все, что знаешь сам и чему научился за время работы снайпером. А ты прав- да очень многое знал и умел, все твои знания были очень специфи- ческие и малодоступные гражданскому кругу лиц. Ты был словно ходячая военная энциклопедия. Стоило у тебя спросить, что угодно, и ты сразу выдавал развернутый и обоснованный ответ. А после всех длинных разговоров и рассказов ты всегда писал „спокойной ночи”, и с 09.02.23 не было дня, чтобы ты это не сказал мне.
11.02.2022 тебя наградили Президентской медалью за Бахмут „За військову службу Україні” и ты кинул свое фото, я искренне порадовалась за тебя. Ты ее заслужил. 
Точнее, Любомир первый кинул мне твое фото и спросил: знаю ли я про тебя? Я тогда сказала, что нет, что ты мне не говорил и добавила ему: „Даже не похвастался, хотя пишет часто”. Потом в 21.25 и ты мне кинул фото и написал: „Сегодня вечером награди- ли. Кандидат мастера спорта КМС по военным действиям”. Я тебе ответила: „Поздравляю. Умничка просто” – я не знала, какие слова написать тогда. Вроде хотела и поздравить, но понимала, что эта медаль вообще не в радость была. Там, в боях и потерях, она не имела ценности.
С того дня я знала про тебя все, абсолютно все, многое даже то, чего не знали твои родные. Ты мне доверил себя целиком. Я знала все про твою войну. С момента твоего первого ранения я знала каждую подробность, каждую твою процедуру в госпиталях; знала каждый твой день до минут, как и где ты его проводил. Знала, о чем ты думал, что хотел, что чувствовал и чего боялся. Знала пото- му, что мы настолько часто и много общались, ты хотел рассказы- вать о себе и знать обо мне, а я – я так переживала за тебя. Ты меня 
32волновал, ты мне был не безразличен, я тебя любила и хотела уз- нать тебя настоящего. Твое второе ранение – я единственная, кто видел тебя в те дни и знала твое состояние от и до. Я всегда была с тобой. Что „единственная” – это совсем не чувство гордости, как же я тогда хотела, чтобы хоть кто-то был рядом в те тяжелые дни. Я оказалась одна. и не знала, что делать... Насколько же сильно мы доверились друг другу… Неужели нам правда суждено было так мало времени вместе? Или кто-то из нас сделал ошибку в какой-то момент? 
Ты писал мне в любое время дня и ночи каждый день, и я всегда отвечала тебе, всегда, независимо от времени. Отвечала, потому что чувствовала, что с тобой что-то связывает, что есть много об- щего, что в тебе что-то особенное. Чувствовала, что переживала за тебя, чувствовала, то ты не безразличен мне. Помню, ты как-то писал даже во время своего задания: „Не могу позвонить, мы на задании”. Но мы переписывались еще полдня потом. Я говорила: „Не отвлекайся”, а ты писал: „все нормально...” 
Это „как-то” было 14.02.2023 – я утром в 08.22 написала тебе небольшое поздравление с 14 февраля. Не считаю этот день празд- ником, но хотела сделать тебе приятное, хотела написать, что-то, что будет тебе напоминать о мирной гражданской жизни, о том, что, помимо войны, есть любовь. Я знала, что это, может, тебе по- кажется глупым, что там у тебя мысли были явно не за 14 февра- ля, но все же я написала. Ты ответил в 11.29, написал „спасибо” и тоже поздравил, сказал, что мысленно рядом. Сказал, что на зада- нии... Что позвонишь, как выйдете. Но потом ты все равно писал, несмотря на задание. Писал, что вы промерзли, что не спали не- сколько суток. Звал, чтобы я приехала к тебе. 
В тот день ты написал: „У меня вопрос – как назовем нашего сына? Может, Матвей, Игорь? Я тебя люблю. Если не умру – пере- звоню. Ну, а если что, Бог, встречай, ставь чайник – я уже иду. Не бойся, все нормально, до встречи”. Я тебя притормозила относи-
33тельно детей и твоего юмора, а ты ответил: „Это была любовь с первого взгляда. Не бойся и не волнуйся. Герои не вмирають. И у меня нет вариантов сдохнуть – нам же еще надо встретиться, уз- нать друг друга получше, а потом жениться и родить Любомира младшего.” Потом ты написал, что атеист и что не веришь в Бога. Говорил, что я должна приехать к тебе в Бахмут. А я не отказыва- лась даже, была готова поехать, но на тот момент у меня еще не было прицела, который обещала тебе – не с чем было ехать. 
Вспоминаю, как с первых дней общения мне была непривыч- на ваша военная лексика и аббревиатуры. Ты говорил со мной на своем языке и не замечал этого. Тебе это было так привычно и очевидно, а мне пришлось немного пополнить свой словарный запас военными терминами. Тебе казалось, что я все понимаю – у тебя эти слова были в обиходе каждый день: КМБ, КСП, ППД, ТЦК СП, БГ, БР, ВСП, САУ, СЗЧ, ТТХ, РСЗВ, ТСП, УСМ, ШГ, пози- ция, деривация, СТП, клик, поправка, прицельная сетка, Mil-DOT, MOA, Буратино, град, покемон, беха, кучность, калибры, трасер, типы гранат, кропива, шмель, крыло и т. д... Я подучила принцип работы оружия, мы с тобой разбирали твой ПМ... Ты меня хорошо поднатаскал в военном деле. А знаешь, мне было это все интерес- но и сейчас, когда я общаюсь с кем-то из военных – я не впадаю в ступор.
•    КМБ – курс молодого бійця. 
•    КСП – командно-спостережний пункт. 
•    ППД – пункт постійної дислокації.
•    ТЦК СП – територіальний центр комплектації та соціальної під- тримки. 
•    БГ – бойова група. 
•    БР – бойове розпорядження. 
•    ВСП – військова служба правопорядку. 
•    САУ – самохідна артилерійська установка. 
•    СЗЧ – самовільне залишення частини. 
•    ТТХ – тактико-технічні характеристики. 
•    РСЗВ – реактивна система залпового вогню. 
34•    ТСП – тактико спеціальна підготовка. 
•    УСМ – ударно-спусковий механізм. 
•    ШГ – штурмова група. 
•    Позиция – участок местности, занятый войсками. 
• Деривация – отклонение снарядов и пуль нарезного оружия в сторону вращения при полёте от заданной траектории вслед- ствие гироскопического эффекта. 
•    СТП – средняя точка попадания (в пристрелке оружия). 
•    Клик – на сколько смещается перекрестие на расстоянии 100 ме- тров. 
•    МОА – угловая минута, величина, используемая для оценки куч- ности попаданий, поправок при стрельбе и т.д. 
• Mil-DOT – сетка в оптическом прицеле, что представляет собой тонкое перекрестие, по сторонам которого располагаются отмет- ки в виде круглых или овальных точек. 
•    Поправка – расчет, совершаемый перед выстрелом с учетом дей- ствия на пулю внешних факторов среды. 
•    Прицельная сетка – предназначена для точного наведения на цель оружия, на котором установлен прицел. 
•    Буратино – тяжелая огнеметная система залпового огня на базе танка Т-72. 
•    Покемон – пулемет Калашникова модернизированный, сокра- щенно ПКМ. 
•    Град – разновидность систем РСЗО. 
•    Кучность – свойство оружия группировать точки попадания пуль, снарядов. 
•    Калибр – диаметр канала ствола, а также диаметр пули. 
• Трасер – боевой припас особой конструкции к огнестрельному оружию, поражающие элементы (пуля) которого начинают све- титься в полёте, создавая ясно видимый след для стрелка. Пред- назначен для корректировки огня и целеуказания. 
•    Беха – боевая машина пехоты. 
• Типы гранат – по боевому назначению гранаты бывают противо- пехотные, противотанковые, специальные и учебные. Противо- пехотные ручные гранаты, в свою очередь, делятся на зажига- тельные и осколочно-фугасные. Осколочно-фугасные гранаты бывают оборонительные и наступательные. 
35• Кропива – программное обеспечение для создания интеллекту- альных карт в сочетании с устройствами и приборами, разрабо- танное для планирования и ориентировки расчетов.
• Шмель – российский пехотный огнемет одноразового примене- ния. Это термобарическая реактивная граната, которую начини- ли огнесмесью.
Вспоминаю твое сообщение перед первым ранением. Это было 17.02.2023 в 7.30, я еще спала и прочитала его позже. Ты написал: „Приветик, ласточка ты моя любимая, целую и обнимаю крепко. Через час мы выезжаем, все изменилось. Прости, что не сказал тебе по телефону или при встрече, но все впереди, не волнуйся, мы выживем, не бойся. Целую. Отправляй голосовые сообщения. Твой голос меня успокаивает. Отправь свою фотографию, как только проснешься, надо вспомнить, ради чего я стреляюсь” – как было приятно читать, но я подумала, что ты сильно спешишь с та- ким текстом. Кинул свое фото перед выездом и подписал: „Люблю, целую, твой и только твой”. У меня были слезы на глазах, когда я его прочла, оно меня так тронуло! Каждый раз, когда ты писал, что идешь на выход, у меня внутри все сжималось, сложно объяснить это чувство словами. Я всегда проводила сравнение, что я тут, в мирном городе, а ты... в боях, в земном аду. 
На следующий день, 18.02.2023 днем Любомир написал с твоего телефона, что ты 300й. Написал, что ты тяжелый, что тебя отпра- вили на эвакуацию, что ты в реанимации, что у тебя большая по- теря крови, что вроде везут в Павлоград или Днепр… Сказал, что будет искать тебя и напишет, как только узнает что-то. 
Сказал, что на боевом выходе ты получил 5 пуль: в грудь и в руку. Позже он рассказал, что ты получил ранение, когда вы заво- дили группу (это были люди с ТрО, примерно 20 человек). У вас была задача удержать позиции, и вы понемногу продвигались к намеченной точке, но враги уже ранее заняли эту местность, а вам ваше подразделение и аэроразведка об этом не сообщили, вы даже не дошли до своей точки. Пока Любомир занимался текущими во-
36просами задания группы, ты сказал ему, что сам заведешь группу и Любомир согласился. Вскоре он услышал перестрелку и сразу под- бежал к тебе. Он увидел, что ты вышел весь в крови и упал. 
Ты уже сам, позже, в больнице рассказывал, что когда заводил группу, из-за угла сооружения примерно в 50 м вылез орк и начал вести огонь. А так как ты шел первым в группе, все пули достались тебе. Орков там было 5 человек. В тот момент ваши люди начали разбегаться, целостность утрачена, группа стала не боеготовой. Ты периодически терял сознание, падал, вставал, вел ответный огонь. Ты сам пытался наложить себе турникет, но чувствовал, что рука немеет и нет сил двигаться. У тебя была сильная потеря крови – тебе в руку влетело 4 пули, от чего разорвало артерии и вырвало мышцы бицепса. Одна пуля прошла по касательной в грудь, зашла сбоку прям под броник. 
Когда Любомир начал тебя вытягивать из-под огневого контак- та, ты попросил срезать с тебя броню, чтобы легче было тебя тащить (хотя это было совсем не безопасно, так как на тебе не оставалось никакой защиты). Когда ты отключался, Любомир тебя тормошил, пытаясь привести в сознание, говорил, что ты должен выжить. Ты помнил каждый момент и каждую ту минуту – ты рассказывал мне о своем ранении в мельчайших подробностях. Ты говорил Любоми- ру, что хочешь спать и чтобы он оставил тебя в покое... 
Ты с разочарованием вспоминал, как ваши 20 человек с группы разбежались в тот момент, когда столкнулись всего с 5-ю врага- ми – ваши настолько были не готовы к войне, что бросили своих же в первом контакте с противником, учитывая, что численное преимущество в людях было на вашей стороне. Тебя так разочаро- вали их трусость и неготовность к реальным боевым условиям… Но ты был благодарен Любомиру, что он вытащил тебя, что при- шел к тебе в тот момент, что не бросил, что наблюдал, что делают дальше на этапах оказания помощи. Ты потом мне говорил, что за свое спасение готов для него на все, что своей жизнью обязан ему. Говорил: „Вот почему для нас так важно побратимство...” 
37Ты никогда не считал его виновным и говорил, что пойти пер- вым было твоим решением. Поначалу после ранения, когда я раз- говаривала с тобой и с Любомиром обо всем произошедшем, каж- дый из вас был уверен в своей точке зрения: Любомир считал, что он виноват и с сожалением говорил мне об этом. Сожалел, что не снял тебя с задания (он думал, что у тебя обида на него), а ты гово- рил, что это было твое решение и что Любомир совсем ни при чем и зря так думает. Я так хотела, чтобы вы услышали и поняли друг друга, и пыталась как-то донести каждому из вас это. Но со време- нем все сгладилось, вы стали общаться без упоминаний этого все- го. Наверное, просто нужно было время, чтобы каждый осознал.
Вы давно работали вместе и могли надеяться друг на друга, по- нимали друг друга и готовы были прикрыть в любых ситуациях. Наверное, именно поэтому и смогли пережить Бахмут. Я ему веч- но буду благодарна за тебя. За то, что он всегда беспокоился о тебе; за то, что никогда не бросал; за то, что где-то прикрывал, где-то оберегал; за то, что был твоей опорой в аду войны. Он был твоим другом, напарником, побратимом. Вы всегда вместе выходили на задания и говорили, что каждый из вас готов подставить себя под пулю. Вы оба мои герои, но имеете абсолютно разное значение в моей жизни: Любомир – пример мужества, героизма, силы, стой- кости, тот, благодаря которому ты появился в моей жизни, а ты – мой любимый и родной, почти муж, моя частичка, человек, в ком был весь мой мир и кого я так сильно полюбила. 
За день до своего ранения вы также были на задании и Любомир потом сказал, что ты снимал для меня ролик. Это был ролик рабо- ты танка вблизи вашей позиции засады. Ты снимал как отстрели- вается танк. Вы были, наверное, в 50 м от него, в доме, ты снимал через окно. От одного только его выстрела закладывало уши, а на видео танк работал много раз, от выходов стоял жуткий грохот. На подоконнике дома, откуда ты снимал, лежала тряпка, и при каждом выстреле она просто подпрыгивала вверх, как пушинка, отпадали обои и сыпалась штукатурка со стен. Не представляю, какое у тебя 
38потом было состояние. Любомир говорил, что у тебя сильно болела голова и были заложены уши – после такого-то продолжительного грохота и к этому всему, вы еще не спали несколько суток. А после всего ты согласился на следующее задание и вызвался сам заводить группу, получил ранение... 
В этот же день, после твоего ранения, Любомир кинул мне то твое видео, что ты снимал, и написал: „Малий знімав його для тебе”. И рассказал предысторию. Я тогда заплакала.
Как же я тогда волновалась и переживала за тебя, еле дожда- лась, пока Любомир скажет что-то подробней о тебе, в каком со- стоянии и где ты… В тот же день он набрал и сказал, что нашел тебя. Вначале тебя доставили в Павлоград, а потом направили в больницу Днепра (Клиническая больница скорой медицинской помощи ДМР). 
Вспоминаю ваш с Любомиром ролик с палаты больницы от 19.02.2023 твой следующий день после ранения. Любомир приехал тебя навестить (сразу после твоего ранения и эвакуации, он сказал командованию, что ему нужно пару дней отпуска – отпрашивался, чтобы навестить тебя и убедиться, что с тобой все нормально и тебя стабилизировали. Он переживал за тебя и считал себя вино- ватым в твоем ранении.) Ты был бледный, весь в перевязках, вы сидели на кровати, Любомир над тобой подшучивал и снимал на телефон, говорил: „Скажи Кате что-нибудь”. А ты, глядя в камеру, улыбнулся и смущенно сказал: „Приезжай”. Вечером он кинул мне ролик и сказал: „Він буде радий бачити тебе”, и предложил прийти к тебе завтра. 
Вспоминаю как с ним приехали к тебе в больницу на следую- щий день. Тебе уже сделали первые операции и достали пули с руки. Ты был вялым, слабым, было видно, что тебе тяжело, но ты, как обычно, говорил „все нормально” и даже тогда бегал курить. У тебя оставались осколки в груди, но врачи не рискнули их доста- вать, направляли тебя на эвак в госпиталь им. Пирогова в Винни-
39цу (на тот момент ты еще не знал, в какой именно госпиталь, знал только город). 
День моего посещения был и днем, когда мы тебя провожали на эвакуационный поезд (не помню точно, но по-моему это было 20 февраля), ты почти не разговаривал со мной. У тебя все болело, но ты ни разу об этом не сказал и не попросил обезболивающее. Мы помогли собрать твои вещи, провели тебя вниз до кареты скорой. С тобой на эвакуацию в машине скорой ехал еще один раненый парень. Он был лежачий и с ним была его жена, поэтому нас не пустили с тобой в машину. Ты поехал на скорой, а мы поехали за вами на машине Любомира. 
Помню, как стояли на перроне вокзала Днепра. Ты сидел, обло- котившись о фонарный столб, и молчал, хотя это на тебя совсем не было похоже, мы обычно так много разговаривали. В тот день было ветрено и холодно, а ты одет в одну легкую спортивную коф- ту, которую тебе принесли в больницу, тебя всего продувало. Но ты тоже ни разу не сказал, что холодно, и отказывался сесть в ма- шину скорой, хотя даже нам было прохладно, а мы были в теплых куртках. Спустя минут 20, началась посадка на поезд, ты сказал всем „пока”. Мы тебя аккуратно обняли и сказали, чтобы писал всем, как ты. Я попросила написать, как приедешь в госпиталь и сказать, где ты. Просила не пропадать. Сказала, что ты не один и что всегда помогу тебе, если будет нужно что-то. 
Вечером, когда тебя доставили в госпиталь, ты позвонил, ска- зал, что все нормально, назвал адрес госпиталя и номер палаты, и еще извинялся за то, что не разговаривал со мной. Я подумала: „Какой же ты..., за что ж ты извиняешься, глупенький... У меня и в мыслях не было обижаться. Мне тебя было очень жаль тогда, как мне хотелось тебя поддержать и хоть чем-то помочь… Хотелось забрать часть твоей боли.” Я думала: „Почему кто-то отсиживается в тылах, а кто-то получает пули, почему всегда достается самым лучшим, тем кто не заслуживает страданий...” 
40 В итоге, ты больше месяца находился в госпитале Винницы на лечении. За это время у тебя было несколько операций, протези- рование артерий, ты ходил с VAC-системой. Из-за ранения была нарушена подвижность руки: тебе вырезали часть бицепса, нало- жили швы. Ты не мог двигать рукой, чувствовалась жуткая боль, была нарушена подвижность и чувствительность пальцев. Ты ни- чего не мог делать правой травмированной рукой, ходил с повяз- кой и был на обезболивающих. 
За время твоего пребывания в госпитале мы очень много и час- то переписывались, и ты каждый день звал меня, чтобы приехала к тебе. Говорил: „В Бахмут не успела, приезжай хоть сюда”. Ты мне рассказывал о каждом своем дне в госпитале, что у тебя происхо- дило и как ты его проводил. Рассказывал, что делали тебе из про- цедур и что планируют еще. Говорил, как сильно хочешь увидеть меня и что скучаешь. И, конечно, мы не бросили военное дело. Ты все также пытался рассказать свои знания, а я задавала тебе мил- лион вопросов. Мы говорили обо всем и на разные темы, и с каж- дым днем узнавали друг друга все больше.
Помню, как сильно тебя злило, что тебе очень часто и по вся- ким пустякам писала Катя (жена Любомира), писала огромными бесконечными сообщениями и что-то постоянно от тебя хотела, доставала вопросами, которые тебя вообще не волновали и были абсолютно безразличны. Потом она и мне писала, говорила, что ты не отвечаешь и спрашивала все у меня. Ее злило, что ты не от- вечаешь, а тебя злило, что она так много пишет текста без смысла и постоянно задает вопросы. И мы потом уже с тобой вдвоем с этого смеялись. Ты ей не отвечал или отвечал „ОК”. Просто „ок”, в то время, как она тебе писала огромные тексты (ты показывал сообщения; пока дочитаешь – забудешь начало и сам смысл). 
Ты говорил, что не любишь много текста и когда тебя достают вопросами, глупыми вопросами, которые тебе абсолютно неваж- ны. Говорил, что не любишь разговоры без сути. Да она тебе и как 
41человек не нравилась. А ее злило, что ты ее игнорировал, но она знала, что ты отвечаешь всегда мне. Знала, что мы очень много общаемся, знала, что ты мне доверял. Через время она оставила тебя в покое и переключилась на меня. Я была посредником в ва- шем общении. Катя говорила, что хочет помочь тебе, что хочет, как лучше, что переживает за тебя, твои вещи, которые остались у них дома и которые Любомир забрал с КСП после твоего ранения.
Вскоре и я устала от нее. Потом она меня невзлюбила, и приду- мала себе что-то в голове, доставала меня приступами истерик и ревностью к ее мужу. Вернее, она невзлюбила меня с того дня, ког- да мы сделали общее фото возле вашей машины Nissan, которую вы забирали с Днепра (это я уже узнала намного позже, ты мне сам рассказал). На фото были мы втроем: я, Любомир и ты, а Катю вы попросили нас сфотографировать – фото было нужно для отчета по сбору (для всех, кто участвовал в сборе – что машину купили и вам ее передали, что деньги ушли по назначению). Я тогда стала возле Любомира, а ты стоял по другую сторону машины. Я ста- ла рядом без всяких действий или объятий, наверное, потому, что просто знала Любомира, а Катя сложила у себя в голове что-то о нас с ее мужем... Даже когда мы с тобой были вместе, когда были так счастливы, когда не разлучались ни на минуту, ее убеждение обо мне не покинуло ее голову. 
03.03.22 я первый раз приехала к тебе в госпиталь в Винницу. До этого долго сомневалась – стоит ли ехать. С одной стороны, я хотела тебя навестить и поддержать, чтобы ты не чувствовал себя одиноко, хотела подарить тебе эмоции. А с другой – понимала, что буду привязываться к тебе, что наше общение – это больше чем просто разговоры; понимала, что ты привязываешься ко мне... Я тогда была не одна, за мной ухаживал молодой человек и у нас вро- де как начинались отношения. Он знал про тебя и твое ранение, я рассказывала. Знал, что я переживала за тебя, знал Любомира. Он помогал мне с машиной, с выбором прицела. Он меня любил, очень заботился и помогал во всем. Ты тоже постоянно говорил 
42„люблю, скучаю”. Мы с тобой много общались, у нас столько было общего... Я оказалась между вами двумя. 
Я ехала BlaBlacar и ты каждый час писал мне где я и когда буду, все ли хорошо, будто бы это ускорило мой приезд. Ты очень пе- реживал, что я еду с незнакомым мужчиной-водителем и незна- комыми людьми в одной машине. Ты попросил скинуть фото во- дителя с приложения BlaBlacar, а потом в шутку обрисовал его и кинул мне назад, написав: „Смотри какой жених, я ревную”. Ты так сильно хотел меня увидеть и так ждал дня, когда я приеду, меня даже удивляло такое желание. 
Я никогда так не ездила, и никогда не ездила чтобы не знала, где буду жить, на сколько дней еду... Но к тебе я поехала, как говорят „в никуда и не зная, на сколько”. Ты говорил: „Не переживай, я все решу”. Пока я ехала, ты нашёл и снял квартиру возле госпиталя. Она была довольно комфортная, а ты говорил: „А главное, что воз- ле меня”. 
Помню, как ты вышел с госпиталя меня встречать, и не просто спустился вниз ко входу, а шел по улице. Территория госпиталя была очень большой и, подъехав к нему, я набрала тебя спросить, куда идти и где находится корпус твоего отделения. Выйдя с так- си, я осталась на остановке. Думала, ты по телефону объяснишь куда идти, а ты сказал: „Стой, я сейчас тебя встречу”. Тогда было холодно и ты выбежал раздетый, в одной кофте на голое тело, даже не застегнут, потому что из-за ранения и повязки не мог одеваться. Одеть что-то из одежды для тебя было проблемно и больно. Вышел в холод, хотя мог рассказать и по телефону, сидя в теплой палате – на меня твой поступок произвел очередное впе- чатление.
Ты оплачивал все за время наших дней в Виннице – это было так приятно, но также неудобно, что ты на меня столько тратился. Ты покупал кучу еды мне домой, оплачивал наши походы в кино, кафешки. Никогда не позволял мне платить за себя. Я не привыкла к такому, чтобы кто-то брал мои расходы на себя. А ты всегда гово-
43рил: „Деньги не важны в этой жизни. Момент сейчас и чувства – в этом важность и смысл”. 
Вспоминаю, как в первый вечер в Виннице мы были в кварти- ре, отогревались после нашей долгой прогулки. Уже было поздно и тебе нужно было возвращаться в госпиталь. Мы сидели на крова- ти, облокотившись о стену, и о чем-то болтали. Потом ты неожи- данно обнял и сказал: „Не хочу уходить и не отпущу”. Ты прилип, как липучка, а я не могла выгнать тебя. 
Вспоминаю, сколько кругов мы нахаживали вокруг госпиталя и сколько раз гуляли по аллее, ходили к реке, к уткам. Утки — это от- дельная история, ты уже признался об этом позже. Напомню, что тогда было холодно и был сильный ветер, особенно на открытой местности, а ты ходил в военной ветровке на голое тело и тебя про- дувало, как листик. Гуляя как-то по аллее, мы пошли вниз и выш- ли к реке, там было что-то вроде пляжной зоны и плавали утки, много уток. Я предложила их покормить, и мы вернулись обратно в магазин им за хлебом. Во время прогулок я часто тебя спрашива- ла не замёрз ли ты, потому что понимала, что ветровка совсем не грела. Ты никогда не признавался, но когда отвечал „нормально”, я понимала, что все-таки холодно, и тогда я тебя тащила куда-то в ближайшую кафешку погреться, говоря, что я замерзла. Мне всег- да нравилось кормить птиц у реки, и дома у себя я часто ходила в наш парк, недалеко от меня. Так вот, мы тогда были возле реки, я бросала хлеб, а ты просто стоял рядом. Тебя, наверное, тогда про- дувало насквозь, но ты не сказал ни слова. На следующий день ты признался, что тебе было жутко холодно и ты вообще не любитель животных и таких прогулок кормления, но ходил со мной, так как видел, что это нравилось мне. На следующее утро, когда ты при- шёл ко мне, ты сказал, что вечером у тебя была температура, что она и сейчас, но все равно снова пошёл гулять со мной на весь день и тогда. Ты не захотел остаться дома или вернуться в госпиталь, хотя я тебя очень просила. Я не хотела, чтобы тебе было еще хуже, а ты говорил, что готов и хочешь со мной ходить везде и в любом 
44состоянии. Говорил, что не хочешь оставаться дома или в госпита- ле, что наше дни – лучшее, что было с тобой за последнее время и что ты не готов его променять ни на что.
Гуляя по городу, мы много разговаривали и с каждой темой обнаруживали, что она общая. Нашли еще одну общую точку – спорт. Ты занимался самбо, каратэ, muay thai, рукопашный, и всег- да держал себя в форме. Я тоже этим всем занималась, за исклю- чением каратэ и самбо. И я подумала: „Неужели ты тоже такой же, как и я?” 
Я занималась Krav Maga и рассказывала, что мне это очень нра- вилось. Я поделилась, что хотела открыть свой собственный зал со всем оборудованием, где будут еще дополнительные направле- ния  – cycle, muay thai. Меня тогда это увлекало. Ты говорил, что хорошая идея и потом сказал, что готов вложить свои деньги. Ты говорил это абсолютно серьезно и не один раз, зная меня совсем короткое время. Я удивлялась, как ты готов на такое, не зная меня? А ты отвечал: „Я просто вижу людей и для тебя готов”. Мне сложно это было понять. У меня никогда не было цели „раскрутить” тебя на деньги, я даже не знала, есть ли они у тебя, и никогда не спра- шивала об этом, никогда не просила на что-либо. Может, в совре- менном мире это будет смешно или странно звучать, но я не с тех, кто ценит в парнях суммы на счетах. 
Вспоминаю, как мы сидели в кафешках и много болтали, спра- шивали друг друга о том, что нравится или не нравится, про увле- чения, вкусы, интересы, ценности, семью, друзей… С каждым об- суждением мы понимали, что так похожи, что одинаковы во всем. 
Ты ходил с повязкой на своей травмированной руке и не мог ею шевелить. Тебе приходилось все делать левой рукой, что было очень неудобно и непривычно тебе, ты ж правша. Из еды ты мог есть далеко не все, потому что твоя рука была нерабочая, ты ей не мог сжимать ничего, не мог держать приборы. Я всегда тебе хо- тела помочь, что-то подать, отрезать, почистить, подержать, а ты никогда не позволял – говорил: „Я сам, я ж не калека. Не нужно, 
45спасибо”. Помню, ты даже крышку с бутылок откручивал зубами, но сам, не разрешая помочь. Я очень хотела сделать что-то вместо тебя, но всегда вначале спрашивала: „Можно я помогу?” Спраши- вала, а не кидалась сделать действие без разрешения, потому что, вспоминая лекции военной психологии, при общении с ранеными, желая им помочь, важно вначале спросить, а потом делать что-то и то, если он захочет получить помощь от вас. Это важно для челове- ка, чтобы он не чувствовал себя беспомощным и ограниченным в действиях, чтобы его не жалели, как ребенка, – его это травмирует еще больше. С тех дней ранения ты полюбил суши – сытно и не нужно заморачиваться, ты их просто накалывал вилкой. 
Вспоминаю, как часто мы ходили в кафе возле госпиталя. Оно тебе так нравилось (не помню его название, но оно находится че- рез дорогу). Ты сам его нашел еще до моего приезда. Рассказывал, что ходил туда каждый день. Там было вкусно, большой выбор меню, мало людей и тихо. Мы сидели там часами и разговаривали обо всем. Ты говорил, что тебе там было спокойно, а я понимала почему – не было скопления людей и шума, не было ора музыки, что доставляло тебе дискомфорт. Было просто уютно. Каждый раз, когда мы заходили, официанты уже знали тебя, знали твой заказ и спрашивали: „Вам как обычно?” 
Еще помню, как целый день уговаривала тебя принести и за- кинуть в стиралку свои вещи. Я тогда была у тебя в палате, жда- ла пока ты вернешься после процедур. Я зашла в ванную комнату (она была прям в палате). В душевой кабине стояли замоченные вещи. Ты сказал, что твои и что позже cам постираешь. Я подума- ла: „Как ты одной рукой будешь стирать и отжимать потом их?” Тем более вещи были, плотные и тяжелые (штаны и кофта воен- ные). Мы снимали квартиру, и в ней была стиральная машина. Я тебе предложила принести ко мне постирать, чтобы не мучать себя и руку, в этом же нет ничего такого. Ты сказал – нет, сам постира-
46ешь, тебе не нужна помощь, справишься. Я подумала: „Какой гор- дый и упертый, прям как я”. Но мне понравилось это, в тебе чув- ствовался стержень. Я тогда подумала, что кому-то с тобой очень повезет, в тебе была сила характера. Тогда и представить не могла, что повезет-то мне с тобой, невероятно, очень сильно повезет, но и потом так разобьет меня… 
Мы потом весь день гуляли, и я все так же тебя уговаривала, а ты так же упирался. Хотя я не понимала почему – я ж не руками стирала бы, и платить не нужно было ничего за это. Вечером, когда ты вернулся в госпиталь, пытался стираться сам, но видимо все же понял, что это довольно сложно и тяжело было для тебя тогда. И ты меня набрал и сказал, что да, я была права. Ты посмеялся, сказал, что недооценил себя. Я тебе еще раз предложила принести вещи и ты согласился. Сказал: „Утром буду, уже скучаю”. 
На следующий день ты пришел ко мне с пакетом мокрых ве- щей.Он был тяжелый и не знаю даже, как ты хотел отжимать их своей рукой? Ты оставил пакет и сказал, что закинем вечером, а пока хочешь пойти погулять. Мы пошли и гуляли до самого вече- ра. Вернулись домой довольно поздно и до того, как тебе нужно было вернуться в госпиталь, оставалось пара часов. Мы закину- ли вещи в машинку, а пока длилась стирка – валялись на кровати, болтали и смеялись, смотрели какой-то фильм, и ты отогревался. Помню, как ты снова не хотел уходить тогда, говорил, что тебе так хорошо, что готов „забить” на правила госпиталя, лишь бы остать- ся. Я смотрела на тебя и понимала, насколько тебе было тяжело, сколько в тебе было боли от войны и насколько сглаживало все это наши дни вместе. Помню, что тогда обняла тебя и попросила не делать глупостей. Сказала, что я не исчезну и мы увидимся завтра. Ты с большой неохотой на последних минутах начал собираться и вернулся в госпиталь. Только зайдя в палату, набрал меня, и мы долго разговаривали. 
47Вспоминаю, как в какой-то из дней, когда я была у тебя, ты меня познакомил со своим побратимом „ВЕСЕЛЫМ”. Ты с ним вместе воевал и вы дружили. Он жил в Виннице и знал, что ты в госпи- тале. Он тебе позвонил и предложил встретиться. Позвонил в тот момент, когда мы гуляли. Я предложила, что пойду домой, а позже снова с тобой встретимся. Я хотела оставить вас, чтобы вы пого- ворили. Вы давно не виделись и по твоему голосу было видно, что ты был бы рад встрече с ним. Но ты не согласился и не отпустил меня, сказал, что вы недолго и как раз я с ним познакомлюсь. Мы встретились возле магазина. Ты нас познакомил, вы где-то 10 ми- нут поговорили, перекинулись шутками. Потом попрощались, и мы пошли к себе на квартиру. Его позывной соответствовал ему – он был забавный, позитивный парень, именно веселый. Ты рас- сказывал, что он родом из западной Украины и говорил, что у него необычный акцент, что в речи много забавных фраз, которые ка- жутся непонятными. Ты рассказывал, что вы часто подшучивали и просили сказать что-то из нашего „восточного акцента” на его диалекте, и это звучало абсолютно по-другому. Но ты его ценил и уважал, считал своим. Ты пообещал ВЕСЕЛОМУ, что наберешь его позже на днях и вы еще раз встретитесь и больше пообщаетесь. Когда я уже уехала от тебя, и мы потом созванивались, я как-то спросила тебя встречались ли вы с ним еще раз, как договарива- лись? Ты засмеялся и сказал, что нет, что так и не набрал его.
Вспоминаю, как Любомир с момента нашего с тобой знаком- ства хотел, чтобы мы были вместе, как долго он уговаривал при- ехать проведать тебя в Винницу. Помню, как отправила ему наше с тобой первое фото – с палаты госпиталя, первый день, как я приехала. Мы сидели на кровати, и я сказала: „Давай фото для от- чета Любомиру” – ты согласился, хотя и не любил фотографиро- ваться. Потом дома вечером, когда ты обнял на кровати.., с кафе „Поміж булок” – ты увидел название и сказал: „Давай Любомиру кинем фото” – твой пошлый юмор, но ты сам захотел и предложил, 
48я была рада этому. Мы гуляли по городу, и эта кафешка была на одной из центральных площадей, а мы, как обычно, искали, куда зайти на кофе. Ещё было наше фото на смотровой площадке с над- писью I love Vinnytsya. Помню, как с той площадки мы пошли в парк, что был через дорогу, потом сделали огромный круг, гуляя, и спустились куда-то вниз, не зная, куда вышли. Потом смеялись и, возвращаясь домой, долго-долго разговаривали всю дорогу. 
Ты не любил фотографироваться и отказывался, когда кто-то просил тебя, но со мной всегда соглашался фотографироваться, даже сам мог взять телефон и поснимать нас или наделать кучу смешных своих фото. Ты не любил показуху и не любил, когда вы- кладывали потом фото на всеобщий доступ в соцсетях, тем более ты был разведчиком – скрытность – часть твоей работы, не лю- бил когда твое лицо гуляет по незнакомым людям и соцсетям. Не любил светить себя где-либо. Не любил оставлять свои фото в те- лефонах других людей, не любил делать фото, не зная, куда они уйдут потом.
Я часто в шутку тебе говорила: „Любомир мне тебя подбросил”, ведь именно с него началось наше знакомство. 
Помню, как ты говорил, что Бахмут – это самое страшное, что можно увидеть и узнать. Но ты был благодарен даже тому время- ни, потому что из-за него мы встретились, с него началась наша история. 
Вспоминаю твою первую глупость в Виннице. Я тогда так испу- галась за тебя и сказала: „Какой же ты дурачек”. 
В один из дней мы были в нашей квартире в Виннице на кух- не. О чем-то говорили, я стояла возле стены и ты попросил повер- нуться к тебе спиной. Я не поняла зачем, думала, ты хотел под- шутить и подыграла тебе, повернулась. Ты подсел, подлез между ног, посадил меня на плечи и стал приседать со мной, держа меня на себе. Ты был в трех местах со свежими швами на руке и груди после операций. Я просила отпустить, а ты так уверенно продол-
49жал. На твой второй присест послышался треск, это лопнул твой шов на бицепсе. Ты меня отпустил, я замерла, затаив дыхание, а ты так спокойно сказал: „Шов треснул”, сказал без всяких эмоций и звуков. Ты отвернулся, засмеялся и сказал: „А это больно”. Просто сказал и все. Я подумала: „Вот это выдержка и сила, даже звука не издал никакого!” А я была уверена, что было очень и очень боль- но. Я тебя выгоняла в госпиталь, чтобы тебе посмотрели рану, об- работали и заново зашили, а ты говорил: „Потом, все нормально, мне не больно. Я хочу остаться”. Как же я злилась за твою выходку и переживала за тебя. А ты потом ходил с такой рукой со мной еще весь день, до самого вечера. Уверена, что она жутко болела, намно- го сильней, чем обычно, и ты был без обезболивающего весь день.
Рука у тебя болела и с обезболивающим, а тут ты еще и сделал себе открытую рану... В общем, я думала только о тебе тогда, а не о нашей прогулке и о нашем времени. Я так часто спрашивала тебя „как ты”, что тебя уже начинало это злить, но потом ты быстро остывал и говорил: „Не волнуйся, все нормально”. Ну ты и упер- тый был, мне просто хотелось насильно тебя взять и отвести в го- спиталь, но ты был весь день со мной. Ты терпел свою боль.
Относительно упертый – ты так ни разу тогда и не сказал, что тебе плохо. Когда мы сидели в кино, ты не говорил ничего, но ерзал на кресле и не знал, как примостить свою руку чтобы было хоть немного удобно и не так больно. Я это заметила – я тебя забрала с зала и сказала, что хочу домой, устала за день. Ты согласился уйти, недосмотрев фильм, и мы пошли домой. Как же ты радостно дома упал на кровать тогда. Ты свободно мог положить руку, мог снять повязку дома, и, наверно, тебе было не так больно. Ты расслабился, вокруг не было толпы. Я поставила себе в голове очередной плю- сик тебе за твой характер, упертость, выдержку, за то какой ты! Помню, как я тебя просто обняла тогда. 
На следующий день, когда ты пришел ко мне, то рассказывал, что врачи на перевязке удивились как у тебя так получилось, 
50порвать шов, спрашивали, что произошло. А ты сказал: „Не знаю, само как-то вышло”. Конечно, они не поверили, но сказал, что не стали выпытывать правду. Тебя снова зашили и обкололи уколами. 
Вспоминаю, как в первую нашу встречу (в твоей палате в гос- питале) ты подарил мне пистолет Люгера (к нему еще и сменный магазин, и пули) и нож Victorinox. Ты меня тогда встречал на ули- це. Мы зашли к тебе в палату, и ты вручил мне огромный пакет и сказал: „Это тебе”. Я очень удивилась и совсем не ждала никаких подарков. Это все стоило довольно недешево, но ты подарил на на- шей первой встрече, когда мы почти не знали друг друга. Твой знак внимания, мне было очень приятно и так удивительно. Приятно  то, что ты сделал подарок с учетом моих увлечений, а не стерео- типных понятий. Ты запомнил это из наших разговоров, потратив свое время на поиски.
Мы всегда и везде ходили вместе, целый день, сколько же мы тогда нагуляли километров! Мы пересмотрели все фильмы во всех кинозалах и, наверное, раза по три. Но это было неважно, мы просто хотели проводить время вместе. Мы сходили на мультик „Мавка” 5 раз. Я считала, нам даже после этого оформили скидку в сеть кинотеатров, точнее, ты оформил на меня – не хотел нигде оставлять свои данные. Иногда мы вообще не смотрели фильм, а просто сидели и тихо разговаривали. Ты меня обнимал или дер- жал за руку. Иногда оба наблюдали за людьми в зале – ты любил это делать и всегда замечал самые мелкие детали вокруг. По виду и поведению человека ты мог сказать, какой он есть на самом деле, и знаешь, это всегда совпадало. Ты просто читал людей. Твой анализ моих друзей совпал, и я этому удивлялась. Ты видел мимику и жес- ты людей и мог определить их характер. Ты это сам изучал и тебя обучали некоторым навыкам и знаниям. Ты легко мог провести поведенческий анализ человека и составить профайлинг. Ты меня всегда удивлял своими способностями, знаниями, навыками, и за это я тебя любила еще больше. 
51Тебя невозможно было обмануть – ты сразу это видел, видел если кто-то хитрит. Ты видел в человеке всю его сущность, словно сканировал его.
Ты меня каждый вечер провожал до квартиры, отогревался после прогулок и в последние минуты бежал в госпиталь, именно бежал, чтобы тебе не записали выговор. До 22.00 или до 23.00, уже не помню, тебе нужно было вернуться в палату. Наша квартира была недалеко от госпиталя, наверное, минут 15 шагом идти, но ты добегал за 5 минут.
Помню, что ты всегда ходил раздетый по улице и уверена, что безумно промерзал. Ты был одет только в своей военной курточке на голое тело, но все равно гулял со мной, говорил, что не мерз- нешь. Как же? В такую холодину... 
В какой-то из дней, когда мы были в торговом центре, я угово- рила тебя зайти в магазин, чтобы ты купил хоть жилетку под низ себе. Именно затащила, до этого дня ты говорил, что все думал купить себе что-то потеплее под низ, но не хотел идти выбирать и смотреть, не хотел на себя тратить, не хотел ходить в людные ме- ста. Ты долго упирался, говорил: „Мужчины не мерзнут, на войне и не такое было”. Говорил, что из-за травмы все равно не сможешь одеваться и подобрать подходящую одежду, не сможешь померять ничего, не говоря уже чтобы самому потом одеваться. Говорил, что выходишь куда-то только со мной в эти дни, а так все время нахо- дишься в госпитале.
Мы сделали несколько кругов по этажу, но в итоге ты согла- сился зайти в магазин. Я не знала, что тебе предложить из подхо- дящего – ты, правда, ничего бы не смог одеть на себя. Кофты, во- долазки, рубашки, свитера тебе не подходили – везде нужна была подвижность руки и пальцев. Потом мы подошли к жилетам. Ты сказал, что это лучший вариант из всего возможного. Ты стоял у стойки и начал выбирать себе цвет и размер. Я улыбнулась, а ты спросил: „Какая лучше?” – помню тот момент. Ты выбрал не- сколько вариантов и размеров, я помогла тебе одеть, и ты оставил 
52себе один из всех выбранных. Хотя тогда даже жилет тебе было больно одевать... Тебе он понравился и был по размеру, я заста- вила тебя одеть его прям в примерочной магазина и идти домой в нем. Выйдя потом на улицу, ты сказал: „Да, так правда теплее”. А я сказала тебе: „Спасибо за то, что согласился купить и одеть”. 
Я знала, что сам себе ты точно не купил бы и не пошел бы ни- куда, так бы и мерзнул. Жилет не был спасением, но все же как-то согревал и тебя не продувало. Я в те дни просто хотела о тебе по- заботиться, помочь чем-то, отвлечь тебя от боли и побыть рядом, чтобы ты не чувствовал себя одиноким в другом городе, чтобы ты знал, что рядом есть кто-то. Я понимала, что после войны тебе очень тяжело на гражданке, тяжело адаптироваться и привыкнуть к новой обстановке. 
Тогда в какой из вечеров, когда мы шли домой с прогулки, ты взял меня за руку и потом не отпускал, какое же это было чувство! Тогда я еще не верила твоим словам, что ты влюбился с первого взгляда, хотя твои поступки говорили обратное и у меня в голове происходила борьба мыслей и конфликт собственных моральных принципов. 
Ты тогда сказал, что я тебе помогла пережить ранение, вновь подарила минуты радости и чувство нужности, помогла немного адаптироваться. Ты говорил, что за наше время в Виннице не- много сгладились военные травмы, что со мной воспринимаешь мир по-другому. Ты рассказывал, как идя по улицам города ты был в постоянном напряжении и ожидании обстрела, что кто-то из орков выбежит из-за угла, как тогда при твоем ранении, что где-то наступишь на гранату: что начнется штурм; что где-то на высотке работает снайпер; что сейчас будут крыть снарядами... Ты постоянно глазами искал места укрытия, продумывал марш- рут отхода, запоминал местность и ориентиры, всегда был в со- стоянии тревоги и какого-то ожидания неизвестности, что будет через минуту. Ты сканировал все вокруг себя, прислушивался ко всем звукам, осторожно относился к людям вокруг. Я это пони-
53мала и чувствовала, но ты говорил, что со мной тебе спокойней и легче. 
Ты говорил, что тебе сложно было находиться в людных местах (кафе, кинотеатры, парки), ты всегда смотрел по сторонам, ожидая угрозы. Тебя напрягали люди и ты старался близко никого не под- пускать к себе, тебе было некомфортно среди скопления, ты был в напряжении. Ты говорил, но никогда этого не показывал! 
Ты все это сказал после того, как мы столько раз были в этих самых людных местах, но ты все равно и дальше ходил со мной туда, преодолевая свои страхи. Я подумала: „Сколько в тебе силы духа и стойкости, невероятно! Как я рада, что была с тобой рядом”. И была благодарна, что ты мне доверился и рассказал.
Вспоминаю, как ты говорил, что тебе некомфортно было оста- ваться одному где-либо; что не мог уснуть один в палате; что когда твой сосед с палаты уходил – ты не спал. Один ты не мог чувство- вать себя в безопасности. Тогда ты звонил мне, и мы разговари- вали до тех пор, пока тебя не начинало клонить в сон. Потом ты говорил, что все-таки будешь ложиться, и я отключалась. На сле- дующий день ты говорил, что все-таки хоть немного, но смог по- спать – надеюсь, так и было. 
Это были последствия военных травм, и тебе сложно было переключиться на гражданскую жизнь. Ты говорил, что на войне ты всегда был в паре с кем-то, знал, что кто-то есть рядом и что он прикроет в случае чего, знал, что рядом есть надежное плечо. А тут, на гражданке, ты был один, для тебя все было очень непри- вычно. Твоя психика привыкла уже совсем к другим условиям – что вокруг война, везде и во всем угрозы, что нужно быть всегда наготове, что рядом есть побратим… 
Помню, у нас дома, поначалу ты не мог засыпать один, хотя, по сути ты не был один, я ж была дома с тобой. Тебе нужно было имен- но чувствовать присутствие и касание кого-то рядом, чувствовать себя в безопасности. И я тогда ложилась рядом с тобой, обнимала, 
54а ты почти сразу же засыпал. Мне было так приятно тебя обнимать, прикасаться к лицу, чувствовать твое спокойное дыхание, но и было так больно за тебя. Как же я хотела хоть как-то сгладить твои трав- мы войны, помочь тебе. Пока ты спал, я смотрела на тебя и думала: „Почему все это выпало тебе, почему именно ты проходишь и пере- живаешь все это, почему твои юные годы проходят в таких событи- ях?..” В голове было много „почему”, ты не заслуживал... Не заслужи- вал ни тогда, ни тем более в конце твоей истории. 
Мы оба любители кофе и покупали его везде, наверное, в каж- дой кафешке, мимо которой проходили. Мы любили покупать в новых местах, и так как много гуляли, мне кажется, выпивали его просто литрами за день. Ты был так рад гулять по городу, неважно где и в какую погоду, говорил, что невыносимо торчать в больни- це – скучно и угнетает. Но сам никогда не выходил гулять. Говорил, что твой максимум – поход за продуктами в АТБ рядом с госпита- лем. Мы гуляли даже в дождь, и это никого не смущало и не оста- навливало. 
Я уехала от тебя домой ночью 07.03.2023. У меня тогда отправ- ление было где-то после 23.00 с заправки проходящим автобусом, и эта заправка находилась почти за городом. Я тогда тоже поку- пала билет на BlaBlacar, но это был автобус, а не частная машина, и так как я хотела максимально поздно уехать от тебя – автобусы оставались только проходящие. 
С нашей квартиры нам нужно было съехать до 14.00, и ты все это время до автобуса гулял и был со мной. Ты проводил меня прям до той заправки, мы еще и там успели попить кофе, хотя тебе нужно было успеть вернуться к себе в госпиталь, и ты на послед- них минутах вызывал такси. Я осталась и ждала свой автобус, а ты писал каждые 15 минут и спрашивал все ли хорошо и никто ли не пристает. 
Спустя примерно час моего отъезда, ты писал, что уже скуча- ешь и спрашивал, когда я приеду в следующий раз. Ты не спал, 
55было 00.30 и мы всю ночь и всю дорогу, пока я ехала в Днепр, пере- писывались хотя я ж только уехала от тебя... Я ехала в автобусе и парень-военный, что сидел впереди меня, на одной из наших оста- новок подарил мне коробочку Raffaello, чем меня приятно удивил. Сказал: „С праздником 8 Марта”. Я тебе написала про это, а ты так разозлился и заревновал – мне стало немного смешно. По тексту сообщений прям чувствовалось, как ты дымишь от злости. Потом начал забрасывать меня картинками с поздравлением с 8 Марта. Попросил написать, как я буду дома, чтобы ты не переживал. Мне кажется, с момента этой поездки не было дня, чтобы ты не написал „доброе утро” или „спокойной ночи” не сказал, что скучаешь, не назвав при этом любящим нежным, а иногда и забавным словом... 
8 Марта у нас был выходной от переписки. Не помню даже, поче- му так вышло, а 09.03.2023 ты мне вечером написал: „Напиши мне номер карты, котенок мой. Я так рад, что ты со мной, люблю тебя очень сильно. Хочу снова увидеть”. Какое трогательное и милое со- общение. Я тебя назвала „зефирка” а потом ты ответил: „Как не на- зывай, но одно неизменно – я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, булочка моя. Спокой- ной ночи”. Знаешь, так необычно сейчас перечитывать, как смешно мы назвали друг друга... 
Вспоминаю, как ты позвонил и, так смеясь, рассказывал, что ку- пил шаурму в переходе возле госпиталя. Ты говорил, что выходил на улицу за чем-то и проходя мимо увидел шаурму. Там было напи- сано „чили, острая” это тебя соблазнило, ты любил остренькое. Ты говорил, что шаурмист тебя сразу предупредил, что лучше полную порцию перца не брать – что правда острая, уговаривал тебя на половину. Ты сказал: „Нет, полную”. В итоге, когда ты попробо- вал, она правда была огонь какая острая, даже тебе. Ты говорил, что почти плакал, когда ел, но ты ее съел полностью. Рассказывал, что пол вечера потом не знал, чем запивать. И Cola, и йогурты, и разные напитки, все пробовал. Ты был как дракон. На следующий день у тебя болел живот и была изжога. Мне было так смешно, 
56как ты рассказывал это. И жалко, что у тебя болел живот и тебе было плохо и, конечно, в очередной раз, удивил своей стойкостью, упрямством, что доел, несмотря ни на что. Ты легко мог выбросить все то, что не нравилось тебе по вкусу и неважно, что это было и сколько стоило. А тут – переборол себя, а потом мучался.
Вспоминаю, как через несколько дней после моего отъезда ты позвонил и рассказывал, что начал ходить в тренажерный зал. Он был недалеко от госпиталя, 20 минут ходьбы, и каждый раз, когда ты шел на тренировку или возвращался с нее, ты мне звонил и мы разговаривали. Ты нашел тренера, и он занимался с тобой через день по 2 часа, а после тренировки с ним ты еще сам бегал на ор- битреке или дорожке 40 минут. Ты сказал, что начал ходить в зал, чтобы быстрей разработать руку. Ну и тебе было скучно бездель- ничать в госпитале. Помню, ты даже тогда жал гантели и штангу. Тренер конечно, страховал и помогал, так как рука была слабая. Поднимал гантели, хотя врачи тебе запрещали нагружать руку. Ты всегда был активным в спорте и даже на войне держал себя в фор- ме. Там тебе приходилось вытягивать своих с поля боя, бегать по полям в полной экипировке, что тоже довольно хорошо нагружа- ло, но ты еще и по утрам сам занимался, подтягивался. 
Помню, как звонил после тренировки и рассказывал, что тре- нер тебя выжал, он не давал тебе расслабиться, каждый раз при- думывал тебе что-то новое в программе тренировок. Помню, как тебе было обидно и даже немного стыдно, что ты тогда поднимал всего 2 кг своей больной рукой, звонил мне и говорил: „Даже де- вочки берут гантели больше моих, я слабак”. А я тогда тобой вос- торгалась, твоим упорством. 
Я видела твою травму, знала, как тебе было тяжело но ты все равно нагружал себя и тренировался. Ты говорил, что твой тренер помогал ребятам ВСУ с реабилитацией и восстановлением после травм и бесплатно с вами занимался, это был его вклад и помощь. А еще ты был безумно рад, что он тебе каждый раз готовил про-
57теиновый коктейль после тренировки – вознаграждение за твой труд. Он даже тебе понравился и был вкусным. Ты кидал мне свои фото с зала и писал: „Не бойся, я к девочкам не пристаю и их не подпускаю к себе”. Я смеялась. 
Ты мне звонил, когда шел на тренировку; звонил, когда шел с нее; звонил даже с раздевалки, и мы всегда болтали, а потом, вер- нувшись в госпиталь, через несколько часов снова набирал, гово- рил: „Скучаю за тобой, хочу услышать голос, хочу снова увидеть. Поговори со мной”. И мы вновь разговаривали обо всем. Сейчас, вспоминая, не знаю, как я находила время всегда так много об- щаться с тобой. У меня были работы, тренировки, группа, какие-то свои дела, но, тем не менее, я была с тобой. Тебе это не надоедало, ты всегда говорил, что так рад, когда я отвечаю тебе, что хотел бы еще чаще общаться. Но, на самом деле я общалась с тобой как ни с кем другим много, и мы всегда находили о чем поговорить. Когда мы были не в режиме разговора – ты писал в Signal, наверное, уже тогда мы были вместе 24/7, но в удаленном формате. Ты написал: „Знаешь, что разведснайпер всегда работает в парах, мне без пары небезопасно. Я не могу без тебя”. Ты всегда так открыто говорил о своих чувствах. В тебе не было фальши, и ты вовсе не умел врать. 
 Вспоминаю, как ты не хотел сообщать родителям про свое ра- нение, не хотел, чтобы мама переживала – она у тебя такая впе- чатлительная. Помню, как тебя даже врачи заставляли позвонить родителям и сказать, где ты и что с тобой. Ты долго отказывался. Потом в какой-то день решился позвонить отцу. Ты ему сказал, что получил ранение, что в госпитале в Виннице, что сейчас все нормально. Но тогда ты не знал, что это услышала твоя мама. На следующий день она с твоей сестрой Валей уже ехали к тебе. Пом- ню, как ты звонил и жаловался, что мама панику подняла и насо- чиняла себе картину ужаса в голове – что у тебя ранение в живот. Ты говорил, что Катя Любомира еще подбавила краски. Говорил, что не хотел, чтобы они приезжали, не хотел, чтобы о тебе забо- тились и жалели, чтобы волновались за тебя, чтобы видели тебя 
58таким. Ты все спрашивал, когда приеду я. Я тебе говорила, что это не паника, а обычное волнение и забота. Она ж мама, и это нор- мально – переживать за сына.
А я в тот момент даже не знала, стоит ли приезжать к тебе, сто- ит ли продолжать отношения. Все так быстро и насыщенно проис- ходило, я не могла поверить и осознать. 
Твои родители тогда не знали про меня, но догадывались, что я есть и у нас что-то происходит в отношениях. Да... а мы тогда ведь сами не понимали, что у нас происходит, я сомневалась. Хотя, вер- нее будет сказать, я не понимала, ты за себя решил в первые дни нашей встречи и всегда мне уверенно говорил, что хочешь отно- шений. Сейчас это все вспоминаю и думаю, как было глупо сомне- ваться в тебе тогда, как было глупо тратить время на мои страхи... 
Вспоминаю, как в какой-то из дней ты позвонил, а я сброси- ла и написала, что поссорилась с мамой, что перезвоню позже. Ты больше не названивал и не спрашивал ничего, а утром написал: „С добрым утром, любимая. Помни, что есть человек, который тебя любит и поддержит. Не падай духом, все у нас получится, через все трудности пройдем, потому что мы есть друг у друга. Я тебя люблю”. Я тогда заплакала, это было так искренне написано и так меня поддержало. А чуть позже ты перезвонил и спросил, как я, все ли хорошо. 
Вспоминаю, как приезжали к тебе в Винницу с Любомиром и твоими родителями, это было 18.03.2023. Я решилась поехать вто- рой раз. Любомир ехал своей машиной и предложил мне поехать с ним. Но был один нюанс – нужно было заехать забрать твоих роди- телей с Кривого Рога. В тот день я с ними лично и познакомилась, и тогда я первый раз была у тебя дома. Я познакомилась с ними, как волонтер, подруга Любомира, которая вела сбор вам на машину. Пока мы ехали, твоя мама всю дорогу расспрашивала меня и задава- ла кучу вопросов о нас, обо мне – меня это не смущало, а ты всю до-
59рогу мне писал и спрашивал, как мне ехать со всеми. Ты боялся, как на меня отреагирует мама; боялся, что я ей не понравлюсь; боялся, что она тебе что-то скажет. Но знаешь, у тебя чудесные родители, не было никакого чувства напряженности. Мы даже не заметили вре- мя в дороге, все о чем-то разговаривали всегда. 
Я ехала с мыслью: попросить тебя дать мне время на перерыв в наших отношениях. Я не могла осознать, что так быстро все про- исходит, что чувства обгоняют разум, я не могла понять – стоит ли продолжать, не могла разобраться. Я видела и ощущала твои неве- роятно сильные чувства любви и привязанности ко мне, но пони- мала, что я не готова ответить тебе такой же взаимностью. К тебе тянуло, не спорю, в тебе многое цепляло, и я чувствовала связь с тобой, чувствовала, что нас многое связывает и объединяет как в интересах, так и в ценностях. Своими сомнениями я делала боль- но всем: себе, тебе, мужчине, который ухаживал за мной. У меня были чувства к вам обоим, но они были разные, и мне нужно было время, чтобы разобраться и понять себя. Знакомство и дальней- шее общение с тобой, любимый мой, посеяли сомнения в моих на- чинающихся отношениях. Ты словно перезагрузил меня, запустив те сильные чувства, что были отключены во мне.
Пока мы ехали, я много раз прокручивала в голове, как сказать тебе все это, как не сделать тебе больно, спрашивала себя: „Пра- вильно ли я вообще делаю?..” В перерывах своих мыслей я искала нам всем жилье, кидала тебе варианты. Ты хотел, чтобы мы были только вдвоем, а Любомир хотел, чтобы мы все вместе жили, за- бавная ситуация выходила. В итоге, ты снял 3 номера (наш, ро- дителей и Любомиру с Катей) в отеле недалеко от госпиталя. Они были очень комфортны, ты, как всегда, не жалел денег. Мы заеха- ли, забрали тебя с госпиталя, было уже поздно. Любомир догово- рился, чтобы на время, пока мы были у тебя, тебе разрешили не ночевать в госпитале. Нужно было только приходить на процеду- ры утром и отмечаться. Пока мы шли с госпиталя до отеля, я вы- дернула тебя из нашей толпы и сказала, что хочу поговорить. Мы 
60замедлили шаг и шли позади всех. Я волнуясь сказала, что хочу попросить у тебя время на перерыв, что не готова на отношения девушка-парень, что все слишком быстро для меня. Я сказала, что ты мне не безразличен и что я переживаю за тебя; сказала, что не хочу делать больно, но и не хочу привязывать к себе. Я говорила и боялась твоего ответа. Твои чувства были так сильны, а я вы- дала такое тебе... Но ты спокойно выслушал и сказал: „Хорошо, я все понимаю, не переживай”. С меня ушло все напряжение, я была так благодарна за твой ответ. Ты наверняка был огорчен и ожидал услышать совсем не это, но ты принял мою просьбу. Ты мне улыб- нулся, и мы догнали остальных.
Когда я зашла в наш номер – первое, что увидела, 2 огромных пакета с едой, ты столько всего накупил! 
В первый же вечер мы все собрались в одном номере и долго сидели разговаривали. Твои родители взяли с собой много разной еды, приготовленной дома, и у нас был огромный стол. Ты не лю- бил посиделки и все хотел сбежать оттуда, от толпы. Я заметила, что тебе было некомфортно и сказала всем, что мы пойдем отды- хать. Мы ушли в наш номер и потом еще долго сидели разговари- вали, нам было так хорошо вдвоем. 
Не знаю, до скольких мы разговаривали, уже начало светать за окном, и ты поцеловал меня, прям как в фильмах – глядя в глаза и поправляя волосы с лица. Наш первый поцелуй... я так помню его. Ты поцеловал так нежно, и мы оба забыли, о чем договорились вече- ром до этого, забыли, что я просила время и ты согласился. Чувства снова опередили разум, я заплакала, и глядя тогда в твои глаза, ви- дела искренность и любовь. 
Утром ты к 8.00 пошел на процедуры в госпиталь, а я могла себе позволить поваляться в кровати, что я и сделала. Перед уходом ты меня нежно поцеловал и сказал: „Не скучай”. Потом я уснула, а ког- да проснулась, ты уже вернулся. Я даже не слышала, как ты зашел. Ты сидел на кровати за моей спиной и ждал, пока я проснусь, а перед моими глазами положил огромный букет роз. Наверное, я 
61даже проснулась от его невероятно приятного запаха. Ты не пред- ставляешь, насколько мне было приятно. Никто раньше так не за- ботился обо мне и не делал таких приятных вещей. Я тебя обняла, а ты смотрел на меня со смущенной улыбкой и нежностью. Позже все, кто заходил к нам в номер, любовались этим букетом, а я ду- мала: какой же ты особенный. 
За те дни с тобой ты меня поразил, впечатлил и покорил своей заботой и вниманием. После приезда к тебе я застудила уши. Они безумно болели, болела голова и ты от меня просто не отходил, скупал в аптеке все, постоянно спрашивал, как я себя чувствую, приносил мне все, закапывал по 5 раз на день уши, просто лежал рядом, ходил со мной к врачу на прием... Приехала проведать тебя и заболела сама. Ты потом сказал, что тебе даже понравилось за- ботиться обо мне. Ты, кто сам был после тяжелого ранения… Это было невероятное чувство, я, правда, тогда растрогалась и совсем не подарками, а твоей любовью, искренностью и теплом, заботой. Я всегда ценила качества человека, его ценности и взгляды, черты, отношение, характер. Подарки – да, приятно, не спорю, но мне ва- жен сам человек. Я никогда не требовала и не просила, чтобы мне что-то дарили или покупали, как должное в отношениях. 
Никто за все мои предыдущие отношения так не переживал и не заботился, как ты! И ты делал это постоянно. В Днепре, уже ког- да тебя выписали с госпиталя, ты каждый день ездил со мной в больницу (я еще долго потом долечивала свои уши после поездки к тебе), проводил там полдня, ждал, пока мне поделают все проце- дуры; спрашивал у врача, как я, что мне нужно, поддерживал меня. Даже она, врач, была поражена твоей заботой и вниманием ко мне. Сказала, что ты, наверное, очень сильно любишь меня. Я ответила: „Да, очень, как и я его”.
Мы были у тебя 2 дня, а ты мне писал даже с госпиталя, когда был утром на процедурах. Мы все вместе, нашей толпой, ходили гулять по городу, всем было так хорошо и весело, мы отдыхали. В этот раз я, больная, соглашалась гулять с тобой везде, соглашалась, 
62несмотря на то, что тогда правда сильно болели уши. Соглашалась потому, что хотела быть с тобой. Теперь я понимала тебя, когда ты в первый мой приезд гулял со мной в любом своем состоянии и в любую погоду. Ты говорил, что твои родители редко выезжали куда-то с Кривого Рога, и они тоже развеялись в те дни. Ты также сильно, как и в первый приезд, заботился обо мне и всегда был ря- дом, хотел сбежать от всех и побыть вдвоем. Твоя мама, конечно, все поняла. Хотя ты так хотел скрыть наши отношения. Ты всегда так хотел обнять и взять за руку и не упускал возможности сделать это, когда, как ты думал, родители не видят. 
Помню, как ты не хотел, чтобы я уезжала, когда мы освобожда- ли номер. Ты меня просто не отпускал, обнял и держал. Мы выхо- дили самые последние и спускаясь по лестнице, ты меня остановил и поцеловал, и сказал: „Уже скучаю”. Потом провел до машины, а когда мы прощались, просто обнял – не хотел, чтобы твои родите- ли что-то знали о нас, но они давно все поняли. Сейчас так забавно все это вспоминать, как подростки какие-то были с тобой, пыта- лись спрятаться. Мы уехали, а ты вернулся в госпиталь. 
К концу месяца ты позвонил и сказал, что тебя выписывают и уже ты приедешь ко мне. Тебе дали отпуск на восстановление. Точ- нее, должна была быть реабилитация. Я немного удивилась, было как-то неожиданно. До этого ты говорил, что скорее всего, тебя после лечения направят на реабилитацию куда-то дальше на за- падную Украину, в другой город, где есть специальные центры и врачи. Ты позвонил, а я все так же не понимала, куда идут наши отношения и что будет дальше...
Вспоминаю, как часто спрашивала у Любомира: серьезно ли ты насчет нас, наших отношений или просто хочешь коротких от- ношений (ты много шутил и поначалу я не могла понять где был юмор, а где ты говорил серьезно). А он всегда уверенно отвечал, что, конечно, серьезно, что ты по-другому не можешь, что ты однолюб. 
63Вспоминаю, как отстирывала твои тактические перчатки Mechanix от крови после ранения в Бахмуте. Ты их хотел выки- нуть  – думал, что после того как они столько впитали в себя, их невозможно спасти. Не помню, как они оказались у меня, но тебе очень нравились, были удобные. Наверное, раз 5 их стирала, пока вода не стала светлой. Ты был так рад, когда я их тебе вернула, даже удивился, что чистые и были, как новые. Потом ты все пы- тался их подарить мне, я отказывалась. В итоге, ты всегда потом с ними ходил, они висели на карабине на твоей сумочке. 
Вспоминаю, как ты говорил, что хотел попасть в ССО ВСУ. Ког- да ты был в Бахмуте, рассказывал, что вы с Любомиром хотели подать документы, но в вашей ситуации были некоторые нюан- сы. Даже находясь в самом аду, ты ставил для себя высокие цели и стремился к ним. 
ССО – отдельный род войск в составе Вооруженных сил Украи- ны, военная элита государства. Подразделение отличается от ряда войск не только высокими требованиями по отбору кандидатов на службу  – отбор в ССО проходят только 10% кандидатов, но и подготовкой личного состава. В спецподразделение попадают высо- комотивированные, стрессоустойчивые и опытные военные. Спец- назначенцев обучают быть разведчиком, участвовать в рейдах в тыл врага, подпольной работе по линии фронта и создания агентурной сети, поиска и эвакуации пленных или заложников, антитеррорис- тической деятельности и оказания медицинской помощи.
Отборочный этап состоит в том, что в течение трех недель кур- санты живут в палатках на полигоне без связи с внешним миром. Запрещены даже смс родным. Передвигаться по лагерю можно только перебежками. Если кто-нибудь нарушит это правило, его ждет наказание. Ежедневные физические нагрузки выдерживают не все – многие кандидаты сдаются, другие не проходят психоло- гического отбора. Тех, кто успешно прошел отбор, ждет обуче- ние, во время которого каждый военнослужащий должен освоить 
64одну из пяти специализаций — командира, инженера, специали- ста по вооружению, медика или связиста. Все эти специализации взаимозаменяемы — то есть, знаниями по основам медицины или минированию будут обладать спецназначители одновременно.
Вспоминаю, как рассказывала тебе, что люблю читать, и мне нравились книги проекта „true stories” – это серия книг, написан- ных на реальных историях из жизни людей. Некоторые из них вдохновляющие, некоторые очень тяжелые или невероятно трога- тельны, но, читая их, я удивлялась и думала: „Неужели так бывает, неужели такие истории случаются?” Я восторгалась, как у автора после пережитого им хватало сил рассказать свою историю миру, описать свои пережитые чувства и раскрыть их на всеобщий до- ступ. Ты говорил, что это трата времени – читать художественную литературу и чьи-то рассказы. Если читать, то что-то научное, или то, что пригодится в жизни. Сейчас мне кажется, что наша исто- рия могла бы быть частью этой серии, самая что есть реальная история жизни. 
Часто вспоминаю твои глаза, улыбку, приятный, нежный и спо- койный голос. Мне так нравилось прикасаться к тебе, обнимать. Твоя улыбка была лучиком света и за нее я готова была простить тебе любые глупости. На всех фото ты улыбаешься, и тебе это так идет! Ты был улыбашкой и этим всех притягивал. 
Вспоминаю какая у тебя была память. Ты запоминал все, даже самые незначительные мелочи и детали. Запоминал навсегда и мог потом вспомнить в любой момент. Ты говорил, что помнил каждое мое слово, что я когда-либо говорила тебе, и это так и было. Ты мог в точности повторять мои фразы, слово в слово. 
Ты часто делал разные записи в блокноте, самый обычный бу- мажный блокнот. Я поначалу удивлялась, ведь сейчас цифровой мир – все в телефонах. А ты говорил, что так легче запоминается, 
65что это привычка с разведки, что, делая заметки в блокнот, мозг работает по-другому и запоминает нужное. 
Ты всегда запоминал все вокруг. Мог вывести нас в нужную точку из любого места – твои навыки разведчика и ориентиро- вания. С тобой невозможно было заблудиться, ты замечательно ориентировался в любой местности, работал с компасом, картами, мог с легкостью определить расстояние до любого объекта. 
Помню, как ты проводил мне экспресс-курс военной топогра- фии: 
• ты учил меня, как рассчитывать расстояние по шагам – при из- мерении расстояний шаги считаются парами (обычно под левую ногу). Шаг, используется такая единица измерения, и называется паршаг – то есть, два человеческих шага (для среднестатистиче- ского человека он равен примерно полутора метрам). После каж- дой сотни пар шагов счет начинается снова. Чтобы не сбиться, желательно каждую пройденную сотню пар отмечать на бумаге или загибать последовательно пальцы руки; 
• рассказывал, что такое топографическое ориентирование, какие есть способы измерения углов на местности и как измерять с по- мощью бинокля, линейки, циферблата часов, компаса, глазомера. На каждый способ свои правила и особенности; 
• рассказывал, как определить дальность по слышимости звуков. Говорил, что точность определения расстояний по слышимос- ти звуков невысокая. Она зависит от опытности наблюдателя, остроты и натренированности его слуха, умения учитывать на- правление и силу ветра, температуру и влажность воздуха, ха- рактер складок рельефа, наличие экранирующих поверхностей, отражающих звук, и другие факторы, влияющие на распростра- нение звука; 
• рассказывал, как определить расстояние по звуку и вспышке (вы- стрела, взрыва). Способ основан на скорости прохождения зву- ка и производится измерением времени от момента вспышки до момента восприятия звука с последующим расчетом по формуле: Д = 330 t, 
66где Д – расстояние до места вспышки в м; 
t – время от момента вспышки до момента восприятия звука в сек; 330 – средняя скорость распространения звука в м/сек; 
• рассказывал о тактическом ориентировании – ориентирование заключается в определении и показе на местности расположения и характера действий войск противника и своих подразделений к определенному времени. Говорил, что ориентирование в город- ских условиях и полевых имеет множество отличий. 
Ты мне столько всего рассказывал и мне это было очень инте- ресно! Ты очень и очень много знал из военного дела, умел объяс- нять, и ты мог бы многому научить парней, которые первый раз идут на фронт. Ты знал довольно много тонкостей, и не только из книг, а из своего боевого опыта. Многое проверил на себе и знал, чем отличается теория книг и инструкторов от реальности на поле боя. Ты был лучшим в своем деле, профессиональным разведснай- пером. Ты был моим личным инструктором военного дела. И я то- бой невероятно восхищалась и гордилась. 
Вспоминаю, как 12.03.22 ты забросал меня невероятно милыми фото с фразами о любви и написал: „Люблю тебя”. Ты заморочил- ся, потратил время и понаходил все эти картинки. 
 Знаешь, с января по апрель еще как-то можно вспомнить даты, отследить хронологию наших событий (в signal есть даты и наши бесконечные переписки), но потом ты был в Днепре и мы были всегда и везде вместе, не замечали дни и время, не отслеживали числа, до сентября... точнее, до 26.08.2023. 
Столько всего было у нас в отношениях... Мы столько расска- зывали друг другу. Рассказывали то, что другие не знали и не мог- ли знать, и даже не догадывались. Самые тайные и скрытые мысли, чувства, переживания, события… Рассказывали то, в чем боялись признаться самим себе. Ты очень много рассказывал о себе, о во- йне, о твоих внутренних пережитых эмоциях, ты излагал многие моменты из своей жизни, о которых не знал никто. Мы настолько доверяли друг другу, что могли делиться чем угодно! Мы создали 
67наш отдельный мир и просто были счастливы в нем, не делились нашими событиями ни с кем. 
Знаешь, и от этого мне сейчас еще сложней, потому что другие не знают всего, не знают, что чувствовал и переживал ты, что чув- ствовала и переживала я. Я сейчас не могу обсудить ни с кем, что было за наше время; не могу объяснить, потому что они этого не поймут, не зная, что было тогда и как все развивалось; не поймут моих чувств сейчас и почему мне так больно. Ты всегда казался бесстрашным и сильным, стальным героем, но в тебе было столь- ко душевного и чувственного, столько пережитого, столько насто- ящего. И столько на тебе оставило отпечатков. Ты это не расска- зывал никому, но делился со мной, и я была тебе так благодарна за твое доверие и что смог открыться. Со мной ты был другим.
Вспоминаю, как долго не решалась на наши отношения, как вы- бирала между тобой и другим, как спрашивала у друзей, что мне делать, чтобы не пожалеть и не ошибиться, чтобы не сделать больно никому из вас двоих. Многие говорили, что не стоит связываться с военными, что будет сложно, что у них свой мир, их сложно по- нять, что сложно строить отношения с тем, кто был там, на войне... Для меня это звучало странно. Но сложно вовсе не в отношениях с военными, сложно их терять. Сложно принять, что он отдает свою жизнь за твою свободу, за свободу всех гражданских, жертвуя сво- им счастливым будущим, семьей, мечтами. Сложно принять, что это его выбор и решение и что тебе потом жить с этим фактом, что твой любимый человек погиб ради других и свободы страны. 
Да, в общении и отношениях с военными есть много тонкостей, особенностей, которые нужно сразу понимать, принимать и учи- тывать. Психология отношений – это вообще отдельная тема, ко- торую мало кто изучает, но многое зависит от нас самих. Мы сами создаем фундамент наших отношений, и насколько он правильно будет выстроен, зависит прочность этих самых отношений. Поэ- тому можно сделать встречные шаги, и самое простое – это по-
68искать и послушать лекций военных психологов, почитать мате- риалы психологии, изучить природу ПТСР. Если знать какие-то основы, правила и принципы – все сложности общения и отноше- ний минимизируются. Нам всем свойственно приспосабливать- ся. Военные – такие же люди, просто им нужно немного помочь в адаптации, найти подход и проявить терпение и поддержку. Их внутренний мир подвергся изменениям и травмам и важно, что- бы рядом был тот человек, который сможет его понять, принять и пройти путь вместе с ним. Мы способны изменить многое, но если сами этого захотим и будем готовы принять изменения. 
В начале общения мы с тобой так мало были знакомы и обща- лись только в переписках. Ты говорил: „Люблю и хочу быть с то- бой”. А я не могла поверить в твои чувства, что такое может быть за такое короткое время. Ты был младше меня, и я думала, что для тебя это что-то несерьёзное. Я думала (в силу твоего возраста), что ты не готов к чему-то серьезному (такой стереотип, если моло- дой – значит еще глупый и не осознает жизни). Меня смущала не сама разница в возрасте между нами, а твоя осознанность и готов- ность к ответственности. Но на свои годы в тебе была невероятная зрелость и готовность к ответственности, ко всем возможным и невозможным событиям и их последствиям. В тебе была сила и уверенность, мужество, непоколебимость. Как говорят: „Прошел школу жизни, год за два”. У тебя, мне кажется, был год за десять... Знаешь, далеко не все мужчины (кто и старше) имеют такой харак- тер, черты, ценности, качества, как были у тебя! 
Ты часто говорил, что парень становится мужчиной, преодо- левая трудности и свои слабости, – это единственный путь его роста. Ты говорил, что в мужчинах изначально смелость не зало- жена, она приобретается, переступая через собственную трусость. Мы все эгоисты, и это не дает действовать против себя, нанести вред себе. Поэтому боятся все, но не все находят силы бороться с этим. Для меня это очень сильные слова, которые свидетельствуют о личностном анализе, осознанности, умении работать над собой, 
69готовности проявлять в себе качества достойного мужчины. Меня они впечатлили, впечатлила глубина их смысла; впечатлило, что это твоя позиция, твое убеждение, твоя точка зрения. Меня всегда впечатляло в тебе умение размышлять, высказывать свое мнение, не навязанное обществом или культурой, а еще больше впечат- ляло, что это все были не просто красивые и умные слова – они были подкреплены твоим реальным жизненным опытом, пережив который, ты мог так уверенно их говорить. Ты мне рассказывал много историй и ситуаций про себя в которых на тот момент, как тебе казалось, ты был слаб, не смел или не уверен в себе. И это тебя тяготило, но ты изменился. Ты изменил себя, прожив эти же ситуации под другим углом, проявив другие, новые качества, пре- одолев трудности. 
Знаешь, милый, многие считают, что если парень младше де- вушки, то ему очень сложно в отношениях, ему постоянно нуж- но тянутся до уровня девушки, доказывать что-то. Но на самом деле это я тянулась за тобой, ты мне показывал ту высокую планку качеств и ценностей, которой я хотела соответствовать. Ты был моим примером, ты вдохновлял меня.
6 апреля 2023 года– дата начала наших отношений, с того дня „я” и „ты” перешло в „мы”. Вечером предыдущего дня ты попросил меня ответить насчет наших отношений: мы вместе или я все еще сомневаюсь и мы заканчиваем наше общение. Я тоже понимала, что так не может продолжаться. Я не знала, что мне делать и как поступить. Первый раз в жизни со мной ситуация выбора между двумя достойными мужчинами. Вы оба любили, у меня к обоим были чувства, я обоих просила дать мне время и оставить меня, но никто из вас не отступал, каждый сражался. Я понимала, что вы- бор делать мне, и в любом случае кому-то будет больно. Я чувство- вала себя в ловушке, сгорая между вами. Меня съедали совесть и чувство вины. Ты в тот вечер остался у меня, и мы очень долго раз- говаривали. Я тогда снова расплакалась и сказала, что боюсь свое-
70го выбора, боюсь за нашу неопределенность, боюсь за тебя, боюсь, что так сильно привязываюсь к тебе. Боюсь, что ты вернешься в Бахмут и я могу потерять тебя там. Боюсь, что ты будешь меня не- навидеть. Боюсь, что ты сделаешь больно мне. Боюсь, как мой от- вет повлияет на твою жизнь. Боюсь своих страхов, что поступлю необдуманно... Ты не требовал ответа сейчас, даже наоборот – ты меня так поддержал, сидел рядом и успокаивал. Помню, как ты вы- тирал слезы с моего лица, приносил воды, говорил, что примешь любое решение и не будешь делать глупостей. Ты так спокойно раз- говаривал со мной, даже улыбался иногда и заставлял меня делать то же самое, чтобы я, наконец, перестала плакать. Говорил, что об- суждать и проговаривать – это нормально, так и должно быть, но нужно сделать выбор. Мы все проговаривали друг другу и каждый выслушивал, не было повышенных тонов, эмоциональных вспле- сков, разбирательств. Меня трусило от переживаний, для меня эта ситуация была сложной, я боялась многого. Ты тоже волновался, хоть и пытался не показывать: бегал курить на балкон, ходил по комнате. В какой-то момент нашего разговора ты снова сел рядом и просто обнял. Было чувство невероятного спокойствия рядом с тобой. Я попросила время до завтра, и ты согласился. 
Утром следующего дня мне нужно было ехать к врачу на при- ем, и ты поехал со мной. Поехал, хотя, как ты тогда сказал перед выходом: „Я не знаю стоит ли мне вообще идти с тобой, стоит ли быть рядом? В качестве кого? Я не понимаю...” Ты был расстроен и от твоего вида мне было еще хуже, еще больней. Я тоже была рас- строена. Я понимала, что делаю тебе очень больно своей неопреде- ленностью. Мы даже по пути в такси пытались говорить о нас, но я сказала, что поговорим после больницы, такси – не лучшее место выяснять отношения. Когда мы подъехали к больнице, ты что-то спросил за нас, и я снова расплакалась, потому что не смогла тебе ответить. Ты тогда улыбнулся, посмотрел на меня и поцеловал. В твоем поцелуе было столько любви и нежности. Я поцеловала тебя в ответ и обняла. Ты сказал, что не смог сдержать себя, снова улыб-
71нулся и, очередной раз вытирая слезы, сказал: „Не плачь, все нор- мально”. Наверное, тогда мое сердце сделало выбор, но мозг еще этого не осознал. Мы вышли с такси, и ты пошел со мной, ждал меня под кабинетом врача. Выйдя, я сказала тебе спасибо за то, что не оставил возле входа, что был рядом, просто за то, что ты есть и так заботишься, несмотря ни на что.
После больницы мы долго сидели в кофейне напротив и разго- варивали. Я говорила тебе, чего боялась; говорила, что мне будет очень больно если ты меня бросишь через месяц или два, что я силь- но привязываюсь к людям… Я говорила, что от предыдущих отно- шений тоже осталась боль и что я боюсь повторений этого. Что если кого-то люблю, то потерять его для меня будет очень-очень тяжело, что это заберет частичку меня... Но также если с кем-то, то отдаюсь вся, что мне важна искренность, важны отношения с этим челове- ком, что он для меня все. 
А ты убеждал в обратном, говорил: „Никогда не брошу. Люблю и буду любить спустя месяц, год, всегда! Буду любить до и после родов, не накрашенную, сонную, любую! Спустя год или три, ког- да пройдет период пика чувств, буду любить и у нас будет семья, обычная бытовуха, но я хочу этого...” Я не представляла, как будут выглядеть наши отношения – ты в Бахмуте, я в Днепре. 
Ты говорил, что устал от моих сомнений. Говорил, что тебе нужно думать про свою жизнь, как поступать дальше, – твой от- пуск реабилитации заканчивался и тебе нужно было что-то ре- шать: проходить ВВК и возвращаться на фронт или пытаться оста- ваться в городе со мной, а наша неопределенность в отношениях тебя съедала. Я это тоже понимала. Ты говорил, что хочешь от- ношений, хочешь быть со мной, но нужно было решить мне, чего хочу я. Ты говорил, что от моего ответа зависят твои дальнейшие действия. Говорил, что если я скажу тебе „нет” – ты просто снова вернешься в Бахмут, и все для тебя будет, как прежде. Что там ты забудешь наши дни и меня, там твоя голова будет забита только тем, как выжить, и ты не будешь думать ни о чем. Там не будет вре-
72мени на мысли обо мне. Так будет проще и тебе, и мне. Если скажу „да” – будешь думать, как остаться. Ты говорил, что хочешь отно- шений, что готов к семье, ответственности, готов даже к детям, и что ты все это осознаешь и уверен в себе, уверен в своих чувствах ко мне. Сказал, что если бы хотел просто развлечься – не тратил бы столько времени, не ухаживал бы так, не заботился…Говорил, что в таком случае снять проституток было бы намного дешевле и проще. Сказал, что не видел смысла оставаться в Днепре без от- ношений, не находил бы себе места тут. Еще мне так запомнилась твоя фраза, и ею ты попал в точку, как я говорила, ты легко мог считывать людей. Ты сказал в разговоре: „Знаешь, в чем твоя про- блема? Ты боишься полностью довериться кому-то, боишься, что снова сделают больно. Но в отношениях далеко не всегда и не все поступают так. Просто нужно поверить, что есть тот, кто искренне любит, кто хочет оберегать и защищать, кто хочет быть рядом, кто никогда не сделает больно. И чтобы это понять – стоит рискнуть и перебороть свои страхи.” 
Я до сих пор так ярко помню все твои фразы, что ты говорил тогда; помню мимику лица, сколько раз ты улыбнулся, помню каж- дую деталь того разговора. Помню, сколько раз ты выходил ку- рить за время разговора, сколько было пауз тишины между нами... Помню каждую деталь интерьера кофейни и сколько там было по- сетителей, помню даже ту необычную статуэтку на стойке заказов. Помню твое лицо и глаза, когда ты спросил, что я решила, помню твою улыбку и радость, когда я сказала „да”, помню, как ты подбе- жал и поцеловал, сбив соседний стул. Помню, как взял за руку и не отпускал всю дорогу, пока мы шли вниз, гуляя по городу. 
Я сказала „да”, и это было мое осознанное решение, я тебе дове- рилась и ни разу не пожалела об этом. Я жалею только об одном – что не сказала это раньше, что потратила время на свои сомнения. 14 апреля – ты подарил мне машину и сказал, что это вклад в наше будущее... 
73Ты не сдался, когда в начале наших отношений я говорила тебе „нет”, когда я несколько раз расставалась с тобой. Ты не сдался, когда я говорила „мне нужно время”: когда я просила уйти. Ты не сдался когда я не пускала к себе, когда мы ссорились… Ты прини- мал всю меня. Ты точно знал, чего хочешь и что готов терпеть ради этого. И в тебе была сила принять отказ, смириться с выбором другого человека. И это очень сильное волевое качество мужчины.
Вспоминаю, как в один из дней мы были с Любомиром. Гуляли, ты еще жил у них дома тогда, а у нас не было машины, и мы не были в отношениях. Вы с ним подвезли меня до дома на вашем Nissan, Любомир шутя передавал тебя мне на ночевку, оставлял у меня дома, говорил: „Оставайтесь уже вдвоем, сколько можно, как дети…” Я не соглашалась, говорила, что ты поедешь домой с ним. Ты провел меня до квартиры, Любомир ждал в машине, не уезжал, наверное, надеялся, что все кто-то из нас позвонит и скажет, что мы остаемся вдвоем, а он спокойно уедет. Ты так настойчиво и долго просился ко мне домой с ночевкой тогда, мы наверно ми- нут 20 стояли под дверью. Ты уговаривал, а я не соглашалась. Ты говорил, что в Виннице жили в одном номере, что не будешь при- ставать, что не маньяк, что мне нечего бояться, что просто хочешь быть рядом. Мы спорили с тобой, а Любомир по очереди звонил каждому из нас, смеялся и спрашивал, что мы решили, а то он уже устал стоять возле подъезда. Ты тогда уехал с ним и даже немного обиделся, что я не пустила тебя. А на следующий день мучал меня вопросами „почему”. Почему я не пустила к себе, что изменилось после Винницы – ведь там мы спали в одном номере, ты не при- ставал, так бы было и сейчас. Даже спросил: „Ты боишься меня?” Спрашивал шутя, что, может, у меня дома живет мужчина или я прячу что-то запрещенное. Ты тогда так переживал и тебя беспо- коило это, волновало, что я так категорична была. Я тебя успокои- ла и сказала, что просто не готова, чтобы ты у меня жил, тем более я сомневалась тогда. Мы не были в отношениях и я хотела дистан- цироваться, чтобы разобраться в себе. 
74 Вспоминаю, как в начале наших отношений я пересматрива- ла кучу роликов и лекций военных психологов. Я хотела тебя уз- нать, знать, как общаться с военными, что не стоит спрашивать и говорить, чтобы не травмировать еще больше и не задевать раны войны. Хотела понимать твой мир, хотела понимать, как находить подход: хотела знать об особенностях общения с военными. Хо- тела знать, как правильно могу оказать поддержку, помочь тебе пройти процесс адаптации, чтобы ты видел во мне поддержку. И знаешь, мне это очень помогло в дальнейших наших отношениях. Ты даже удивлялся, насколько я тебя понимаю и не пытаюсь изме- нить или перестроить под гражданский мир. 
Я понимала, почему ты всегда был по форме; понимала, почему она важна для тебя, почему ты не хотел ходить по гражданке; поче- му деньги для тебя не имели никакой ценности; почему тебя всегда настораживали незнакомые люди; почему ты никому не доверял. Понимала, почему ты чем-то даже был благодарен тому, что по- пал на фронт; понимала твою ценность дружбы и побратимства. Понимала, что ты до и ты после войны – абсолютно разные люди. Понимала, почему ты жил в моменте сейчас. Понимала, почему ты был готов отдавать все свои деньги родственникам своих погиб- ших побратимов; почему ты чувствовал вину за смерти товарищей. Понимала почему тебе на многие вещи было все равно, почему ты так ценил жизнь. Понимала почему тебе было тяжело находиться на гражданке и почему тебя злили все беззаботно гуляющие люди вокруг; почему тебя злили также работающие и переполненные рестораны, кафе, развлекательные центры. Понимала, почему ты считал предателями тех, кто сбежал с фронта или выехал из страны. Понимала, почему ты так благодарен Любомиру за ваше знакомство, за ваше время службы, за то, что он тебя спас тогда при ранении. Понимала, почему ты где-то был черствым и в тебе не было столько сочувствия и сострадания к другим. Понимала, почему ты не спал до 3 часов ночи. Понимала, почему нам слож- но было строить планы на день. Понимала, почему ты так спешил 
75жить, что тебе не хватало уже привычных тебе чувств адреналина с войны. Понимала, почему тебе было сложно быть здесь, когда все твои воют на фронте. Понимала, почему ты так быстро хотел семью и детей. Понимала, почему ты не хотел чтобы родители или родные знали подробности того, что видел и пережил ты; почему не хотел говорить им о своих ранениях. Понимала почему ты так не хотел, чтобы я была хоть как то связана с ВСУ и МВД; почему ты не хотел, чтобы я работала. Понимала, почему ты каждую ми- нуту хотел быть рядом со мной. Понимала, почему тебя не волно- вало мнением остальных. Понимала, почему тебе было все равно на свое здоровье; почему ты не боялся смерти; почему ты готов был подставить себя под пули ради спасения своего побратима. Понимала, почему ты так сильно заботился и оберегал меня, поче- му смог довериться мне; понимала, насколько сильно и искренне ты любил... 
Может, многим это все кажется непонятным и где-то стран- ным, но это был твой мир. В этом был весь ты, и если мы были вместе – мне нужно было научиться понимать и принимать тебя, научиться жить в твоем мире, научиться проявлять терпение. Я этого хотела. Ведь понимание и доверие – одни из составляющих здоровых отношений.
Помнишь, как ты первый раз попробовал Becherovka, ром? Нужно было видеть твое лицо в этот момент. Было очень смеш- но – словно ребенок, который пробует первый раз на вкус лимон. А потом ты просто пошел спать. Через 5 минут тебя было уже не сдвинуть с кровати, и я пошла спать в зал на диван. Еще как-то было, что ты уснул на балконе, скрутившись калачиком – сказал: „Я пошел покурю и вернусь”. Тебя нет, я вышла на балкон, а ты лежишь возле двери. Ты не пил алкоголь, не любил, как и я. Но мог иногда что-то попробовать со мной ради интереса (у меня в баре всегда что-то было интересное для гостей). Ты никогда не буянил, не чудил ничего, не устраивал разборок и не искал приключений. 
76Если что-то пробовал – сам шел спать и почти моментально засы- пал. И самое забавное, что ты всегда засыпал диагонально на кро- вати и я тебя не могла переместить никуда. А ты утром удивлялся, приходил, ложился рядом, целовал и с улыбкой, почему я спала в зале, а не с тобой, говорил: „Чего не подвинула меня, я ж говорил, что можешь меня толкать, и легла бы со мной”. А я, смеясь, говори- ла, что тебя бесполезно было двигать, я пыталась – ты не сдвигался ни на сантиметр. 
Знаешь, а ведь у нас даже вкусовые предпочтения по продуктам совпадали! Мы оба не пили алкоголь, редко налегали на сладкое.
Но оба любили сыр, фрукты, орехи, йогурты, мясо, кофе, ом- леты с разными начинками, суши, креветки. В твоем списке еще были салатики с морковки и капусты, сухарики; в моем – овощи, сырники, авокадо. Ах да, забыла про твою любимую чесночную пампушку, еще она.
Летом мы вообще жили на кофе, фруктах и йогурте – осталь- ное просто пропадало в холодильнике. Ты еще любил, когда я тебе утром делала смузи. И тебе понравилась рыба дорадо – ты ее про- бовал первый раз у меня.
Ты как-то попросил приготовить вафельный тортик со сгущен- кой, ты говорил, что любил такое. Я тебе сделала и была так рада, что ты сам попросил сделать тебе что-то, что ты любил. Он про- стоял ночь в холодильнике и утром ты его слопал весь за раз. В тебя он влез целиком. Мой любимый хомячок...
Вспоминаю, как я у тебя спрашивала про момент, когда имен- но ты захотел познакомиться со мной, когда понял, что любишь и хочешь отношений? Почему вообще я? Ты сказал, что еще тогда в Бахмуте, когда я звонила Любомиру и мы обсуждали варианты авто, ты в один из звонков, проходя мимо него, увидел меня в кад- ре видеозвонка. Потом начал спрашивать у Любомира про меня: кто я, откуда он меня знает, чем занимаюсь... Ты ему сказал: „Кра- сивая, она мне понравилась. Хочу ее узнать”. Потом ты начал по-
77являться в наших кадрах видеозвонков. Любомир говорил, что ты не решался написать, а потом мне от вас нужны были документы. Любомир кинул мне свои, а твои не захотел, дал твой номер и ска- зал: „Напиши йому, він буде дуже радий. Попроси сама докумен- ти”. Я так и сделала, написала, и это стало нашим началом. Говорил, что сначала, понятное дело, я понравилась тебе только внешне и, скорее всего, это была обычная страсть, желание близости – обыч- ная нормальная реакция мужчин. Смущенно смеясь, ты дома даже признался, что после нашей встречи, когда вы забирали машину, ты сказал Любомиру: „Она старая для меня, но красивая,” – я так смеялась с тебя после твоей фразы, когда ты рассказывал это. По- том признался, что после моего приезда в Винницу ты начал все больше влюбляться и что желание секса ушло на второй план. Тебя тронуло мое отношение к тебе, забота, внимание, открытость, ис- кренность, ценность принципов и многое другогое, что ты видел во мне. Мы очень много времени проводили вместе – общались, разговаривали, мы узнали многое друг о друге, поняли, что между нами очень и очень много общего, и это только то, что мы узнали друг о друге за короткое время в Виннице... За те дни в нас что-то поменялось, что-то связало нас. Ты сказал, что тогда понял, что влюбился и что хочешь быть со мной, что готов сражаться... Гово- рил, что тебя многое впечатлило и зацепило во мне. Видел то, что всегда хотел видеть в своей половинке. Говорил, что почувствовал, что можешь мне довериться, и это для тебя было очень важно. Го- ворил, что со мной ты вновь ощущал мир. Меня очень удивляло, как ты это все понял и почувствовал за такое короткое время, а ты с улыбкой говорил: „Любовь с первого взгляда. И это правда, в тебе многое и ты особенная”. 
Вспоминаю, как весной ты накупил кучу книг в книжном магази- не. Мы гуляли по городу, и проходя мимо книжного, решили зайти. Я давно хотела несколько определенных книг и пока я их искала, ты за- шел на ряды электроники и психологии саморазвития. В итоге, наку-
78пил себе книг больше, чем я. Пока мы шли на кассу, по пути смотрели на полки, останавливаясь почти возле каждой, ты мне советовал, что интересно почитать, говорил, что нравилось тебе. К своим выбран- ным книгам я добавила еще несколько из тех, что ты мне посовето- вал. Нам хотелось выкупить весь магазин, многое было интересно и, в итоге, мы вышли из магазина с целым пакетом книг. Из всех своих купленных ты успел прочитать лишь половину одной из них.
Помнишь, как с моей подругой Машей у нас дома вы впервые пробовали осьминогов? Мы были в магазине, ты их увидел и за- хотел купить. Еще сказал, что Машу хочешь удивить чем-то нео- бычным. Она должна была приехать ко мне и, пока мы ее ждали, пошли гулять по ТЦ. Мы купили свежих осьминожек, маленьких целых детенышей осьминога, как ты их назвал. Пока я их готовила, вы с Машей по очереди заглядывали на них в кастрюлю. Как же долго ты не решался его съесть. Тебя смущали его щупальца и вид, ты просто держал его перед собой и смотрел. Но потом забросил в рот, жевал и сказал: „Резина с присосками”. Было забавно наблю- дать за тобой. Маша тоже долго не решалась съесть, и вы смотрели друг на друга, кто съест первым, а я смеялась с вас обоих. Ты всегда готов был пробовать все новое и тебе это нравилось. 
Помню, как ты рассказывал, что часто слушал музыку в науш- никах даже на позиции, сидя с винтовкой на задании. Смотрел в прицел, а в ушах музыка с наушников, слушал даже при обстреле, когда вас „накрывали”, когда бегали по полям, когда шел контакт- ный бой. Я еще удивлялась, как тебе не мешала и не отвлекала му- зыка – тебе же нужно слышать, что происходит вокруг, слышать информацию, команды. 
Ты потерял свой наушник где-то в Бахмуте и часто говорил, что хотел новые, но все жалел тратить на себя. Я тебя весной уго- ворила купить наушники, точнее, просто принесла на кассу ко- робку, когда мы что-то смотрели в магазине, и ты был потом так 
79рад. Слушал треки с одним ухом даже когда мы гуляли. Когда мы куда-то ехали машиной, первое, когда мы садились – сразу про- сил включить что-то. Позже даже получился плей-лист из наших общих треков.
Любимый, помню, как увидела у тебя седые волосинки. И это был не один волосок. Я заметила в наши первые дни в Виннице. Ты даже не обращал на это внимание и засмеялся, а мне было совсем несмешно, в твои-то годы. Мне так захотелось тебя обнять тогда. А ты шутил, что покрасишься в блондина.
Вспоминаю, сколько интересного ты рассказывал о своем об- учении на кинолога. Ты изучил столько тонкостей о дрессировке собак, их поведении, как с ними правильно обращаться, как пра- вильно обучать. Я тебя так внимательно слушала, мне всегда было интересно, как именно обучают собак находить взрывчатые веще- ства, наркотики, людей – и ты мне это рассказал. Ты говорил, что у каждой собаки – свой характер, что не каждую можно обучить искать только что-то одно. При работе с собакой можно понять к чему у нее больше нюх: вещества, люди, порох. Собаке, как и чело- веку, нужен подход. 
Вспоминаю историю с ключами от нашей машины, когда мы были у Маши в Каменском на дне рождения ее сына – как ты по- шел искать ключи, подумав, что по пути с магазина, куда мы захо- дили до этого, мы их потеряли где-то на улице, вернее, я потеряла. Ты по форме рылся в мусорке возле магазина, гордость ВСУ, и тебе не было стыдно, было все равно на всех. А рылся потому, что ду- мал, что я их могла случайно уронить в мусорку, когда выбрасыва- ла стаканчик с кофе. 
Оказалось, в итоге, ключи были в кармане моей курточки... По- сле магазина мы пришли домой и повесили вещи в шкаф. Тогда у Маши дома было много людей и вещей соответственно тоже в 
80шкафу. Мы с тобой и Машей захотели выйти на улицу и начали одеваться, полезли за вещами в шкаф, я по ошибке одела не свою курточку и когда полезла в карман, поняла, что нет ключей от ма- шины (моя и другая куртка висели рядом и были одинаковые). Я запаниковала и так распереживалась, мы начали искать по всему дому ключи, искали все и везде. Ты пошел на улицу, сказал, что пройдешься по тому месту, где мы шли ранее. Я была уверена, что они не выпали на улице, но и дома их тоже не могли найти. Мы искали, наверное, минут 20, а потом оказалось, что на мне была чужая куртка. Я тебе позвонила и сказала, что ключи дома.
Ты тогда ничего не сказал мне, просто, как мужчина, решил си- туацию – пошел на улицу искать ключи, ты даже голос не повы- сил на меня. Мы тогда все посмеялись с этой ситуации, и ты тоже. Как же я тогда была тронута твоим поступком, а тогда полюбила тебя еще больше. Когда ты зашел, мы все были на кухне, хохотали и, наверное, ждали твоей реакции. Я тоже ждала твоей реакции и, переживая, думала, что ты будешь злиться или что-то выска- жешь мне. Но нет, вообще ничего – ты улыбнулся, обнял, поце- ловал так же нежно, как всегда, и сказал: „Люблю тебя, но нужно сделать второй комплект ключей на всякий случай”. Ты рассказал, что рылся в мусорке из-за меня… А я выдохнула, обняла в ответ, тоже поцеловала и сказала: „Спасибо, что ты есть”. Как же я тебе была благодарна за твою реакцию, за твои действия, за то, что был на моей стороне, за то, что не устроил сцену с высказываниями. Я была благодарна за то, что ты мой парень и что со мной именно ты. Я тогда полюбила тебя еще больше и поняла, что ТЫ МОЕ ВСЕ! Ты меня защищал от всего в любых ситуациях, и даже не представля- ешь, насколько это было важно для меня. 
Все время, пока мы были у Маши, ты также держал мою руку, не отпуская от себя, также смотрел на меня. Потом, устав от гостей и шума толпы, ты выдернул меня из-за стола, где мы все сидели, и затянул в одну из комнат (за которую Маша сказала заранее на случай, если захотим побыть одни). Ты сказал: „Хочу побыть в ти-
81шине с тобой, побудь рядом”. И мы остались, увалились на кровать и в обнимку болтали, пока Маша не постучала к нам.
Помню, как в первый месяц после покупки нашей машины ты парковал ее и это у тебя отлично получалось, ты – кто сам был без прав, с первого раза идеально загонял ее в любое паркоместо! Мне тогда было сложно чувствовать ее габариты, я боялась везде заце- питься и парковалась за метр от бордюра, не могла влезть между машин, не могла ориентироваться в зеркалах. А у тебя все так лег- ко получалось, как будто ты водитель со стажем. 
Когда я парковалась, ты мне всегда подсказывал, что делать, куда крутить руль и насколько, близко прижиматься. Ты так хоро- шо чувствовал дистанцию и всегда смеялся с меня. А я всегда так была рада, что ты рядом, что помогаешь мне. Помню, как ты был рад, когда я сама первый раз запарковалась. И даже очень удачно, да и я была рада, подумала: „Ну наконец-то”.
Ты посоветовал мне взять уроки вождения, точнее, уроки пар- ковки. Говорил, что с инструктором будет легче и я престану бо- яться и быстрей научусь, что учиться нужно на своей машине. Особо сложно мне давалась парковка задним ходом, хотя она по факту на практике была наиболее применима. Поэтому я согласи- лась и нашла инструктора. К нему я отходила 3 занятия, но поняла, что с тобой я узнаю намного больше. С тобой я училась быстрей, чем с его уроков. Ты был намного лучше инструктора автошколы и именно ты научил меня парковаться. Научил всем видам. Ты меня всегда поддерживал, когда я расстраивалась, что в очередной раз не влезла в свободное место или встала далеко. Я чувствовала себя ребенком, а ты терпеливо помогал мне и говорил, что через время у меня все получится, что ты со мной, что пока будешь помогать и подсказывать. 
Помню, как ты рассказывал, что на войне в свое свободное вре- мя сидел и изучал военное дело, снайперское дело, смотрел много 
82роликов, изучал все, что было тебе непонятно или что вызывало во- просы при работе. Я еще удивлялась, что там вообще было свобод- ное время, и что ты вместо хоть какого-то отдыха для себя влезал с головой в учебу. Ты постоянно пополнял свои знания. Когда другие отдыхали, ты что-то изучал. Тебя не интересовали пьянки и похо- ды по шлюхам, ты говорил, что для тебя это низко и неприемлемо. Меня впечатлили твои ценности и принципы, впечатлило, что не поддавался на уговоры и не действовал „стадным стереотипам”.
Вспоминаю, как мы жили дни, не строя планов. Мы могли проснуться и делать все, что захочется. Могли, например, предпо- ложить наш день, а потом передумать и делать абсолютно другое. Мы могли идти гулять по улице, и ты неожиданно мог сказать: „А поехали к моим родителям”. С утра мы вообще не думали о по- ездке, но после обеда уже могли оказаться у тебя дома. Ты всегда настолько неожиданно звонил своей маме и говорил, что мы при- едем, что она каждый раз удивлялась твоей новости, но была рада. Ты мог позвонить ей перед самым нашим выездом и сказать, что мы скоро будем, а она каждый раз просила тебя говорить немного заранее. Ты улыбался и говорил хорошо, но в следующий раз так же неожиданно звонил ей. Мы настолько резко и неожиданно мог- ли поменять свой день, что сами не ожидали, но это было всегда интересно. Мы не знали, где будем вечером или через несколько часов, наш план на день мог кардинально поменяться.
Вспоминаю, как тебе нравилось ездить нашей машиной. Ты лю- бил новые места и всегда был рад ехать, куда угодно. Тебе нравилась сама машина, что она везде проходит по любым препятствиям, что она высокая и комфортная. Тебе просто нравилось кататься вдво- ем, неважно – куда и зачем. У нас столько было смешных ситуаций именно в машине. Я так помню твой искрений добрый смех, твой взгляд горящих глаз.
83Вспоминаю, как ты никому не позволял прикасаться к своим шрамам. Они были твоим триггером, вечным напоминанием о Бахмуте. Тебя аж дергало от того, что кто-то тянул руку из инте- реса прикоснуться. Я поначалу боялась трогать твою руку и грудь, боялась хоть как-то нечаянно задеть, мне казалось – тебе везде больно было. Боялась касаться шрамов, когда обнимала. Знала, как они психологически давили на тебя, но ты говорил: „Все нормаль- но, можешь дотронуться”. Ты говорил, что тебя даже успокаивало мое прикосновение.
Ты говорил и всем рассказывал, что на своих шрамах сдела- ешь татуировки. На груди – кардиограмму, на предплечье – скелет рыбы, на бицепсе – я не вспомню уже, но что-то хотел. Помню, как ты расстраивался, глядя на свой бицепс на травмированной руке. Тебе было жаль, что вырезали мышцу. Ты напрягал руку, а вместо мышц была сморщенная ямка и ты говорил: „Дрыщ”, и все хотел подкачаться. 
Помню, когда мы гуляли по разбросанным окуркам на земле, оставленному мусору или следам, ты легко мог определить, как давно их оставили, сколько людей было и мог сказать, почему так думаешь, приводил аргументы и доказательства. Ты замечал все, в том числе и вокруг; у тебя были отличные знания и навыки. Изу- чая объект, ты мне проводил мини-курс военной разведки, а я как обычно, с интересом слушала, пытаясь запомнить. Ты мог опреде- лить и вычислить любой фактор из ничего! Меня это всегда впе- чатляло в тебе. Рядом с тобой я чувствовала полную безопасность и защиту. 
Помню, как пробила колесо, когда мы ездили к моей маме – по своей неопытности вождения я наехала на бордюр при повороте. Мы вышли с машины и был слышен шум спускающегося колеса, шина была пробита и колесо спустилось на половину. Я так рас- строилась, что своим действием создала проблему, что озадачила 
84тебя, что плохо вожу, что тебе с травмированной рукой придется ее напрягать и менять колесо. Но ты не злился, ничего не говорил, не возмущался, как и тогда в ситуации с ключами, – просто начал решать проблему. Ты раньше никогда этого не делал, но открыл Google, YouTube все изучил. Ты не согласился на вызов мастера шиномонтажа. Даже отказался, когда прохожий мужчина предло- жил помочь – все сделал сам! 
Я так же, как и тогда, у Маши, была тебе благодарна за твое отно- шение, твою любовь ко мне. Всю дорогу, когда мы ехали в Днепр, я переживала из-за этой ситуации, чувствовала себя виноватой. Ты это заметил и успокаивал меня, говорил, что ничего страшного не случилось, у всех бывает. Ты не стал мне рассказывать и учить, как я плохо езжу, просто сказал: „В следующий раз будь вниматель- ней, этот случай тебе будет уроком. Хотя, если честно, для меня это тоже урок и новый опыт – как поменять колесо. Так что не пережи- вай так, люблю тебя”. С тобой я не боялась ничего, я была уверена в тебе, я знала, что ты мог решить любую проблему. 
Вспоминаю, как ты поехал со мной к моему знакомому, не от- пустив меня одну, и сказал: „Если он будет буянить или тебя обзы- вать  – я достану нож, хоть и калека”. Слова и поступок, которые в очередной раз покорили меня. Они так тронули меня тогда, мы гу- ляли в парке – ты захотел выйти и предложил пойти. Услышав мой звонок, ты отложил свое желание гулять, сказал, что не отпустишь одну, что будешь волноваться... Я знала этого человека давно, и хо- рошо знала. Он тогда позвонил и сказал, что немного выпил и не сядет за руль, чтобы приехать к нам. Мне нужно было отдать ему вещи, и я не хотела, чтобы они лежали у нас дома. Ты не хотел ехать, но видел, что я хочу избавиться от этих вещей. Ты очень не любил тех, кто пьет, и с опаской относился к людям в таком состоянии. Го- ворил, что не знаешь их реакцию, что им может прийти в голову что угодно... Вы с ним не были знакомы, и ты сомневался в нем. Ты всегда сомневался во всех, пока не узнаешь человека лично, не до-
85верял ничьим словам и описаниям. Ты готов был меня „отбивать” у любого. Твои манеры и ценности были высоки и это меня покоря- ло, впечатляло, трогало и привязывало к тебе еще больше. Я всегда мечтала встретить такого человека, и вот ты... 
Но потом, когда вы при встрече познакомились, он тебе даже понравился, вы немного поговорили и, когда мы ехали домой, ты сказал, что он хороший, что я не ошиблась. 
Вспоминаю, как рассказывал, что нашел способ курить неза- меченным на заданиях на позиции. Тебе важно было не раскрыть себя, не выдать свое место, тебя не должны были заметить враги ни визуально, ни через какой-либо прибор (тепловизор, ПНВ). А дым и тепло от сигарет не так уж просто скрыть. Но ты знал спосо- бы. Ты постоянно изучал тонкости и нюансы разведки, моменты, которые не озвучивали вам инструкторы. Ты сам что-то придумы- вал и проверял на себе. 
Вспоминаю, как мы зашли в военный магазин „Милитарист”, ты тогда хотел купить себе что-то из вещей, так как думал возвра- щаться на фронт, а в итоге, мы накупили кучу всего мне. Ты сказал: „Такое чувство, что идешь на войну ты, а не я”. Мы тогда посмея- лись и ты сказал, что мне очень идет стиль милитари. 
 Помню, как ты рассказывал, чтобы ты делал, если бы тебе при- шлось скрываться, и чтобы ты не делал, чтобы было сложнее опре- делить твое местонахождение. 
Я тогда попросила рассказать о твоем плане „подполья”. Ты в деталях и мелочах рассказывал все, в твоих словах каждый шаг и действие были продуманы и аргументированны. Ты многое знал с разведки, маскировки, психологии, что вместе давало тебе очень хорошие навыки как маскировки, так и методов вычисления объ- екта. Уверена, что если бы ты захотел, мог бы скрыться, исчезнуть и оставаться незамеченным столько, сколько необходимо. 
86У тебя был план. Ты говорил, что через полгода уйдешь с войны и рассказал как – а я тебе поверила...
Помню, как мне интересно было тебя слушать и отслеживать твою логику, следить за ходом мыслей. Я тобой восхищалась, ты был словно агент под прикрытием. Со мной рядом был настоящий мужчина.
Ты рассказывал, как мог бы сымитировать или обыграть лю- бую ситуацию убийства и выйти из нее незамеченным. И в своем сценарии ты всегда четко и продуманно делал каждый шаг. Я тогда словно побывала в голове сценариста детектива. Я тебе подкиды- вала идеи ситуаций, а ты разворачивал свой сценарий выхода – это была словно логическая игра для нас. 
Ты был такой смышлёный, умный, взвешенный, последователь- ный, сообразительный, продуманный. Ты пытался просчитать ка- ждое свое действие и возможные варианты такого решения. Ты никогда не делал ничего сгоряча (не считая своего контракта, как ты потом рассказал). 
Вспоминаю как ты неожиданно приехал в Днепр летом, якобы провожать Любомира. Ты тогда ремонтировал нашу машину у ро- дителей в Кривом Роге и был там несколько дней. Любомир воз- вращался на фронт, а я договорилась с ним встретиться утром на набережной, я еще передавала ему сетку маскировочную на авто. Вечером, за день до этого мы с тобой немного поссорились, но по- том помирились, и ты сказал, что соскучился. Я тоже сказала, что скучаю, но знала, что ты планировал еще пару дней быть у роди- телей. Утром, пока я ехала к Любомиру на место встречи, ты меня набрал, и мы долго разговаривали. Ты спрашивал, где я, что делаю. Я спросила, как успехи с машиной, и ты рассказывал, что делаешь ее сейчас и даже называл что именно. Я была уверена, что ты в Кривом Роге под машиной, но вдруг, пока я стояла на набереж- ной и ждала, ты подошел со спины и обнял. Ты улыбался, сказал, что не мог не приехать, что скучал и нежно поцеловал, обнял и 
87не отпускал от себя. Я тоже очень соскучилась и прилипла к тебе как липучка, а ведь не видела тебя всего три дня. Я не хотела отпу- скать тебя, не хотела, чтобы ты отпускал меня; я тонула в чувстве, что ты был рядом, что я могла прикоснуться к тебе, видеть твою любимую мордашку... Вскоре подъехал Любомир и он тоже не ожидал тебя увидеть, но был очень рад, для него это было важно. Помню, ты так „сгорел” тогда, пока ремонтировал машину. У тебя была ужасно красная спина и вся пекла, было больно шевелиться. Говорил, что не спал ночью и сейчас чувствуешь себя вареным ра- ком. Помню, как долго не соглашался намазаться чем-то, но дома все-таки уговорила тебя намазать спину противоожоговым гелем. Тебе стало немного легче, не было жара и ты уснул, а я легла рядом и просто смотрела на тебя. Мне так нравилось заботиться о тебе, и я была так рада и благодарна, что ты позволял мне это. Рада, что доверял себя.
Вспоминаю, как учил меня проводить пристрелку оружия, определять СТП и проводить расчеты по 3-м и 5-ти точкам по- падания. Мы стреляли с пистолета, что ты мне подарил, но ты говорил: „Так как пистолет – оружие ближней дистанции, то для него пристрелка не важна. А вот с винтовками все по-другому – сантиметр промаха на ближней дистанции, при работе на дальние дистанции очень серьезно сказывается на попадание в цель, может быть сильный промах. А уже при работе на дистанции свыше 400 м нужно делать поправки на ветер, так как после 300 м пулю на- чинает сносить боковым ветром. Поэтому и велика вероятность промаха на большие дистанции”. Так как винтовки или карабина у нас не было – я тренировалась на пистолете.
Ты рассказывал, что при выстреле нужно учитывать много факторов: направление и скорость ветра, дистанцию стрельбы, погодные условия, деривацию пули; нужно знать, как правиль- но пользоваться таблицами и как правильно настраивать клики прицела. Ты рассказывал и объяснял малейший нюанс, и мне это 
88было интересно. Мне нравилось работать с оружием, но со мной не было того, кто бы разделял этот интерес. Но в моей жизни по- явился ты. Ты – кто знал про оружие все, кто поддерживал меня в моем увлечении, кто учил и занимался со мной, кто хотел передать все, что знает сам, кто был рядом и наблюдал, чтобы прохожие не вызвали полицию на звук выстрела. Ты мог рассказать то, чему не обучали инструкторы. Ты мог бы столько знаний передать но- вым ребятам с набора... И помню, ты даже хотел обучать новичков снайперскому делу, хотел потому, что сам много знал и имел хоро- ший боевой опыт. 
Вспоминаю, как стреляли с тобой с винтовки у нас на косе на- районе, которую я одолжила на несколько дней у своего знакомо- го. Ты показывал разные позиции и положения работы с оружием. Мы были оба в камуфляже, лежали в траве с винтовкой, а мимо нас ходили люди и смотрели, что мы делаем, но нам было все рав- но, мы были увлечены своим – ты рассказами примеров из своего опыта и обучением, а я – тобой. Помню еще, как смешно было, когда мы шли по улице, оба „зеленые” и я несла винтовку в чехле за спиной. Люди с подозрением смотрели на нас. Это был единствен- ный случай, когда ты не забрал у меня что-то из рук, чтобы я сама не несла. Я тебе не разрешила, чтобы к тебе не было вопросов, что ты по форме идешь с оружием. 
Вспоминаю, как тебя злило, что гражданские считают всех лю- дей в военной форме героями, которые сражаются на передовой. Злило, что люди не видели разницы между боевым военным и „insta-воином” с множеством выставленных фото в профилях соц- сетей. Но такие на самом деле никогда не были в боях и не слыша- ли свиста пули рядом с собой, перед ними не падали снаряды и не разрывались мины... Боевые военные с „0 передовой” никогда не будут красоваться своими фото на просторах интернета – для них это неважно, у них другие ценности, они заняты войной и выжи-
89ванием. Некоторые по роду войск и своей деятельности в принци- пе должны сохранять скрытность.
Ты всегда с первого взгляда мог определить – был ли в бою во- енный – по его виду, форме, поведению, манерам, разговору было понятно. Тебя злило, что люди одинаково отдают честь тем воен- ным, кто был на передовых под обстрелами в самом аду и тем, кто был в тылах, кто был при штабах или кто вообще никогда не был на боевых позициях. И это в тебе был не эгоизм, не высокомерие и не зависть – тебе просто было обидно, что кто-то не вылазит из окопов и обстрелов, ловит пули и сражается до последней минуты, а кто-то вообще понятия не имеет, что такое выстрел, взрыв, артилле- рия, эвак... Все вы – люди в пикселе или мультикаме считаетесь во- енными, и все носите форму ВСУ. Просто война у каждого проходит по-разному, в разных условиях, с разными ценностями и хочется верить, что за свои действия каждый получит „ответный бумеранг”. Ты знал все эти тонкости и видел всю реальность войны изнутри, знал разницу, потому что ты был там. Был в самом ее эпицентре, каждый свой день проводил в нем, ни разу не уклоняясь от заданий. 
Я тебя понимала, почему тебя это так злило. Я всегда тебя успо- каивала и говорила, что да, для обычных гражданских все военные одинаковые – они все герои, что люди не знают многого о войне и что они, в принципе, хотят быть подальше от всего этого, мало кто докапывается до сути событий. Люди видят человека в военной форме и благодарят, не разбираясь. Благодарят потому, что это са- мое простое и элементарное, что они могут сделать. Они просто хотят выразить вам свое уважение и благодарность. 
Вспоминаю, как ты хотел познакомиться с моими друзьями, родными, со всеми, с кем я общаюсь. Ты говорил, что должен знать каждого из моего окружения; знать, кто он и какой, потому что очень за меня переживаешь; боялся, чтобы меня не обидел никто. У тебя была своя моральная градация людей, кого куда ты относил и какие критерии присваивал каждому.
90Вспоминаю, как отменяла тренировки, чтобы поехать с тобой в часть и заставить тебя сдать документы или взять направление к врачу. Как отменяла, когда ты сказал, что решил вернуться на фронт, а я хотела провести остаток времени с тобой; как отменяла, когда мы ездили к твоим родителям; отменяла, когда просила тебя сходить на прием к врачу. Отменяла просто потому, что просил ты и хотел провести время вместе. И ты был рад этому, в твоих глазах горел свет. Я всегда выбирала тебя, ты был моим приоритетом. 
Вспоминаю, как ты любил покупать себе спрей Axe и ходил с ним везде, он всегда лежал у тебя в сумочке. Ты им брызгался по 10 раз на день – хотел приятно пахнуть, часто и на меня брызгал – чтобы мы были одинаковые, словно метил меня своим запахом. Мне было забавно смотреть на тебя, как ты с ног до головы себя опрыскиваешь, образуя вокруг себя облако. Но знаешь, мне так нравился твой запах, и даже учитывая, что ты не расставался с баллончиком, никогда не было ощущения резкого аромата, тебе он очень подходил. Я тянулась к тебе, чтобы почувствовать его силь- нее; тянулась, чтобы поцеловать тебя. Твои вещи всегда так при- ятно пахли, меня притягивал твой запах. Дома у меня до сих пор остался этот баллончик, и я часто его распыляю в надежде вновь ощутить и почувствовать то, чего у нас уже никогда не будет.
Вспоминаю, как ты нежно и крепко всегда обнимал, прижимал к себе и мне это так нравилось. Особенно засыпать с тобой, в твоих объятиях. Ты меня засыпал поцелуями и нежностью и мое сердце от этого таяло. Никто не дарил мне столько любви как ты и я не верила своему счастью, как сейчас не верю, что тебя нет, что нам было так мало отведено времени. 
Вспоминаю, как на аллее возле парка вечером мы катались на качели, точнее каталась я, а ты стоял рядом и ждал пока меня отпустит детство. Иногда меня катал ты. Ты не говорил ничего, 
91просто видел, что мне это нравилось и с улыбкой смотрел на меня. Я смотрела на тебя и думала: „Как же я благодарна, что ты со мной, какой ты замечательный и единственный”. 
Вспоминаю, как тебе нравилось, когда я гладила тебя по спи- не и волосам. Это можно было делать вечно, и тебе никогда не надоедало. Наоборот, ты расслаблялся и успокаивался, мог даже уснуть. Ты был похож на котика, которого гладят, только не мур- лыкал. Ложился на меня сверху, оставляя свою спину в доступе, крепко меня обнимал и не выпускал из своих объятий. Ты мог так лежать расслабленно и спокойно в неподвижном состоянии часами. Ложил свою милую мордашку мне на плечо, а я прижи- малась к твоей щеке или голове и руками водила по спине. Мне было важно чувствовать максимальный контакт прикосновения с тобой, мне так нравилось слушать твое спокойное дыхание, чувствовать ритм сердца, твое состояние… Я могла гладить тебя часами и это вовсе не надоедало. С тобой расслаблялась и я, мы были как одно целое. Все, что мне важно и ценно, было рядом со мной – ТЫ.
Вспоминаю, с какой любовью, заботой и теплотой ты всегда го- ворил о своих родителях, брате, сестрах. Ты был их защитником, и они так любили тебя. Помню, как ты нас знакомил – они у тебя замечательные, все. 
Вспоминаю, сколько ты всего мне покупал и дарил. Ты никогда не говорил: дорого или зачем оно, ты видел, что мне нравилось что-то и покупал. А когда я говорила, что не стоит – все равно покупал, но в тайне от меня. Ты накупил столько вещей, чтобы мне было комфортно – меня это очень впечатляло. Сейчас, когда я беру что-то из этих самых купленных или подаренных вещей, я словно возвращаюсь в тот момент прошлого, заново проживаю те же чувства, вижу радость и гордость на твоем лице, словно все повторяется. Этих вещей так много, и они так напоминают о тебе, в каждой из них – целая история.
92Ты не любил букеты цветов и не понимал зачем они, но готов был их дарить мне и дарил, потому что знал, что их люблю я, знал, что они радуют меня и мне было очень приятно получать их от тебя. Ты видел мою улыбку  готов был делать то, что дарило мне эту улыбку. Мне очень нравились синие розы. Они редкие, но ты их доставал, ты дарил именно их. А меня всегда впечат- лял твой поступок – готовность их искать, тратить свое время, заморачиваться… Твои усилия – найти именно эти конкретные розы...
Ради меня ты был готов меняться, и ты это сказал однажды. Помню, как поцеловала тебя и, глядя в глаза, сказала, что мне нра- вилось в тебе все, я любила тебя именно таким и никогда не хотела в тебе что-то изменить. Да, как и у всех, у нас были некие разно- гласия, но мы все друг другу озвучивали, обсуждали и выходили на компромисс. Мы никогда не ставили друг другу ультиматум и всегда могли решить любую нашу трудность.
Вспоминаю, как мы часто с тобой дурачились – с нашего огром- ного дивана устраивали татами с борьбой, и никто из нас не сда- вался. 
Вспоминаю, как в самом начале отношений ты забегал в ван- ную, не давая мне побыть даже там одной. У меня дома не было своего уголка, где бы ты мог оставить меня наедине с собой даже на 5 минут. Ты хотел всегда быть рядом. Помню, как ты целовал меня каждые 5 минут, меня это даже немного злило. Злило, что ты не давал мне собственного пространства, что пытался забрать всю меня, это казалось мне навязчивым. Ты говорил тогда: „Хочу каждую минуту быть рядом, целовать, прикасаться. Очень люблю. Я не знаю, когда меня могут вернуть на фронт, может, завтра, а мо- жет через месяц, не хочу терять ни минуты с тобой, ты особенная”. 
Вспоминаю, как ты одолжил моей Маше деньги, одолжил со своих заработанных боевых, без установления срока возврата. 
93Она хотела покупать машину и подбирала варианты, иногда зво- нила нам и спрашивала советы, ведь мы сами недавно только ку- пили свою. Она преподаёт деткам английский и ее цель покупки машины была ездить в село, что за городом, чтобы там обучать местных детей.
Маша как-то позвонила мне и поделилась, без всяких мыслей и намеков, что на те варианты, что она рассчитывала, не хватало определённой суммы. Мы с тобой всегда были вместе, и ты услы- шал, что она рассказывала. Вы относительно недавно познакоми- лись с ней, но сразу понравились друг другу и легко сошлись в об- щении. Ты знал, что она моя подруга и видел, что я ей доверяю и готова была всегда ей помочь. Я тебе рассказывала, что с ней мы знакомы еще со время учебы в университете. 
После нашего разговора ты сказал: „Давай одолжим ей с моих, я вижу ей можно доверять. Когда сможет – отдаст”. Я говорила, что не готова на такое, хотя мне было очень приятно и, наверное, даже неожиданно, что ты предложил помочь моей подруге. Мы даже спорили об этом несколько дней. Маша тоже на такое долго не со- глашалась. Она так же, как и ты, из тех „честных и порядочных людей”, которыми я дорожу и в ком уверена. 
В какой-то день ты ее все-таки убедил, и она согласилась. Ко- нечно же, она вернула всю сумму через несколько месяцев, и была так благодарна тебе. Маша часто тебя вспоминает, в том числе и за твой поступок, теперь частичка тебя также будет с ней. Ты ей очень помог. 
Вспоминаю, как в день покупки машины мы через весь го- род ехали из сервисного центра МВД. После перерегистрации я первый раз за долгое время села за руль. Я так тогда боялась, не чувствовала машину и ее габаритов, боялась зацепиться где-то в первый же день. Нам домой ехать далеко, а по городу было очень оживленное движение. Я помнила правила дорожного движения, но было страшно, словно первый раз за рулем, я не была уверена 
94в себе. Я говорила: „Давай вызовем драйвера, я боюсь ехать”. А ты сказал: „Я рядом, не бойся, просто едь не спеша”. Ты был без прав и знаний ПДД, а я водитель с забытым стажем вождения. Не ска- жу, что после твоих слов страх прошел, но я села за руль, я знала, что ты со мной, мне всегда было спокойно, когда ты был рядом на пассажирском сиденье. С тобой я, правда, не боялась, всегда чув- ствовалась уверенность, ты был словно тем недостающим пазлом во мне.
Вспоминаю, как, приехав домой и выходя из салона, мы не мог- ли достать ключ из зажигания, звонили бывшей собственнице и смеялись с этой ситуации. В замке зажигания было 3 положения на поворот ключа, а мы пытались выдернуть его со 2-го и не могли понять, что не так.
Вспоминаю, как ты всегда мыл на мойке сам машину и не да- вал мне возиться с ней. Я чувствовала такую заботу. Вспоминаю, как первое время после покупки ты сидел со мной и помогал мне разобраться с элементами управления в машине, все показывал и объяснял, а что не понимал – вначале разбирался сам, а потом рас- сказывал мне. Под капот машины ты меня не пускал – это была твоя территория. Единственное, что я там должна была знать – где находится емкость для жидкости омывателя. Ты всегда говорил, что сам будешь следить за машиной и заниматься ей; что мне не стоит волноваться и переживать, а тем более разбираться, как ра- ботает все, что под капотом. Ты много хотел поменять и улучшить в нашей машине. Тебе нравилось ею заниматься, и ты хотел сам все делать. Постоянно читал, что-то изучал, спрашивал брата и папу советов... Она тебя увлекла. 
Вспоминаю, как у нас дома, после выписки из госпиталя, ты го- ворил, что так хочешь завязать с военным делом, что так хочешь это все забыть: Бахмут; все, что происходило с тобой за год войны и что видел ты; все, что забрала с тебя война... Что хочешь изба-
95виться от своей формы и всех вещей, напоминающих об этом. Ты пытался подарить все свои военные вещи мне, говорил, что не хо- чешь видеть их. 
Помню, как ты говорил, что война отключила твои эмоции и чувства; что сделала тебя безразличным и холодным. Ты как-то сказал мне фразу: „Если вдруг сейчас на моих глазах машина со- бьет ребенка, меня это никак не тронет и во мне ничего не дро- гнет. Вот насколько изменила меня война. Да я черствый, но там по-другому нельзя. Невозможно все, что там происходит и что мы видим, брать на чувства – так не выжить. Так никого не хватит”. Но ты всегда также говорил, что это все не относится ко мне, что со мной по-другому, что я тебя открываю заново, что со мной ты чувствуешь жизнь. И это правда, со мной ты был другим – неве- роятно заботливым, нежным, ласковым; тебя волновало все, что касается меня. Ты хотел знать обо мне все, ты был всегда со мной, обо всем переживал, тебя переполняла любовь, ты хотел защитить меня от всего мира. 
Мне так нравилось и меня переполняли чувства гордости и любви за тебя, что не сбежал с фронта, что не бросал своих пар- ней, что готов был ловить пули. В тебе хватило смелости и духа вынести все это. Ты всегда готов был идти вперед, перебарывая свой страх. Знаешь, для мужчины признать, что он чего-то боит- ся – очень сильно.
Ты говорил: „Чтобы быть там, воевать, пройти самый ад и вы- жить нужны крепкие яйца,” – звучит грубо, но это так, и далеко не у всех сейчас они есть. 
Ты говорил, с войны существует два способы уйти: быть 300- м или 200-м. Первый раз тебе повезло больше – ты был 300-й, но тебя это не остановило вернуться туда заново. Ты говорил, что везучий, что смог пройти Суммы, Харьков, Изюм, Соледар, Бахмут и что самое страшное, что можно увидеть, уже видел. Но, видимо ,за всю свою войну ты исчерпал свой лимит везенья… 
96Второй раз ты был 300-й, но твое ранение оказалось сильно тя- желым – 200-й... 
Таких, как ты, парней просто единицы, и я безмерно восхища- лась и гордилась тобой. Я за тебя готова была грызть всех! Я так тебя любила, я была благодарна за каждую минуту с тобой... Была благодарна, что ты был со мной, что я тебя встретила в своей жизни.
Ты как-то спросил: на что я готова ради тебя и смогла ли убить, если бы стоял выбор – ты или кто-то другой. Я ответила „да”, не задумываясь – тебя это впечатлило. Да, наверное, было бы слож- но лишить жизни человека, но я бы выбрала тебя. Я сказала, не задумываясь, потому что невероятно сильно тебя любила, и вы- бор – ты или кто-то другой, был для меня очевидным, в любых обстоятельствах. 
Вспоминаю, как тебя впечатлило, что я приезжала к тебе в Вин- ницу. Ты говорил, что я особенная, другая, тебе нравилась моя за- бота о тебе; нравилось, что я готова была ехать к тебе за 8 часов от дома. Ты часто спрашивал: „Почему ты согласилась тогда? Почему приехала, можно сказать, к малознакомому парню? Почему прово- дила время?”
Ты часто говорил, что я тебя спасла в то время после ранения, помогла вернуться в гражданскую жизнь, помогла адаптировать- ся, вернуть чувства... Для меня в этом не было ничего особенного, я просто была рядом, заботилась о тебе, хотела помочь. Мне нра- вилось быть с тобой, и я отдавала свою любовь, благодарность и внимание тебе. У меня было такое внутреннее состояние, состоя- ние притяжения к тебе, сочувствия, благодарности. 
Ты всегда мне говорил: „Занимайся, чем хочешь, я тебя во всем поддержу и помогу”. 
Ты так не хотел, чтобы я работала. Хотел, чтобы я не чувство- вала себя уставшей, чтобы мне не морочили голову на работе и я не приходила расстроенной домой. Хотел, чтобы я могла уделять время тебе. Как же меня это трогало и впечатляло. 
97Но знаешь, милый, скажу, что, скорее, ты меня спас в тот период нашего знакомства. До февраля я работала в сумасшедшем ритме. У меня было 3 места работы, и я спала, наверное, по 4 часа в сутки… Мне тогда казалось, что еще немного, и я выгорю в пепел. Конечно, это не сравнимо с тем, через что проходил ты на войне, и я старалась никогда не жаловаться на свое положение. А когда все-таки желание поныть брало верх – я всегда спрашивала себя: „А как там сейчас парням на фронте?..” – после этого все мое нытье сразу проходило. 
С тобой я снова пришла в себя, почувствовала себя спокойно и защищенно; почувствовала, что такое забота, привязанность, до- верие, гармония; почувствовала, как сильно можно любить и до- рожить. Так что, любимый мой, ты тогда тоже стал моим ангелом. 
Вспоминаю, как ты безумно ревновал меня ко всем. Ты хотел, чтобы я была только твоей. К подругам, парням с группы трени- ровки, друзьям; ты подслушивал мои разговоры; смотрел, кому я пишу и что. Поначалу меня это злило, но потом я поняла – это твоя забота и боль прошлых отношений, ты боялся предательства. Со временем ты отпустил контроль, поняв, что я не предам. 
Я тебе всегда говорила, что не предам, что дорожу отношени- ями, и если я с кем-то – то только с ним, мне не нужны другие. Я выбрала тебя, а ты всегда боялся, что я тебя брошу, особенно, ког- да вернешься на фронт. По моим увлечениям и интересам у меня было мужское окружение – тренировки, ножевой бой, тактика... И тебя это всегда держало в напряжении. Я никогда от тебя не скры- вала ничего и даже не хотела. Мой телефон всегда был в твоем до- ступе, ты знал пароль и мог посмотреть любую информацию. Я не любила интриги, тайны, и это тоже тебе говорила. С прошлых отношений осталось также много плохого, и я тоже чего-то боя- лась, но никогда не сомневалась в тебе и никогда не боялась быть с тобой, никогда не желала никого другого рядом. 
Я так сильно хотела нашу семью и детей, хотела быть с тобой. В тебе я нашла то свое, о чем так давно мечтала, нашла свою по-
98ловинку. Мне были важны наши отношения, семья, духовные ценности, искренность и открытость – ты тоже это ценил. Навер- ное, поэтому мы так понимали ценность нашей любви, так доро- жили друг другом и каждой минутой вместе. 
Вспоминаю, как тебя злил мой друг Олег, как ты ревновал к нему, как невзлюбил его за трусость и эгоизм. Как ты злился, когда я ему помогала в его просьбах. Ты говорил: „Он отнимает наше время вместе...” Ты так злился, когда он мне писал, или когда что- то у него спрашивала я. Ты так хотел, чтобы я с ним больше не общалась. У тебя были к нему свои личные чувства неприязни и осуждения. 
А я его знала давно, и он мне во многом помогал, но ради тебя я прекратила с ним общение. Он был моим тренером, другом, он очень многому меня научил, и за это я ему, конечно, благодарна. Он был для меня примером, но я попросила его не писать больше, мне был важен ты. В июле, незадолго до твоего возвращения на войну, мы с тобой очень сильно поссорились из-за него, и ты просто кипел от злости. Ты даже собрал вещи и хотел уехать в часть раньше, чем планировал. Ты сказал тогда: „Я устал, ты в нем ошибаешься, гово- ришь, какой он хороший, но он тебя бросил и уехал, и озадачивает своими проблемами. Он эгоист, смелый только на словах. На войне мы умираем за таких, как он, он трус. Там я буду среди своих, среди тех, кто не сбежит и не бросит, кто готов смотреть в глаза смерти; среди тех, кто стоит под пулями до последнего; среди тех, кто знает, за что мы воюем. Да, там побратимство, и это многого стоит. Там другие люди, они не боятся, в них мотивация сражаться, они знают ценности, готовы стоять за свой дом. Там готовы убивать за свое, там держат оружие до последнего, там нет показухи и пустых слов. Там люди воюют без конечностей и с травмами, и это их выбор и решение. Выбор, чтобы не пустить орков дальше вглубь страны. Для меня такие люди пример. Это показатель героизма, смелости, решительности, стойкости, мужества. И я хочу быть среди таких 
99людей”. Помню, как невероятно сильно впечатлили и зацепили твои слова, как сильно я расстроилась из-за нашей ссоры и как просила тебя не уезжать, как бежала за тобой, хватая за рюкзак и останавли- вала. Помню, как мы долго сидели, разговаривая возле подъезда. Я прилипла к тебе и не отпускала. Как готова была сделать что угодно чтобы тебя остановить. Я очень не хотела, чтобы ты уехал, чтобы возвращался туда снова, а тем более на фоне ссоры и с чувством злости. Если бы в тот день ты его увидел, ты бы себя не сдержал, не только в плане слов, но и силы. Ты всегда был очень сдержан, контролировал себя, но не в ситуации с Олегом, спасало, что он был не в стране. Ты просил дать его номер, чтобы вы поговорили, но ты тогда был на эмоциях, и я не хотела, чтобы ты звонил сгоряча, не хотела, чтобы ты выбрасывал свою злость. Когда я тебе сказала, что не буду больше общаться с ним и что я ему сказала об этом, ты сно- ва попросил телефон поговорить с ним. Я тебе дала, ты набрал. Не знаю, о чем вы говорили. Ты вышел в другую комнату, но вернулся спокойным и сказал: „Теперь я доволен, не бойся, мы просто погово- рили и поняли друг друга. Никаких оскорблений и разборок”. Поз- же ты спросил: „Хочешь знать, что ответил твой «друг»? Он меня выслушал и сказал, что все понимает; сказал у каждого свой путь и со всем согласился.” 
Я не жалею, что так поступила и говорила, что всегда буду вы- бирать тебя. Я так и сделала тогда. И скажу, что после определен- ных событий, после наших отношений я поменяла свое мнение на- счет Олега. Я не могу осуждать его, просто мое отношение к нему изменилось. Я не смогу общаться с ним так же, как было ранее, мы разошлись в разные миры. Я буду благодарна ему за нашу дружбу, за то, что он во многом мне помогал, но это все осталось в про- шлом. 
Я понимала, почему так злился ты, почему в тебе кипели эти чувства. Ты мог судить других потому, что прошел через ад войны, тебе есть с чем сравнить. И ты был прав в своих словах.
100Вспоминаю ту смешную ситуацию с машиной на парковке авто- вокзала. Мы недавно только ее купили, а хозяйка при покупке нам говорила, что для лучшей безопасности, когда она оставляла машину на открытых парковках, то закрывала двери именно са- мим ключом, а не кнопками брелков. Ну ты решил попробовать закрыть – вставил ключ, он не проворачивался, и ты немного при- ложил усилий, точнее, у тебя в руке осталась половина ключа, а вторая часть торчала в замке. Как ты тогда смеялся, а мы стояли и не знали, что делать, ведь второго ключа не было и дверь не откро- ешь, и машину не заведешь. Мы пошли искать, где делают ключи… 
Вспоминаю, как ты купил наручники в военном магазине. Не знаю зачем, просто увидел и захотел. Мы так с ними ничего и не придумали, как их применять. Только один раз ты счудил – я легла раньше тебя, ты еще сидел ночью, на утро я проснулась от того, что почувствовала, что-то режет кисть. Я пошевелила рукой и ощутила холод и тяжесть железа на руке – ты меня пристегнул к себе ночью, и мы так спали. Я злилась, что болела кисть, а ты сме- ялся и как обычно сказал: „Прости, люблю тебя”. 
Вспоминаю, как ты всегда переживал, когда я ехала за рулем, переживал, что я отвлекаюсь на уведомления часов, на звонки. Ты говорил, что за эти пару секунд может случиться что угодно на до- роге, а мое внимание рассеяно. 
Я могла делать 100 дел одновременно, а тебя это злило, ты счи- тал, что нужно отдаваться чему-то одному и тогда будет результат. Ты считал, что именно из-за спешки людей так много случается ДТП, смертей, потому что каждый куда-то спешит, он рассеян, не замечает изменений вокруг и как раз в какую-то секунду его вни- мание теряется из фокуса ситуации. 
Когда мы ехали на дальние расстояния, ты сам смотрел в нави- гатор и подсказывал мне дорогу, чтобы я не отвлекалась, был моим штурманом. Ты напрягался, когда я ехала больше 100 км по трассе 
101и говорил: „Не спеши”. Ты боялся, чтобы я не ездила одна за пре- делы города – а вдруг с машиной что-то случится, вдруг пробью колесо, вдруг станет, вдруг... а я одна. Ты волновался и переживал, что я буду делать, если вдруг… 
Ты даже не разрешал мне отвезти тебя в Дружковку, когда ре- шил вернуться на фронт, не разрешал приезжать к тебе машиной. Говорил, что, если что-то случится с машиной по пути, ты не смо- жешь приехать ко мне, а по трассе ездят мало машин, мало кто остановится, чтобы помочь. А военные так тем более нет.
Вспоминаю, как спрашивал меня, что я хочу, чтобы ты привес в качестве сувенира с фронта: пули, личные вещи рашистов, каску, гранаты, голову (моя сестра учится на медика и я тебе рассказы- вала, как искала ей череп на подарок, ты запомнил это и пошутил насчет головы)… Ты говорил, что хотел трофейную винтовку себе и надеялся, что еще за время войны ее достанешь. 
А после своего первого ранения ты подарил мне жмени рашист- ских рублей, которые забирал с карманов. Они так и лежат у меня в коробке. Ты хотел поменять их у нас в обменнике, но нам сказа- ли, что не принимают такое добро.
Вспоминаю, как ездили к твоим родителям летом, как они были рады тебя видеть. Ты тогда ремонтировал нашу машину и часто грязный, весь в масле и всяких жидкостях, забегал в дом, садился рядом на диван, целовал, обнимал и говорил: „Люблю”. Мама тебя гоняла, что пристаешь ко мне весь грязный. А ты улыбался и все равно забегал, а я все равно тебя обнимала и целовала в ответ. 
Вспоминаю, как все вместе сидели у вас в гостиной, родители рассказывали про тебя истории с детства, как ты чудил, а ты так смущенно слушал. 
Вспоминаю, как ты дурачился с вашей собакой и рассказывал, как ее дрессировал, пока не ушел на войну. 
102Вспоминаю, как ты рассказывал, как вы с братом и отцом стро- или ваш дом „с нуля”, как сами в нем все делали, каждый гвоздик и сантиметр. 
Вспоминаю, как рассказывал, что днями пропадал в пристрой- ке, паял что-то – тебе это так нравилось тогда. У тебя была даже специальная увеличительная лампа со светом и держателями. Ты ее потом забрал к нам домой, но так ни разу и не воспользовался. 
Вспоминаю, что рассказывал, как вы с братом лазили по шел- ковице, что возле вас за забором, и потом были все черные от нее. 
Вспоминаю, как ты разговаривал с отцом, спрашивал у него со- веты. 
А сейчас, приезжая в гости к твоим родителям, я вижу везде тебя. Сидя на диване или за столом, я смотрю в дверной проем в ожидании, что ты забежишь, как тогда, когда мы приезжали вмес- те. Оставаясь в твоей комнате, я чувствую тебя рядом, твои вещи передают столько воспоминаний и рассказов. Выходя во двор, я вижу, как ты куришь или гладишь собаку. Проходя вдоль дома, я вспоминаю, как мы тогда жарили гору мяса на день рождения тво- ей мамы, какие мы были тогда счастливые и веселые... 
Вспоминаю, как потом с тобой поехали гулять, и ты показывал мне ваш Кривой Рог. Ты говорил, что в нем ничего особенного, что он серый и унылый, но мне он таким не казался. Я была с тобой, и просто была рада и счастлива, что ты рядом, с тобой мне было хорошо в любом месте. Тебе нравился наш Днепр, а я, наоборот, не видела в нем ничего особенного – большой суетной город. 
 Вспоминаю, как мы летом ходили сдавать кровь в наш областной банк крови. Мне предложила пойти моя подруга, и я согласилась. Я тебе сказала, что пойду, а ты говорил, что это глупо – сдавать кровь неизвестным людям и непонятно на какие цели. Ты считал, что так я помогаю тем, кто этого не заслуживает, что, возможно, кровь пойдет какому-то пьянице, наркоману, убийце. Ты считал если уж сдавать, то конкретному человеку, которого ты лично знаешь. Я го- ворила, что мне важна процедура сдачи крови, что я сдаю каждый 
103год с того времени, как умер мой отец... Мы долго тогда спорили об идеологии, но в итоге ты сказал, что поедешь со мной и тоже будешь сдавать. Ты хотел быть рядом и поддержать меня и в том, что было важно для меня. Ты – кто недавно сам был в тяжелом состоянии и кому проводили переливание, у тебя даже не прошло 6 мес. с твое- го ранения. Тогда в очередной раз ты меня впечатлил решением. И мы уже спорили о том, что тебе нельзя и что ты навредишь себе. В моем сердце была гордость за твои принципы, за то, что ты такой особенный. Я тебя отговаривала и говорила, что врачи не допустят тебя, есть определенные медпротоколы и правила. Но ты настоял, сказал: „Я везде с тобой, мне все равно”. И ты, правда, поехал со мной, заполнял документы и проходил обследование на допуск. Ты поразил врачей своим поступком. Они, конечно же, тебе отказали, и я была так рада этому. Но ты все равно настаивал, выпросил себе повторный осмотр, показывал шрамы и говорил: „Я сдаю для своих побратимов”. Глава комиссии тебе с благодарностью сказал: „Сынок, поправляйся сам, спасибо, что ты выжил и защищал нас”. У меня были слезы на глазах, ты был невероятен, ты был героем даже там. Пока я сдавала кровь, ты все время был рядом, спрашивал, как я себя чувствую, все ли нормально. Ты следил за мной весь день, пе- реживал за мое состояние, купил что-то сладкое после процедуры и заставлял съесть, а дома укладывал спать. 
Вспоминаю, как ты искренне хотел познакомиться с моими друзьями – Денисом и Яриком (Денис – мой друг с университета, а Ярик – мой руководитель с работы в благотворительном фонде, с которым мы сдружились) и как ты говорил, что лично хочешь по- жать им руки за помощь мне со сбором на ваше авто. Ты хотел их узнать, хотел, чтобы они тебя узнали лично, а не с моих слов; хотел, чтобы они могли у тебя спросить, что интересовало их... Говорил: „Слова одно а личное общение – совсем другое”. Я позвонила и спросила, не против ли они. Каждый из них был только за и рад. У них о тебе сложилось очень хорошее впечатление, ты их вдох-
104новил, оставил хорошее мнение. Они сказали, что ты особенный и что мы красивая пара. Да, согласна полностью! Каждый из них знал про тебя с моих слов, знал, что ты есть, знал, какой ты, я мно- го о тебе рассказывала. Тебе они тоже понравились. 
С Яриком мы встречались в ТРК „Мост-Сити”, и он тебе понра- вился уже издалека, просто по виду. Он такой же отзывчивый, до- брый, открытый, как и ты. Он умный, знает ценность моральных принципов и всегда их придерживается. Он работал в гуманитар- ной сфере, помогал военным, осенью 2023-го ушел на войну. При знакомстве первое, что он сказал тебе после слов: „Ярик, приятно познакомиться лично” была фраза: „Я фанат вашего творчества с 2014-го” – тебя это тронуло. Да и меня тоже, и эта фраза отло- жилась у меня в памяти. Это были искренние его слова. Мы тогда недолго, но приятно поговорили и каждый остался доволен встре- чей. Вы поговорили о своих мужских моментах и войне, а я немно- го о рабочих. Он тебе пожелал больше не возвращаться на войну... 
С Денисом мы довольно неожиданно договорились о встрече, буквально за несколько дней до твоего отъезда. И ради вашего знакомства и встречи мы с тобой поехали в Приднепровск. Денис был на работе, но согласился уделить нам время. Он тоже хотел по- знакомиться с тобой. Мы посидели в кафе недалеко от его офиса. Вы долго разговаривали. Он спрашивал тебя о войне, и ты увле- ченно рассказывал. Ему многое было интересно, а ты был рад, что он тебя расспрашивает обо всем. Мы даже задержались дольше, чем планировали. Денис сказал, что всегда готов помочь и ты это оценил. Я Дениса сама давно не видела и также была рада встрече с ним. Позже он написал мне, что мы хорошо смотримся вместе и выглядим счастливыми. Да, как мы были счастливы тогда, это все замечали... 
Вспоминаю как ты тренировался на моих тренировках, как по- могал придумать что-то новенькое на разминку, как потом все бо- лело у нас от наших фантазий. Вспоминаю, как держал лапы и пед 
105детям, как весело общался с парнями группы. Они всегда были рады видеть тебя и часто спрашивали о тебе, как ты; особенно когда вер- нулся на фронт. Помню, как вскоре после выписки с госпиталя ты приходил на мои тренировки и занимался наравне со всеми пар- нями, отжимался почти такое же количество раз, как и они  – тебе было тяжело и, наверняка, больно, но ты не останавливался.
Вспоминаю, как мы приезжали к Любомиру и его жене в гости, как потом удивлялись их постоянным ссорам. Как часто ездили к нему в цех, ты помогал ему с ремонтом машины. Ты ему обещал приезжать каждый день, а в итоге, пропадал со мной... Как же он злился, когда ты ему обещал приехать, а потом не отвечал на его звонки. Он попросил тебя помочь снять потолок в вашем Nissan, а в итоге, в тот день я заехала к вам, и мы целовались в машине. Потолок ты делал 4 дня, потому что, либо сам приезжал ко мне пораньше, либо просил меня приехать к вам. Говорил, что хочешь увидеть и скучаешь. 
Помню он попросил отвезти с цеха какие-то железные кон- струкции на соседнюю с ним базу, а потом их же нужно было за- брать обратно. Тогда лил дождь. Мы отвезли эти железки, но нам пришлось ждать в машине, когда нас наберут, чтобы их забрать. Находилось это все в частном секторе, где была ужасная дорога, тем более во время дождя. Я боялась ехать, потому что ничего не было видно, а там были довольно глубокие ямы, что даже наша машина могла сесть колесом. 
Мы так проголодались тогда и, пока ждали, решили заказать что-то из доставки. Мы тогда, наверное, час искали того, кто согла- сится приехать к нам. Все отменяли доставку к нашему месту. Одна служба подтвердила, и мы на радостях назаказывали гору суш и потом еще больше часа ждали, пока привезут еду. Мы закрылись в машине и лопали эти суши, будто не ели несколько дней. Как мы потом смеялись и, казалось, были похожи на набитые шарики. 
106Вспоминаю как вы веселились и шутили с Машей, у вас был похожий юмор. Ты ей понравился, всегда кидал ей в трубку пару фраз, когда она мне звонила. 
Она часто спрашивала, как ты и передавала привет. Она была рада знакомству с тобой, рада была гулять с нами, когда приезжа- ла в гости. Помню, как ты выбрал в подарок на ее день рождения смешного гигантского гуся-подушку. Она была очень прикольная и тебе так понравилась. Мы даже хотели купить, но потом я ска- зала, что Машины детишки его отберут и она не сможет на ней валятся. Тогда ты предложил кучу других идей, и мы сошлись на держателе телефона в авто. 
Вспоминаю, как я всегда могла спросить тебя о чем угодно на любую тему и ты всегда знал, что ответить. А если не знал ответа – лез в интернет, искал и разбирался. 
Ты был очень разносторонним и интересным, заинтересован- ным во всем. Если тебя что-то увлекало— ты окунался в это с го- ловой и изучал до мелочей. 
Ты часто спрашивал меня: „А знаешь почему..?” Потом сам же отвечал. В твоих ответах всегда были интересные, иногда и на- учные факты, о которых я никогда не задумывалась, и мне было очень интересно, когда ты рассказывал. Это могли быть какие-то исторические, литературные, военные или абсолютно любые све- дения. 
Вспоминаю, как ты сильно захотел электрочайник с постоян- ным подогревом. У меня тогда был обычный, и ты мне все уши прожужжал, что он древность. Ты любил чаи, и мы часто пили, особенно когда было холодно на улице. 
Ты так радовался, когда купил его. У нас всегда в морозилке были кубики фруктового чая. Я перемалывала в блендере апельсин, ли- мон, облепиху, мяту и имбирь. Ты любил имбирь, и, в первый раз, когда сделали чай, ты сказал, что имбирь вообще не чувствуется. На 
107следующие кубики я положила его побольше и видимо намного по- больше, потому что ты, имбирная душа, сказал, что печет даже тебе. 
Помню, как однажды пришла домой и увидела на столе коробку с блендером. Ты его купил и сказал: „Это подарок”. А сделал ты это потому, что увидел как я вилкой взбивала яйца на омлет. Вилкой, меня это совсем не смущало, а ты из-за этого купил блендер... 
Помню, как ты рассказывал, что тебе очень нравилась твоя ра- бота снайпера. Ты был рад перевестись с пехоты в разведснайпера, рад перевестись из постоянных бросков лобового штурма в каче- стве „живого мяса”, как ты это называл. Ты говорил, что многие думают, что дело снайпера только нажимать на спусковой крючок. Но в твоей работе нужно и важно многое, далеко не каждый смо- жет работать снайпером или хотя бы пройти обучение. 
Медицинское обследование – наверное, первое, с чего начина- ется шаг снайпера. Оценивают не только физическое здоровье, но и психическое состояние. Снайперы проходят специальное тести- рование, которое помогает определить морально-нравственные ценности человека. Снайпер – специальность, требующая психо- логической и физической выносливости. Он должен быть манев- ренным, аккуратным и максимально выносливым.
Для профессиональных снайперов есть определенные требова- ния. Первое – уметь метко стрелять не только в спокойных обсто- ятельствах, но и в условиях, когда на подготовку выстрела време- ни нет. На войне нужно стрелять рефлекторно, чтобы сохранить свою или чью-то жизнь. Снайпер должен стрелять спокойно и избирательно, уничтожая, прежде всего, приоритетные цели. Вто- рое – способность к выдержке. Находясь на позиции долгое время в жару, холод, в разных условиях, снайпер вживается в эту среду и его задача – не раскрыть свою позицию. Профессиональный снай- пер – мастер невидимого перемещения по местности и маскировке. Уровень интеллекта – еще один важный фактор. Снайпер должен 
108обладать основательными знаниями по баллистике, специальным техническим средствам, понимать природу и учитывать погодные условия. Дополнительно важны наблюдательность, аналитическое мышление, правильная оценка полученной информации. Снайпе- ры переносят колоссальные физические нагрузки (преодолевают большие расстояния, водные препятствия, быстро карабкаются на дерево, поднимаются на гору или крышу многоэтажки). Военный снайпер носит на себе примерно 30 кг снаряжения – оружие, БК, запас еды и др. Для снайпера важно уметь замечать на местности любые изменения, любые детали. Снайпер подкрадывается к про- тивнику, он должен уметь подползти на 25 метров к врагу неза- меченным, а 200 метров он может подкрадываться 5–6 часов, что требует выдержки и навыков.
Вспоминаю, как много всего ты знал по фармакологии. Ты знал действие и состав препаратов, мог подобрать себе природный энергетик. Ты много рассказывал про адаптогены, обезболиваю- щие, группы витаминов – ты знал о каждом витамине, для чего он и какие действие оказывает; как принимать, с чем он сочетается; знал действие и состав различных БАДов… Ты не имел медицин- ского образования, но знал все на уровне провизора. 
Ты много знал о такмедицине,  мог оказать помощь из под- ручных предметов и материалов. Тебя не пугали кровь и травмы. Ты столько видел в Бахмуте, столько раз оказывал помощь ране- ным, столько перетягал на себе 300-х и 200-х. Помню, как дома ты сказал, что можешь съесть еду, подняв ее с пола. Что за время пребывания на войне у тебя уже нет отвращения ни к чему, что тебя не напугают никакие травмы.
 Вспоминаю, как ты показывал вашу программу по работе с мест- ностью (военная топография) – MilChat. В ней можно создавать карту, отмечать все объекты, писать комментарии, вести переписку. Ты говорил, что когда ты был на войне, вы пользовались именно ей для коммуникации между собой. Тебя добавляли в чат и у тебя был 
109доступ к информации – расположение войск и техники противника в реальном времени, ты мог видеть всю ситуационную обстановку. Когда ты выходил на задание – сам отмечал все положения обьек- тов на карте, вел разведку и отмечал объекты, дружность войск и численность, позиции. Благодаря чему ваши войска знали по- ложение своих и могли вести координацию, знали расположение врага и смену его позиций, слоев, измеряли растояния, наносили информацию. Рассказывал, что в функционале программы очень много возможностей по созданию и описанию карт. 
Вспоминаю, как ты отдирал скотч с моих окон квартиры и как смеялся, когда я сказала, что клеила его, чтобы была зашита от осколков на случай взрыва. Ты ведь знаешь, что такое осколки и снаряды. В Бахмуте ты жил под ними, вас ими „поливали” беспре- рывно. 
Ты получил осколок стекла в спину, его так и не вытащили, а когда я тебя обнимала, ты его чувствовал. Нам, гражданским, на тренингах по оказанию первой домедицинской помощи говори- ли, что скотч на окнах задержит осколки – вот поэтому многие и обклеивали окна квартир. Реальность и теория тренингов очень отличалась. И зная это, ты смеялся с моей уверенности эффектив- ности скотча. 
Я так хорошо обклеила окна а после долгого времени и солнца скотч еще и присох к стеклу. Чем ты только не пытался снять его. Все советы от Google не работали. Ты так долго мучился с окнами, у тебя болели руки от напряжения, от запаха растворителей – бо- лела голова. В итоге, ты придумал целую схему по снятию. Наме- шал смесь из растворителей, что жутко воняла, смачивал мочалку и отмывал окна. Потом мыл жидким моющим, а потом еще и мо- ющим пылесосом с химией. Но ты все снял, окна были идеально чисты. Пока я вела тренировки, ты занимался окнами, не подпу- ская меня к ним. С меня потом, конечно, был массаж, объятия и поцелуи – моя благодарность за твои усилия и просто забота о 
110тебе. Ты мне не разрешал помогать тебе, но, когда дело дошло до балкона, я все-таки помогла тебе, и ты был рад этому. Я видела, что ты устал и твоя травмированная рука уже болела, хотя ты не признавался в этом.
Вспоминаю как ты любил курить на балконе. Мог засесть там в кресле и смотреть ролики с YouTube часами. Тебе нравился вид на проспект, и ты любил рассматривать окна дома напротив в даль- номер, любил наблюдать за прохожими на улице. Ты был очень наблюдательным и замечал самые незначительные детали. Наш балкон был твоей зоной отдыха.
Я часто вспоминаю твой жуткий сон, который тебе приснился в начале лета, и он стал реальностью. Помню, как ты проснулся и долго не разговаривал со мной, лежал и молчал, отвернувшись. Сказал, что болит голова. У тебя был угнетенный вид, ты не хотел вставать. Я никогда не видела тебя таким и не понимала, что с то- бой, ведь мы не ссорились. Я пыталась спросить, что случилось, а ты не хотел отвечать. Я тоже расстроилась, оставила тебя в покое, но чувствовала, что тебя что-то беспокоит. Позже ты предложил пойти пройтись. Мы пошли в парк, ты все так же молчал и шел впереди. Я тебя не спрашивала ни о чем, сказала: „Как будешь го- тов и захочешь поговорить – скажи”. За нашу прогулку ты не ска- зал ни слова, даже не смотрел на меня, не давал прикоснуться, и я подумала: „Зачем вообще ты меня позвал с собой?” 
На обратном пути, когда мы возвращались домой, ты сказал, что видел во сне свою смерть. И что это было так реально, что ты прочувствовал все каждой своей клеточкой. Ты говорил, что тебе никогда не снились такие яркие и чувствительные сны. Было видно, что тебе тяжело говорить, но ты рассказал: снилось, что ты вернулся на фронт в Бахмут, что на одном из выходов получил ра- нение – вы были в поле на позиции и что-то тяжелое „прилетело” к вам, точнее, тебе. Был взрыв, ты посмотрел вниз и увидел, что у 
111тебя нет ног, увидел их оторванные, лежащие рядом. Говорил, что чувствовал всю боль, шок, страх... Чувствовал, как никогда реаль- но, а потом ты проснулся. Я не спрашивала подробностей сна, я понимала, что тебе было тяжело, что ты все еще не осознал, что все было нереально и ты добавил, что вернулся на фронт из-за меня, что увидел, как я тебе изменила. 
Меня потряс твой рассказ. Я тогда заплакала, будто увидела описанное твоими глазами. Я видела грусть в твоих глазах, чув- ствовала боль в себе, чувствовала, что ты знал, что это случится, чувствовала твою растерянность, ты был не свой. Ты сказал, что это просто сон и не веришь во всякие знаки и вещие предсказания. Но тебя он тоже зацепил, ты долго о нем думал, хотя и старался не показывать. Я весь день ходила грустная, а ты пытался меня разве- селить. Сказал, чтобы я забыла об этом, но он отложился в памяти, как жуткий кошмар. 
Вспоминаю, как 10 августа я утром ехала на работу и написа- ла тебе, что уже мне приснился странный сон – что однажды я проснулась и поняла, что ты исчез из моей жизни. Ты сразу же перезвонил, успокаивал своим приятным голосом и спросил: „Как это исчез, убили?” – Я ответила: „Нет, просто тебя не стало, как в мультиках – хлопок и нет никого”. Ты сказал, что так не бывает, а я потом так долго об этом думала и сказала, что очень боюсь такого дня, боюсь услышать от кого-то, что тебя больше нет... Ты тогда был уже в Дружковке и как раз ждал распоряжения на свой боевой выход. Я тогда тоже не понимала, как такое может быть, чтобы ты исчез из жизни, но так и случилось...
 Помню, как ты на кухне дома сказал, что когда умрешь, тебе будет уже все равно, что происходит в этом мире, тебя в нем не будет. Но, зная меня, ты будешь знать, что буду страдать я. Я тогда сказала тебе: „Конечно, буду, очень сильно буду и долго, потому что люблю тебя очень и очень сильно, потому что боюсь тебя по- терять и очень дорожу тобой, потому что сильно привязываюсь 
112к людям, а особенно к любимым, потому что не знаю как потом жить без тебя. Потому что тяжело отхожу от расставаний и от по- терь, особенно если коснется тебя... даже не смей, я не смогу без тебя!” Ты говорил, что ты военный, что такой вариант всегда стоит учитывать, и он вероятен. Говорил, что на тебе жизнь не закончит- ся, что... Как же я запомнила наш разговор.
Вспоминаю как часто мы ходили в контактный зоопарк у нас в городе. Ты не особо любил животных и тебя не тянуло их потро- гать, но ты ходил туда из-за меня. Ты знал, что их люблю я; знал, что меня это радует; ты видел, как мне нравилось кормить зверю- шек и как я смеялась. Там были енотики, те забавные, которые мне так нравились, и енотиком любя я называла тебя. Вы действитель- но были чем-то похожи, особенно когда шкодничали. Тебе нрави- лись там лемуры и сурок. Они тебя смешили, и ты всегда с инте- ресом наблюдал за ними, а потом и за мной. Ты любил наблюдать за сурком, смотреть на его реакцию, пока я гладила его по пузику. Мы всегда покупали много еды зверькам и кормили их. Помню, в каком-то из кормов были живые червячки, и ты так смеялся, как я буду их давать животным.
В последний раз, когда мы были там, нас сфотографировали на фотомагнит. Мы даже не заметили это, даже ты не заметил, чему и сам удивился. На выходе девушка с рецепции сказала, что есть наше фото и мы можем забрать, конечно, не бесплатно. Я сказала, что ненужно. Она начала уговаривать и сказала, как мы красиво вышли, такие счастливые. Ты вернулся и забрал его. Да, правда, мы там очень хорошо получились – счастливые, в обнимку, улы- бались... Ты потом сказал: „Как это я не заметил, я стараюсь не попадать в фокус камер, а тут промах разведчика”. 
Вспоминаю, как ты наел себе животик, пока был со мной в Днепре. Ты это сам заметил и был таким смешным с ним, особенно когда принудительно сам надувал его. Потом об этом тебе сказали 
113родители, и тебя это засмущало. Ты даже стал меньше есть, гово- рил, что всегда был худеньким и стройным, а сейчас расслабился. 
Вспоминаю как я говорила, что хочу добермана. Ты был не про- тив, и даже предлагал мне его купить. Тебе он тоже нравился, и еще тебе нравились овчарки малинуа. Ты говорил, что они умные, легко обучаются, очень активны и небольших размеров. Мы об- суждали, как ты будешь заниматься дрессировкой, как будешь ее наказывать за пакости, как мы вместе будем ее выгуливать и во- зить везде с собой в нашей машине. Везде – это походы и прогулки по горам и лесам, как мы и хотели. Хотели в Карпаты, ты хотел... Нашу машину ты выбирал с учетом, чтобы она могла проехать по пескам и бездорожью. Ты купил нам кроссовер с проходимостью танка. 
Вспоминаю, как я говорила, что любила рисовать картины по номерам. Мы с тобой выбирали одну из них в магазине. Я хотела купить ангела, что держит девушку на руках. Картина была в чер- но-белых тонах. Ты сказал, что она скучная. В этом ангеле я виде- ла тебя и себя. Тебе понравилась другая – девушка, стоящая возле Колизея, и я купила ее. Позже я заказала еще одну – двух енотов, в шутку сказала, что это мы. Я начала их рисовать в первые дни, как ты уехал, а закончила только спустя полгода, они так ассоцииро- вались с тобой. 
Вспоминаю как ты посоветовал мне книгу Сунь Цзы „Искус- ство войны”. По названию она кажется чисто военная, но это оши- бочное мнение. Ты говорил, что она тебе очень нравилась и ты не раз ее перечитывал, что ее можно применять в повседневной жиз- ни – довольна глубокая, философская и мудрая книга. Я не лю- блю философские книги, но ее прочитала. Да, мне понравилась, и совсем не пожалела. Я бы ее даже отнесла к списку „настольных книг”. 
114Помню, как ты хотел бросить курить. Ты рассказывал, что в Бахмуте много раз пытался, но все попытки заканчивались на пер- вом прилете мины рядом с тобой. Я никогда тебя не заставляла бросать и всегда говорила, что как будешь готов, ты сам бросишь. Тут важно было твое желание и готовность. 
Вспоминаю как в первый день покупки нашей машины ты ез- дил за рулем, ты так хотел попробовать. Я совсем не боялась тебя пустить, ты сел и мы катались вокруг дома во дворах, у тебя от- лично получалось. Оставалось только выучить правила ПДД и не забывать включать поворотники, смотреть при этом в зеркала. Помню, как на каждом повороте тебе говорила: „Поворот–зерка- ло”. Ты по привычке езды в Бахмуте, конечно, забывал об этом, там поворотники не нужны. 
Помню, как после нескольких кругов мы выехали на проспект и думали немного проехать по дороге. При опережении ты не по- смотрел в зеркала и процарапал рядом идущую машину. На нашей почти незаметно было, а там остались потертости. Мы подошли к машине, ты поговорил с владельцем, и все решили на месте. Никто не скандалил. Он тоже сказал тебе: „Смотри в зеркала”. Ты после этого не садился за руль. Ты всегда умел договориться и решить любую ситуацию, никогда не вступал и не развивал конфликты, никогда не выхвалялся и никому не говорил: „Я был в Бахмуте и мне все можно”. Ты всегда был сдержанным и воспитанным, при- ветливым, имел высокие манеры поведения. Ты не хвастался своей формой и заслугами на фронте, был самим собой и всех покорял своей открытостью. 
Вспоминаю как мы хотели вместе кататься на велосипедах. Мы об этом говорили еще в день нашей прогулки в Виннице, когда я первый раз приехала к тебе. Ты рассказывал, что дома любил ка- таться, а я говорила, что в прошлом году брала у дяди велосипед и каталась летом по утрам. У меня было свободное время перед ра-
115ботой, и я могла позволить себе часик прокатиться. Но после лета я не ездила и велосипед стоял у меня на балконе. А ты, когда был у меня, все хотел заняться им и подремонтировать. Ты хотел купить второй велосипед и говорил, что обязательно покатаемся вместе, когда у тебя восстановится рука. Но мы так и не покатались...
Вспоминаю как ты заставлял меня делать тебе уколы с обезбо- ливающим. Помнишь, весной был период, что у тебя были боли в паховой зоне и ты, конечно же, не хотел идти к врачу, ты терпел, скручиваясь от боли. Ты не доверял врачам и не хотел тратить вре- мя на них. Я не могла смотреть на тебя такого и знать, что тебе очень больно, настолько, что ты ложился на пол и лежал, говорил, что так тебе легче. Я долго тебя уговаривала записаться на при- ем. Ты потом сдался, и мы сходили в клинику JMC (Медицинский центр Меноры). Мы не могли понять, что болит и по какой при- чине и, соответственно, не знали, к какому врачу идти на консуль- тацию. Боль была резкой и сильной и могла возникнуть в любой момент. Я всегда на любой наш выход брала с собой шприц и обе- зболивающее. Я тебя записала к хирургу и на УЗИ. Он тебя посмо- трел, но ничего не увидел патологического по своей области. Ска- зал чтобы обратились к другому врачу, по его профилю с тобой все хорошо. Ты так злился, выйдя с кабинета, что мы потратили время и деньги, а в итоге, он ничем не помог и отправил еще к кому-то другому... Больше я тебя не смогла заставить пойти на консульта- цию. Через какое-то время боли прошли сами, мы так и не поняли, с чем было связано. Врач говорил: возможно, ты застудил мочевой пузырь (на фронте ты на холоде долгое время мог лежать на земле, перемерзал. При УЗИ он сказал, что у тебя был полный мочевой пузырь, но ты этого не чувствовал – это тоже были последствия. Врач обратил на это внимание). И было воспаление... Боли беспо- коили тебя, наверное, недели две. 
Ты всегда терпел, но когда боль была слишком сильная – про- сил сделать тебе укол. А я говорила, что не умею их делать другому 
116человеку и могу только себя уколоть. Кому-то никогда не делала. Говорила, что я не хочу на тебе пробовать учиться и делать тебе больно. Боялась, что вдруг попаду куда-то не туда, в нерв, напри- мер. Ты говорил, что доверяешь, что потерпишь, что хуже, чем сейчас, точно не станет и что все на ком-то учатся. Как же я не хотела и боялась. У меня соседка, на пару этажей ниже, медик и я предлагала тебе, чтобы она уколола, но ты не соглашался. Ты на меня надавил и сказал: „Хочешь смотреть как я валяюсь на полу от боли? Другого я не подпущу к себе,” – после этой фразы я тебя уколола. И сразу же спрашивала: „Больно? Прости, енотик”.
Как-то, когда мы были у Любомира в цеху и ты помогал ему с ремонтом машины, как раз у тебя был приступ боли. Ты попро- сил уколоть тебя, и я уколола прям в машине и попала „не туда”. Тебе стало больно и ты шуткой говорил всякие забавные фразы, чтобы отвлечься от болезненных ощущений. Я тогда пожалела, что согласилась на укол. Ты лежал на животе на заднем сиденье машины, ноги с открытой двери машины торчали на улицу. Было холодно, ты мерз, но не мог пошевелиться – от укола немного зане- мела нога... Я тебя обняла сзади и говорила „прости”, ты смеялся и сказал „люблю тебя”, наши попы торчали с машины. Любомир как раз выходил из цеха, машина стояла во дворе, сразу перед входом. И перед глазами увидел картину – мы торчим с машины... Как он засмеялся, спросил: „А чем это вы тут занимаетесь?” 
Вспоминаю, мы обсуждали, как с началом войны поменялись наши интересы, ценности, увлечения, планы, круг общения, вос- приятие мира и событий, восприятие себя. Мы до и после войны – другие люди, и мы понимали друг друга в этом, потому что я знала тебя, а ты меня, и мы оба знали, кто через что прошел… 
Вспоминаю, как часто ты с черным юмором говорил про свою смерть и возможную гибель на войне. Для тебя это было нормаль- но, а я всегда боялась этого… Ты говорил, что так шутишь, а я 
117просила не говорить такого… Говорил, что без юмора невозможно выжить, но там он может быть только черным. 
Вспоминаю, как ты рассказывал, что в день первого своего ра- нения в Бахмуте ты вытаскивал тело 200-го парня. Ему было 18 лет. Ты тогда взял его документы из кармана и положил себе. Когда ты получил ранение и тебя доставили в госпиталь, тебя по ошибке записали на документы того погибшего парня. 
Ты рассказывал, что вы старались забирать документы своих ребят с поля боя, чтобы они не попадали в руки орков. Чтобы ра- шисты не узнали личные данные военнослужащего, где он служил и в каких войсках. Забирали документы, чтобы враг не мог вос- пользоваться ими и не звонил потом родным и не требовал выкуп. Ты рассказывал, что они часто так делали – говорили, что боец в плену и вынуждали родственников платить якобы за него, хотя на самом деле тела не было и боец мог давно быть погибшим или без вести пропавшим. Их разведка хорошо отрабатывала и проводила информационное давление на родных солдат ВСУ.
Так вот, ты тогда так сожалел, что погиб тот парень, погиб всего в 18 лет. Ты эту историю рассказывал в один из дней моего при- езда к тебе в Винницу после ранения. Ты говорил, что для войны возраст не важен, что там должны быть те, кто к этому готов и кто осознает, куда и зачем идет. Кто готов умирать и жить под снаря- дами и минами. Ты говорил, что война – это дело тех, кто умел и умело умеет. 
Мы часто спорили о войне. Каждый хотел отстоять свое мне- ние. Я понимала, почему у тебя была такая привязанность к фрон- ту и почему ты так отстаивал свою позицию. В чем-то ты был прав, соглашусь, но я хотела, чтобы и ты услышал меня. Я всегда тебя отговаривала возвращаться, говорила, что ты еще так молод и что у тебя вся жизнь впереди, что ты уже достаточно отдал себя вой- не, что есть другие. А ты злился, говорил: „Все люди и не важно, сколько кому”. Ты считал наоборот, что от старших по возрасту 
118меньше толку – они не могут бегать в полной экипировке, им тя- жело переносить стрессы, они не выдерживают нагрузок, а только создают вам проблемы, так как потом их еще приходится тащить на себе и нести их БК. Ты считал молодые более шустрые и сооб- разительные. Ты считал, что лучше ты пойдешь – кто уже был там и имеет опыт, знает врага; знает, что делать, как это носить на себе 30 кг экипировки и бегать с ней по полям и окопам; как не спать по 4 суток, как голыми руками собирать своих парней в пакеты; где можно рискнуть а где лучше уйти... 
Я как-то спросила у тебя: „Ты сможешь отказаться от войны, сможешь ли вовремя себя остановить?”?И ты ответил, что да, ска- зал, что сейчас выбрал бы семью. 
Мне сложно судить, я не видела всего твоими глазами, но мне кажется, что на войне должны быть люди возрастом 30+. В этом возрасте у человека есть какой-то жизненный опыт, представле- ние о жизни, какие-то реализованные цели, навыки; есть семья, он может что-то оставить в мире после себя. А вообще, мы жи- вем в цивилизованном мире и война сейчас – это парадокс. Обя- занность правительства – не допускать войны на своей террито- рии и делать все для ее предотвращения, стараться максимально сохранить людской ресурс страны. Но в нашей стране выходит все наоборот. Правительство так гордится, что пленные орков у нас находятся в хороших условиях и что они уходят с плена, как после отдыха, мол Украина соблюдает правила международного права и принципы ведения войны... Но никто не озвучивает, что стране содержание каждого пленного в день примерно обходится 10  тыс. грн, в то время как наши граждане получают пенсии по 2 тыс. грн И в чем же гордость правительства? Сейчас, в самый разгар военных действий в стране масштабно идет строитель- ство дорог, в местных бюджетах огромными суммами выделяют- ся средства на реконструкции брущаток и зданий. Это на фоне дефицита денежного инвестирования в оборонный комплекс страны, на фоне постоянных разрушений городов, колоссальных 
119потерь на фронте и многочисленных невыплат денежных ком- пенсаций военным...
Война забирает лучших, забирает будущие поколения. Жаль, что у нас, как и в рашке работает правительственная пропаган- да и большинство верит в то, что пишут в лентах новостей. Свою ошибку мы сделали 5 лет назад, избрав Президента, и сейчас мы платим за это жизнями наших парней на фронте, погибшими мир- ными гражданскими и незаконно вывезенными детьми, платим уничтожением нашей нации. 
Сейчас я также сожалею о тебе, мой любимый, как ты тогда со- жалел о том парне. Тебе было всего 22, ты еще не видел ничего, кроме армии, войны и смертей. Мы только мечтали обо всем и так много хотели, ты хотел и рассказывал об этом. Ты говорил, что за наши 6 месяцев ты заново почувствовал жизнь... 
Вспоминаю, как валялись на нашем диване с горой чипсов и смотрели фильмы. 
Вспоминаю, как ты хотел выучить английский и спрашивал у Маши про уроки репетиторства; как хотел научиться работе на компьютере; как хотел сдавать на права… Даже думал насчет воз- можности пойти учиться в вуз после войны и поле того, как опре- делишься со специальностью и направлением. 
Вспоминаю, как в апреле, после того как мы решили начать от- ношения, перевозили твои вещи с дома Любомира ко мне. Не знаю почему, но мы их собирали несколько часов, хотя на самом деле было всего два рюкзака.
Помню день, когда я освободила полки в моем шкафу под твои вещи, как отдала тебе ключ от квартиры. Ты часто кидал вещи где-нибудь, а часть вообще лежала в рюкзаках. Часть вещей ты даже не знал, что они у тебя есть, пока мы не перебрали их. 
120Вспоминаю ту минуту, когда я поняла, что не смогу без тебя, что ты тот самый мой недостающий кусочек пазла. Я понимала, что с тобой возможно все, что вместе мы справимся с чем угод- но. Я была уверена в этом, ты давал мне эту уверенность и гово- рил то же самое относительно меня. Мы стали чем-то целостным, сплетенным, неразделимым, сильным. Энергией, что проникала в каждую нашу частичку, переполняя нас настолько, что эту силу за- мечали все, даже незнакомые люди. 
Вспоминаю, как тебе было приятно, когда я после стирки скла- дывала твои вещи на полочку, когда гладила футболки. Мне это было совсем несложно. Я просто делала это из любви и заботы, ведь это абсолютно нормально. А ты всегда говорил: „Не замора- чивайся глажкой, я ж привык к полевым условиям, не неженка. Но мне приятна твоя забота”.
Вспоминаю, как в самом начале отношений мы всегда везде по городу ездили на такси, ты не разрешал и не хотел ездить в об- щественном транспорте. Наверное, тебе некомфортно было среди толпы людей в забитом транспорте. Ты говорил, что хотел ком- форта для нас, говорил: „Моя девушка не будет ездить маршрут- ками”. И тебе было все равно, сколько раз в день вызывать такси и как далеко ехать. Помню, за все наше время мы пару раз ездили в транспорте и то, ты сам захотел проехаться на троллейбусе и ска- зал: „Давай поедем, хочу события”.
Ты даже приезжал ко мне с части на такси. Не представляю,  во сколько это тебе обошлось, но ты говорил: „Очень соскучился, а маршрутки уже не ходили”. Ты всегда с любого места старался как можно быстрей приехать ко мне. 
Вспоминаю как всегда отбирал у меня пакеты из рук, носил сумку на тренировки, открывал двери передо мной. Не разрешал мне нести даже что-то легкое. Как мне было это приятно, ты был 
121настоящим джентльменом! Даже с травмированной рукой ты все нес сам, говорил: „Я же мужик, отдай”. И отбирал у меня все из рук.
 Вспоминаю, как ты сказал, что хотел бы 100$ из каждого но- минала банкнот, и я для тебя их нашла. Оказывается, банкнота в 2$  – это редкость, но мне очень повезло в тот день, я упросила женщину в обменнике продать их мне, а она говорила, что за пол- года ее работы это первый случай, когда кто то принес ей на сдачу 2$. В тот день пришел парень и сдал 2$. Она говорила, что хотела отложить их себе. Я ее убедила, сказала, что мой парень военный и очень хотел бы собрать свою коллекцию номиналов, что я ищу банкноты для него. Она мне отдала ее, а ты был так рад, когда я скинула тебе фото коллекции. 
Вспоминаю, как отмывала доллары в самом прямом смысле. Я кинута тебе фото емкости с мыльной водой, в которой лежали купюры тех, что я тебе собирала в твою коллекцию. Я написала тебе: „А я деньги отмываю”. Тебя это так насмешило, и ты ответил: „Отмывание денег – статья 209 УК Украины. Люблю тебя”. А я их отмывала, потому что сами банкноты были грязные, и чтобы их освежить, можно было поместить в раствор. Я так и попробовала. Да, они стали, как новенькие. 
Вспоминаю, как летом стреляли в детском тире в нашем парке. Мы гуляли там, ты увидел тир и сказал: „Давай зайдем”. Я поду- мала, что стрелять будешь ты. Ты говорил, что хочешь проверить свою руку: сможешь ли нажать на спусковой крючок пальцем, а отдал мне оружие. Я отстреляла 19 попаданий из 20. Ты так радо- вался и был горд – сказал: „Девушка-снайпера”. В качестве приза мы выбрали мешочек с детскими питардами. Ты их захотел, вспо- минал, как вы шутили и кидались ими в автобусе, когда ехали на фронт в феврале 2022-го. Ну а мы, как дети, потом с тобой стояли и бросали их в парке на аллее, на нас прохожие косились взглядами. 
122Вспоминаю, как ты любил кофе и как часто мы его покупали. На заправках всегда выходили с ним. Ты любил еще покупать со- сиски в тесте. Говорил, что именно на заправках они очень вкус- ные, не такие, как везде. 
Вспоминаю, как ты первый раз попробовал „бамбл” – кофе с апельсиновым соком, сказал: „Ну и гадость редкая”. Я любила его и часто покупала летом, ты тоже захотел попробовать. Тебе нрави- лось все новое и необычное, но бамбл ты не оценил. 
Вспоминаю, как тебе было приятно получать, как военному, ка- кой-то бонус в сфере обслуживания, например, бесплатный кофе или предоставляли бесплатный вход куда-то или еще что-то. Ты го- ворил, смеясь: „Видишь как тебе повезло со мной, с военным жить выгодно”.  Я тогда думала: „Да, действительно, повезло, очень”. Аж сама не верила в это и не понимала чем заслужила такой подарок в виде тебя. 
Вспоминаю, как я злилась, когда спрашивала у тебя что-то (на- пример, за еду или какой-то повседневный вопрос), а ты отвечал: „Без разницы, как ты хочешь”. Я часто спрашивала, что пригото- вить для тебя, а ты удивлялся, что меня волнуют такие мелочи, как еда. А я просто хотела тебе сделать приятно и приготовить то, что любишь ты. Я так и не привыкла к твоему ответу, иногда злилась, а ты улыбался и говорил: „Люблю тебя”. И я сразу таяла от твоих слов и улыбки… 
Ты говорил, что для тебя единственная проблема – это ситуа- ция угроза жизни, а все остальное мелочи, о которых не стоит за- морачиваться, все остальное вообще не важно, тем более еда. Ты мог съесть что угодно и никогда не перебирал, мог приготовить себе сам что-то. Об этом ты вообще не заморачивался.
Твоя фраза... Как же сейчас я тебя понимаю. Теперь так же отве- чаю на все я… Твоя мама спросила меня что-то за еду, когда я была у вас, и я ответила твоей фразой: „Без разницы...” Я ответила, не 
123задумываясь об этом, просто было все равно и, правда, неважно. Она заметила, улыбнулась и сказала, что мы одинаковые с тобой, что ты так же отвечал... 
Вспоминаю, как ты хотел снимать на камеру GO Pro свои бо- евые выходы, свою работу на позиции. Ты хотел запечатлеть все, что происходит там, на войне. Ты хотел, чтобы люди видели ре- альную ситуацию и картинку с передовой, чтобы они видели вашу работу там. Видели все твоими глазами, знали, какие жертвы отда- ются за нашу свободу. 
Я тогда вела вам сбор на винтовку, и ты хотел поснимать имен- но работу в боевых условиях не тренировки с полигонов, как де- лали многие. Хотел, потому что думал, что люди будут больше до- натить, если будут видеть, на что именно идут их деньги. Хотел, чтобы люди понимали, насколько важно и нужно это вам. Ты хо- тел показать работу снайпера в бою и готов был бегать под пулями ради видео, ты об этом говорил не раз. Ты смотрел много роликов ребят с 3ОШБр (3-я отдельная штурмовая бригада), их работу, они выбрасывали в Сеть именно свои реальные бои, бои с передовой, и ты хотел так же. У них не было фальши и постановки видео – была показана именно жестокая война, как она есть. Где грязь и смерть, а не те, экипированные до головы и стоящие в кадрах пар- ни с оружием на фоне боевой техники. 
Вспоминаю как ты хотел себе квадрокоптер. Ты хотел сам на нем работать и перед выходом на позицию осматривать свой сек- тор работы. Ты говорил, что ты бы детально все просматривал, все скрытие места местности, зданий, каждый угол, поворот и ямку. Ты говорил, что так чувствовал бы себя более безопасно, потому что твоя жизнь зависела от информации, что тебе передается в том числе от того, что видит сверху пилот дрона. Ведь он видит то, что вашему полю зрения недоступно, его работа – разведка с воздуха.
124  По своему боевому опыту ты знал много деталей, много мо- ментов, на которые обращал бы внимание при разведке сектора. За время боев в Бахмуте ты хорошо изучил врага, его поведение и привычки, их манеру ведения боя. На местности ты мог опреде- лить их следы: любой мусор, окурок мог тебе подсказать, что тут кто-то есть или был недавно, Ты был очень внимателен и замечал все, знал признаки присутствия или ухода врага.
Ты говорил, что свое первое ранение ты получил именно из- за халатности пилота, что тот детально не просмотрел местность, куда вы выходили на задание. И это он сам признал позже. Он со- общил тогда, что в вашем квадрате местности чисто. После этого и своего ранения ты не доверял никому. 
Вспоминаю, как после покупки нашей машины нужно было за- менить фильтры, поменять масло и сделать кучу мелких работ в салоне. Ты хотел красить диски, вскрывать антикоррозийным по- крытием дно... 
Я хотела отдать машину на СТО, а ты говорил, что сам все сде- лаешь, что ты не рукожоп и незачем выкидывать деньги на обслу- живание, тем более мастера сделают не в лучшем виде и потом все равно переделывать за ними. Проблема – у нас не было гаража или ямы куда можно было бы загонять машину. Ты предложил поехать к твоим родителям (у них частный дом, можно подложить что-то под машину, а у ваших соседей была яма и к ним можно было по- проситься на пару дней) и оставить тебя на время заниматься. Мы поехали в итоге к родителям, и ты все по машине сделал сам, хотя раньше никогда не занимался ремонтами авто. Ты пересмотрел разные ролики, спрашивал советы, но делал сам. Я так гордилась тобой. Какой же замечательный и устремленный ты был. И ты все сделал идеально. Сейчас, когда парни смотрят под капот, они гово- рят, что ты был молодец, все сделано, как надо. 
 Вспоминаю, как ты злился, когда моя мама тебе навязывала что-то из своих идей и говорила, что ты должен пойти учиться. 
125Или рассказывала тебе что-то, что, как ей казалось, будет лучше тебе. Ты всегда слушал и соглашался, никогда не спорил. Но я зна- ла, что тебе это не нравилось и ты потом тоже говорил это мне. Тебе никогда не нравилось, когда кто-то навязывает свою точку зрения или заставляет делать что-то. Ты всегда сам все анализиро- вал, обдумывал, просчитывал варианты и шаги. Ты был независи- мым. Ты делал свои выводы, не опираясь на давление со стороны третих лиц. И мне это нравилось в тебе. Ты даже не всегда слушал своих родителей, сам решал все. 
Вспоминаю как ты говорил: „Я простой как двери, ничего не скрываю и не умею врать”. И да, я это видела, ты был настолько от- крытым и добрым, давно не встречала таких людей. Я так ценила это в тебе и так любила именно за твою открытость и чистоту. 
Вспоминаю как мы выбирали наклейки на машину в Эпицент- ре ты нашел смешного лемура и значок „У” и сказал: „Обязательно обе берем”. Потом они нам надоели, и я заказала эмблему военной разведки на заднее стекло а на водительскую дверь надпись: „Де- вушка солдата ВСУ”. Как ты был удивлен и рад, когда увидел их на машине. На лице была улыбка, тебе было так приятно. 
Вспоминаю, как провожала тебя на вокзале в Днепре, когда ты уезжал в наряд в часть. Мы всегда покупали кофе и перед отправ- лением автобуса у нас в запасе было минут 15–20. Мы прощались так, будто ты уезжал на долгое время, а это было всего на сутки. Как-то ты встретил там сослуживцев. Они начали приставать шу- точно ко мне, тебя это разозлило. Ты обнял, прижал к себе и отвел в сторону. Мой любимый защитник! Мне было так приятно, ты никому не позволял даже в шуточной форме приставать ко мне. Тебе нельзя было опаздывать на наряд, а я каждый раз писала: „Ты успел, все хорошо?”. А ты всегда отвечал: „Конечно, булочка моя, я же рассчитываю время. Не переживай. Люблю тебя.”
126Вспоминаю, как ты любил проверять и осматривать номера отелей или съёмные квартиры, где мы останавливались. Ты всегда и с интересом лазил по всем шкафчикам, углам, искал тайники – привычки разведчика. Говорил, что в Бахмуте находил много ин- тересных вещей в самых неожиданных местах. Ты проверял все и везде, делал это аккуратно и с осторожностью – тоже привычки войны, так как мог наткнуться на гранату или растяжку. 
Да, в Дружковке, когда я приезжала к тебе, ты нашел кое-что интересное и мы потом так долго смеялись с этого. Говорил, что в Бахмуте часто лазили по шкафам, просто из интереса, но никогда ничего не брали из личных вещей жильцов. 
Ты рассказывал, что орки довольно опытные в минировании, часто закладывали после себя самодельные мины, принцып ра- боты которых был очень завуалирован. Их датчики могут реа- гировать на любое изменение состояния устройства: включение устройства, например, при запуске двигателя; разгрузочное дей- ствие, например, попытки поднять предмет или открыть ящик; из- менение положения предмета, например, сдвинуть с места короб- ку; изменение скорости движения предмета, например, разгон или торможение; свет, например, попадание лучей солнца на светочув- ствительный элемент; вибрацию, например, приближение челове- ка; звук, например, голос или шум; тепло, например температуру тела; магнитное поле машины или миноискателя; или любую ком- бинацию факторов. 
Вспоминаю, как вы первый раз познакомились с моим дядей. Мы только начали встечаться и совсем еще недолго были вместе, но всегда вдвоем, и уж точно пока не собирались знакомить друг друга с родственниками. Это был апрель. Мы с тобой гуляли по набережной у меня на массиве, оставив дома наши разбросанные вещи, которые мы начали убирать и раскладывать. Вернее, это были твои вещи, которые наконец-то решили перебрать после того, как их перевезли с дома от Любомира. Так вот, мы беззаботно гуляли и мне позвонил дядя. Он проезжал мимо меня и спросил, 
127может ли он заехать. Часть его вещей лежали у меня дома и он, проезжая мимо, хотел их забрать. Я ответила, что нахожусь рядом с домом и могу подойти в течение 20 мин. Помню, как ты немно- го озадачился: как вы познакомитесь, что дядя подумает про тебя, как он воспримет тебя... Ты заволновался немного, но это было так мило. Ты, кто прошел самые адские бои передовой и ранения, кто всегда был бесстрашным и смелым, и вдруг тебя заставило по- волноваться знакомство. Но, наверное, еще больше тебя застави- ло волноваться, что дома везде разбросаны твои вещи. Меня это улыбнуло и я пыталась тебя успокоить. Также взяла тебя за руку в момент встречи, как ты всегда брал мою руку, когда я волнова- лась. Я сказала дяде: „Знакомьтесь, это Миша – мой парень”. Ты был сдержан, и силен и вовсе не показал свое волнение, улыбнулся и вежливо сказал: „Здравствуйте, приятно познакомиться”. У меня замечательный дядя, которого я люблю и которым дорожу. Он тебе сразу понравился, как и ты ему. Позже при встречах вы всегда находили темы для общения, и ты говорил мне, что уважаешь его. 
 Вспоминаю, как ты носил меня на руках через лужи. Как боял- ся, что я где-то замерзну... Как сильно ты заботился обо мне, как искренне оберегал и защищал.
Вспоминаю, как делала тебе массаж. У тебя тогда болела спи- на, и я предложила сделать массаж, чтобы немного снять боль и размять мышцы. Ты так долго упирался, но потом согласился. Ты сказал, что раньше тебе никто не делал. Я улыбнулась от того, что смогла тебя удивить чем-то. Мне было так приятно, что ты смог расслабиться и разрешил позаботиться о тебе. Я была рада, что ты хоть ненадолго смог отпустить в себе сильного бесстрашного мужчину и побыть ребенком, о котором так приятно заботиться. 
Вспоминаю, как я злилась, что ты не хотел проходить ВВК по- сле ранения и перед вторым возращением на фронт. Что не хотел лечить свою руку, идти к врачу, проходить реабилитацию... Как я 
128тебя упрашивала взять направление с части на консультацию, на- чать что-то делать с рукой. Ты говорил, что тебе все равно на себя, что потом будешь лечить. Но мне было не все равно на тебя. И поэтому я тебе надоедала с больницей, а тебя это всегда злило. Ты не хотел, чтобы тебя списали с контракта по здоровью, не хотел, чтобы тебе дали статус „ограниченно пригодный”.
Я без твоего ведома записала нас в Днепропетровскую област- ную больницу им. Мечникова на консультацию к хирургу, и тогда уже злился ты, что я тебе этого не сказала и не обсудила с тобой решение. Я нашла телефон через своих знакомых врачей этой боль- ницы. Наверное, 10 человек обзвонила, и каждый потом переадре- совывал на кого-то другого, потому что у тебя была специфическая травма и нужен был хирург именно в этой области. Ты полдня бур- чал и не соглашался, но в итоге пошел. Сказал: оценил, что я так поволновалась за тебя. Тогда врач тебя осмотрел, прочитал все твои выписки и документы по ранению. Сказал, что для восстановления подвижности и чувствительности пальцев нужно вшивать в руку имплант – специальную „таблетку”, которая будет посылать им- пульсы в нервные окончания и улучшит работу нервов, увеличится чувствительность палцев. Он дал нам контакты центра, где изготав- ливают эти „таблетки”. Их делают только на заказ, и стоила 21 тыс. грн. Он сказал, что сама операция бесплатная, так как ты военный – обеспечение лечения – забота больницы, нам надо только заказать „таблетку”. Врач попросил не затягивать, с этим чтобы не потерять время для восстановления. Ты вроде даже был согласен, но быстро передумал и сказал: „Позже”. Я тоже злилась на тебя, что тебе так все равно было на себя, а я не могла с тобой ничего сделать. 
Вспоминаю как ездили к тебе в часть. Ты решал там свои вопро- сы, а у меня было свободное время, пока я ждала тебя. Ты говорил: „Не гуляй одна, тут куча военных, еще будут приставать, я волну- юсь”. Ты даже там, в свою свободную минутку, прибегал ко мне к машине. Мы были, как растянутая пружинка, которая моменталь-
129но притягивается, когда отпускаешь один конец. Я не гуляла, как ты и просил, сидела в машине, читала или смотрела что-то. Когда мы были вместе, я никогда не хотела никого другого рядом, даже не смотрела ни на кого. Ты был для меня всем, заполнял каждую мою частичку. 
Вспоминаю, как с нетерпением дома ждала тебя с нарядов и успевала безумно соскучиться всего за ночь. Мы всегда, везде были вдвоем, в любых местах. Ты часто звонил с наряда; говорил, как там тебе скучно. Мы разговаривали часами. Ты рассказывал истории, которые происходили за время дежурства или просто разговаривали на любые темы; мечтали, много говорили о семье и нас... После окончания дежурства ты сразу ехал домой самым бли- жайшим рейсом. Ты не спал сутки, а возвращаясь домой я не могла тебя заставить лечь поспать. Ты хотел быть рядом и не упускать ни минутки возможности. Тогда я хитрила – говорила, что хочу отдохнуть немного, Мы ложились, я тебя обнимала и ты засыпал. Я тебя целовала, и ты несколько часиков отсыпался, потом вставал отдохнувшим, и мы шли гулять. Тебе нужен был отдых, а ты себя не жалел. 
Вспоминаю, как я плакала, когда мы ссорились, как я расстра- ивалась, как ты меня успокаивал, обнимал; как мы мирились, го- ворили в объятьях друг другу: „Люблю тебя очень сильно...” Когда мы ссорились, я так сильно проживала это, что меня начинало тру- сить от переживаний и эмоций. Я словно проживала и чувствова- ла твою боль и твои эмоции, переживала свои. Я так сильно тебя любила, но моменты ссор были словно пыткой для обоих. В тебе кипели эмоции и слова сгоряча, о которых потом жалел. Но даже в такие моменты ты видел, как больно было мне и как сильно ты мне был нужен, как я хотела закончить все это и не тратить наше время на разбирательства и негатив. У тебя был такой глубокий и силь- ный взгляд. Когда ты смотрел на меня, наполненный чувствами, 
130ты обнимал меня, крепко прижимал к себе и не отпускал пока я не успокоюсь и меня не перестанет трусить. Говорил: „Прости, очень, очень сильно люблю и боюсь потерять. Прости...” Нежно целовал и смотрел в глаза, вытирая слезы. В твоих глазах были сожаление, любовь, забота, искренность, теплота, готовность на все, лишь бы я перестала плакать. Меня так успокаивали твои объятия, прикосно- вения, твой спокойный и нежный голос. Мне важно было чувство- вать, что ты рядом, важно ощущать тебя, чувствовать безопасность и защищенность рядом с тобой. Я обнимала тебя в ответ, закрывала глаза и ложила голову тебе на грудь, слушая, как бьется твое сердце. Я так была благодарна в эти минуты, что ты есть, что со мной и ря- дом. Я тонула в тебе.
Я помню, как ты рассказывал, что первый раз за все время вой- ны смог приехать домой, спустя 9 месяцев службы. Тебе тогда дали отпуск, но ты его полностью так и не смог отгулять, вернулся назад на войну раньше времени. У тебя не было частых отпусков, как везет многим. Всего несколько дней отдыха дома за год в боях  – сложно назвать отпуском. Твои родные до сих пор с такой радо- стью вспоминают тот день твоего приезда. Вспоминают с радо- стью и невероятной грустью… 
Вспоминаю, как ты открылся мне и рассказал о своей бывшей девушке, о той боли, что она тебе причинила, что ты переживал тогда и что чувствовал после. Рассказал, что она тебе изменила че- рез несколько месяцев ваших отношений с твоим лучшим другом. И это так задело тебя, так было больно, что ты резал себе вены по- сле этого. Говорил, что тебя спасли и вытянули из эмоциональной ямы твои друзья. Ты сказал, что она причина твоей глупости – под- писать контракт с ВСУ. Ты говорил, что так хотел бы вернуть все назад и не делать этого. Говорил, что она перевернула твою жизнь; что она в какой-то степени причина твоего ранения и поврежден- ной руки. Говорил, что если бы не она, ты мог бы не попасть на 
131войну, в Бахмут, не получить свое ранение... Ты не называл ее имя, а я никогда не спрашивала, это было неважно.
Это довольно личные и глубокие переживания, но ты мне от- крылся. Ты говорил, что этого не знали твои родители, не знал никто из твоих родственников. Даже просто о ее существовании не знали, ты не знакомил. И ты мне это рассказал всего спустя месяц нашего знакомства – настолько мне доверял, и я тебе была так благодарна за твою открытость и искренность со мной. Я очень оценила твой шаг, и он меня тоже тронул, тронула твоя история. Ты поделился со мной историей, когда я приезжала к тебе в Винницу, в один из вечеров мы шли домой с очередной длинной прогулки. 
Вспоминаю как ты мне рассказывал истории своей жизни, ка- кие глупости ты чудил, в какие ситуации попадал, про свои „чер- ные” подработки... Ты говорил, что об этом всем также не знали твои родители, ты им не рассказывал, не хотел расстраивать. 
Ты рассказывал, что любил до войны, что тебя интересовало, чем ты увлекался и чем ты хотел бы заниматься. 
Вспоминаю как знакомил меня со своими побратимами: „СУ- ЛЕЙМАН”, „СМАЙЛИК”, „ВЕСЕЛЫЙ”... 
Дома, в Днепре, ты рассказывал, что хотел бы поехать на клад- бище к своим погибшим товарищам, потому что чувствовал вину за их смерть, рассказывал про их гибель на твоих глазах. Ты делил- ся своими страхами, переживаниями, когда был там, на фронте. Ты рассказывал то, от чего я замирала, то, что вообще сложно предста- вить гражданским и от чего стыла кровь. Те ужасы войны, которые знали только те, кто пережил все это лично. Ты так переживал за де- тей, что были вывезены из страны, пленных, погибших, в тебе была невероятная искренность и сочувствие, сострадание и боль! Я цени- ла это, ценила, что ты нашел силы рассказать все, открыть свой вну- тренний мир. Что доверился мне, что смог рассказать и поделиться 
132хоть с кем-то. Так как ты это не рассказывал никому, надеюсь, тебе тогда стало немного легче; надеюсь, с тебя спала хоть какая-то часть эмоционального груза. 
Вспоминаю, как впервые приехали к твоим родителям, к моим... Как каждый из нас боялся знакомиться; боялся, что ска- жут родители про нашу разницу в возрасте. А помнишь, как мы гуляли улицами твоего города, ты показывал мне места, музеи… Помнишь, как мы ездили к твоей сестре Вале в гости и по пути к ней зашли еще в кучу магазинов. А она звонила тебе и спрашивала где мы, она нас потеряла. Мы припарковались возле ее подъезда, ты позвонил и сказал: „Сейчас зайдем”. А потом мы решили пой- ти купить что-то вкусное в магазин, так и пропали на час. У тво- ей сестры замечательная семья: муж и аж трое детишек, меня это впечатлило. Сейчас, наверное, редкость такая большая семья. Но она сама со всеми справляется, еще находит время на свои увле- чения. Они все мне очень понравились, особенно младший сын Костя – гиперактивный и нескучный мальчик. Как же Валя тогда рада была тебя видеть, до нашего приезда она последний раз тебя видела еще перед войной. 
Вспоминаю наши с тобой походы по магазинам и веселые по- купки, например, те смешные твои труселя с кукурузками и вто- рые – с бабочкой. Я их случайно заметила в витрине и сказала: „Смотри какие забавные”. А ты ответил: „Давай купим, я не про- тив. Они мне нравятся, вместе посмеемся”. Ты любил юмор и шут- ки, и сразу заценил труселя. Помню твою улыбку дома, когда ты их надел и сказал: „Ну как, мне идут?” Ты их носил и тебя они тоже смешили. Ты даже расстроился, когда после второго ранения, лежа в больнице, ты сказал мне, что их срезали на тебе при эваке. 
Та маска для сна, помнишь? С надписью „не сцять” – ты ее уви- дел и сказал: „Хочу, буду в ней спать”. Не думала, что тебе такое будет интересно, но мы купили. Дома я тебя в ней сфотографиро-
133вала, пока ты лежал, и это фото висит у меня на холодильнике. Ты эту маску даже забрал с собой на фронт.
Те огромные цветные прищепки для белья. Ты их захотел, они правда огромные, но ты их все-таки купил. Мы их так никуда и не применили. Они лежали на балконе как оригинальный сувенир. 
Подушка-енот, что ты мне дарил. Наручники... 
А те фото, что ты делал за день до своего второго возвраще- ния на фронт, их было миллион в моем телефоне! Твоя мордашка и кривлялки... Ты устроил в ванной перед зеркалом фотосессию, я даже не видела, когда ты взял мой телефон. Как будто знал, что они будут последними и специально столько наснимал мне на память. 
А те непонятные и странные экзотические фрукты, которые мы покупали просто чтобы их попробовать, тебе было интересно ка- кие они на вкус. Часто мы даже не знали, как они называются и как их есть. Ты их выбирал, а потом искали в Google, что с ними делать. 
А помнишь, как после покупки нашего моющего пылесоса ты захотел его проверить? Ты испробовал его на всем чем можно было и нельзя в доме: мебель, пол, стены, плитка, ванна, зеркала, обувь, игрушки, носки, пол в тамбуре – ты ходил и искал, чтобы им еще помыть. Мне кажется, если бы у нас был кот, ты бы и его помыл. А купил ты его потому, что увидел, как я убирала дома и подметала веником; говорила, что нужно отдать наше бескаркас- ное кресло в химчистку. 
Вспоминаю, как многое мы хотели, как говорили о нас, о нашем будущем, детях, наших поездках, планах... Последний месяц мы так часто и так открыто все это обсуждали. Я так любила тебя и верила тебе, так хотела, чтобы все, о чем мы говорили, было имен- но с тобой! Я, правда, видела в тебе своего мужа, отца наших детей. Ты был моим счастьем, моим миром, моим смыслом. 
Любомир часто говорил: „Мы еще погуляем на вашей свадьбе, а потом в Карпаты...” Он говорил, что с тобой я в надежных ру-
134ках, что ты особенный. Он тебя ценил и дорожил вашей дружбой, тобой. Он всегда волновался за тебя, и тоже не хотел, чтобы ты возвращался на войну и всегда говорил это тебе. Да впрочем не только он отговаривал, все. Просто ты был таким независимым и гордым, хотел достатка, хотел остаться героем, хотел сражаться. 
Я столько всего вспоминаю. Нереально это росписать и пере- дать... У нас была такая насыщенная совместная жизнь, насыщен- ная событиями, чувствами, эмоциями, любовью, планами, жела- ниями... Что-то я не могу рассказать, что-то останется навеки с нами (ссоры, секс, твои тайны, личные переживания), что-то ты не хотел, чтобы вообще знал кто-либо. 
Многие говорили, что с тобой я выпала из жизни на 6 месяцев. Но я не выпала, просто я была в тебе. Моя жизнь изменилась – у нас был наш маленький мир, где были только мы вдвоем и не пускали туда никого. Я наслаждалась каждой минутой с тобой и была так рада и счастлива, что ты у меня есть. У тебя было так же. Даже твои родители тебя потеряли на это время, ты им почти не звонил. 
Хотя 6 месяцев – это очень обобщенно. Если уж рассматривать детально, то на самом деле нашего времени было намного меньше. Январь – последняя неделя месяца, мы только познакомились, и то перепиской в Signal. Точнее, я написала, что нужны ваши докумен- ты на оформление авто. Февраль – в первые числа мы встретились вживую в Днепре и побыли пару часов, посидев рядом в кафе. До 18.02 (дня твоего первого ранения) мы много переписывались и созванивались в любое время. После ранения, пока ты пару дней был в Днепре, я приходила к тебе в госпиталь, но мы особо не раз- говаривали – тебе было тяжело после ранения, все болело, вокруг всегда было много людей. Я провела тебя на эвакуационный поезд на Винницу. До 03.03 мы тоже общались по телефону и перепискам в немеренном количестве. Потом я приехала на 4 дня в Винницу к тебе, потом приехала второй раз с твоими родителями. И снова до 
135конца марта мы были только на связи. В апреле ты приехал в Дне- пр после выписки с госпиталя, и я неделю не могла разобраться в себе, что мне делать и куда идет наше общение. Но я решила, что буду с тобой, что хочу наших отношений. И вот, апрель, май, июнь и неполный июль мы вместе в Днепре – это было наше счастливое время, за которое я буду благодарна всю жизнь! Из этих месяцев еще вычесть дни твоих нарядов в части, дни, точнее недели, когда с нами жила моя мама... 21.07 ты вернулся на фронт, и мы снова были только на связи, не считая 5 дней, когда я приезжала к тебе в Дружковку, до 26.08 – до дня второго ранения, дня, когда тебя доставили на эваке в госпиталь Днепра. Я видела тебя и слышала твой голос всего 2 дня, а потом..., потом ты был на ампутации, на диализе, на бесконечных операциях, в реанимации, подключен- ный к ИВЛ. С 28.08 ты был не со мной, а 01.09.23 ты безвозврат- но ушел, и я даже не смогла попрощаться с тобой. И что же, наше реальное время вовсе не 6 месяцев, а наверное 3, три месяца, за которые мы прожили целую жизнь любви! 
Вспоминаю, как часто на улице нас останавливали прохожие, незнакомые люди и говорили: „Вы такая красивая пара, так хо- рошо смотритесь”. И это трогало даже тебя – сильного, стойкого мужчину-воина. Ты старался дать мне все самое лучшее, оградить комфортом и заботой, теплом, вниманием. Ты понравился абсо- лютно всем, с кем я тебя знакомила: друзьям, родственникам, даже тем, кто знал о тебе только с моих слов; тобой восхищались и ува- жали. Сейчас мне все говорят, как же у нас обоих тогда горели гла- за, горели от любви. Благодаря тебе, любимый, мои глаза горели как, никогда раньше и как ни с кем другим!
Вспоминаю, как меня злили твои вечные горы сигаретных окурков в твоих карманах одежды. Как я злилась, когда они плава- ли потом в нашей стиралке. Я никогда не проверяла твои карманы, и у меня не было такой привычки, а ты их никогда не вытряхивал 
136от сигаретного мусора. Я так и кидала одежду в стирку, а потом чистила стиральную машину. Ты смеялся и говорил: „Прости, это мои привычки разведчика. Люблю тебя”. 
Вспоминаю, как, стоя возле мусорки, когда уже окурки не вла- зили в твои карманы, ты выбрасывал их. Ты выгребал по 3 горсти из каждого кармана, я удивлялась, сколько влазит в тебя. 
Вспоминаю мой день рождения, как мы думал, и как праздно- вать, как ты всю неделю до этого приставал с вопросом: „ Что тебе подарить?”. Я не хотела отмечать и никого не звала, но приехала моя мама, твои родители, и нам пришлось подумать над организа- цией. Была еще Маша, позже подъехали мой дядя и тетя. Нас по- лучилось много, и мы с тобой решили снять беседку на косе реки недалеко от дома. Мы 2 дня ездили по магазинам, покупали про- дукты и вещи для пикника. А вечером думали, кого где положить спать. Людей было больше, чем спальных мест у меня. 
Когда мы сидели в беседке, тебе вдруг захотелось поймать ля- гушку, что громко квакали рядом с нами. Ты пошел к берегу, сидел наблюдал за ними всеми и пытался поймать руками одну из них. Так смешно было наблюдать за тобой. Ты как хищник был – высма- тривал свою добычу и набрасывался на нее, а когда не получалось поймать – снова возвращался на место своей засады. Ты с ними сидел минут 20, а потом пришел к нам с лягушкой в руке – все-та- ки поймал; смеялся и пытался мне ее поднести ближе и показать. Родители смеялись с тебя, Маша и я убегали от тебя, точнее, от вас двоих. Я боялась этих противных мелких созданий и Маша тоже, а ты спокойно держал ее в руке, как игрушку. Потом выпустил ее обратно, домой, в реку. И почему тебе так захотелось ее поймать? Ты так настойчиво и упорно шел до своей цели. 
Помню, как мне позвонили мои друзья по видеосвязи, чтобы поздравить. Я отошла от всех вас, чтобы не было шума, и ты побе- жал за мной, влез мордашкой в кадр, с улыбкой сказал им: „При- вет”. Мы потом долго разговаривали все. Я выключила видео и ты, 
137обняв меня, сидел рядом, не отходил от меня, а я и не хотела этого. Меня это совсем не злило, наоборот – было очень приятно, что ты меня оберегаешь, что рядом всегда. 
Помню, как мы втроем спали на диване: ты, я и Маша. Она еще шутила, что будет тихо спать под стенкой чтобы нам не мешать. И чтобы ты ночью случайно нас не перепутал и не начал приставать.
Я тебе говорила, что мне не стоит ничего дарить и тратить- ся, я не это ценю. Ты хотел купить последний Iphone. Я говорила нет, и ты злился, почему я отказываюсь от всего. Мне, конечно, было приятно, что ты был готов на такие роскошные подарки, но я не видела смысла в нем, отдавать такие огромные деньги. Я час- то тебя останавливала покупать все и за любую цену (продукты, вещи, технику...). Ты всегда хотел все самое лучшее и часто даже не обращал внимания на стоимость, не думал, что это может быть слишком дорого. Ты готов был отдавать любые суммы. Ты хотел достатка и комфорта для нас, хотел все самое лучшее, хотел дарить подарки, хотел радовать и удивлять... 
Потом я сказала, что хочу колечко. Не обручальное, а просто на палец, хотела неброское и аккуратное, чтобы оно всегда напо- минало о тебе и нашем времени. Оно останется, как память, в нем всегда будешь ты. Мы как-то гуляли в центре, ждали начала сеан- са в кино, и ты затащил меня в магазин выбирать его. Я увидела похожее на то, что я себе представляла, и мы подошли к витрине. Я примеряла, и да, оно было красивое. На нем не было цены, ты спросил у продавца: „Сколько?”, он ответил: „35 тыс. грн”. Ты уже готов был покупать, а у меня на лице было недоумение от стоимо- сти, я его вернула и оттащила тебя. Для меня это довольно боль- шая сумма, тем более за кольцо, мы прошли дальше. В соседнем отделе я увидела другое. Оно было с черным камушком (я люблю черный цвет и на кольце камень очень красиво смотрится, подчер- кивает мою любовь к цвету) и тоже мне понравилось, я примеряла его. Оно стоило совсем недорого, где-то 1500 грн, уже не помню. Оно, правда, мне очень понравилось, ты это увидел и подарил мне 
138его. Мы оба были довольны: я – тобой, а ты – что сделал мне пода- рок, который я хотела. Я тебя обняла и поцеловала, а ты улыбнулся и обнял меня. 
С того дня я его не снимаю и каждый, раз глядя на кольцо, вспо- минаю тот день, когда ты подарил его мне. Знаешь, оно многим нравится. Говорят, что очень оригинальное и необычное, а я отве- чаю: „Мне подарил любимый, почти муж…” Я называла тебя „поч- ти муж” и тебе это так нравилось. 
Помню, как на следующий день мы гуляли с твоими родителями в нашем яхт-клубе, кормили павлинов и цесарок, огромных рыб на мосту, как фотографировались... Твоя мама снимала нас на видео, ты не хотел фотографироваться, и она еле уговорила тебя на одно фото. В один из моментов твоя мама засняла нас, когда я, сидя на корточках, кормила павлина; ты присел за спиной и слегка обнял, словно охраняя меня от всех, не подпуская никого. Я даже не виде- ла этого момента, пока твоя мама не скинула мне ролик. Она еще сказала: „Смотри, даже тут не отходит от тебя”. Твои родители были удивлены красотой парковой зоны, мы все так радостно тогда гуля- ли и отдыхали. Наверное, то был один из дней, когда каждый смог хоть на миг забыть о войне. Позже мы все пошли гулять по нашему массиву. Гуляли полдня и за это время хорошо успели сгореть под палящим солнцем. И все это почувствовали на следующий день. А мы с тобой даже уже к вечеру, у нас были красные лица и сгоревшие руки.
Вспоминаю, как я суетилась насчет твоего дня рождения. Дума- ла, как тебя впечатлить, думала над подарком и уже я приставала к тебе с вопросами. Я так хотела тебя порадовать, сделать приятое что-то... тем более, ты уже снова был на фронте. Я помню, что ты не любил сюрпризы и отправлять что-то „Новой почтой” тоже был не вариант – ты не мог свободно выйти с расположения и пойти куда то, поэтому задача была – удивить, не удивляя. 
Ты всегда говорил: „Мне не нужны подарки, я буду рад если ты просто позвонишь и скажешь „люблю тебя, я буду вообще счаст-
139лив, если приедешь в Бахмут или где я там окажусь”. И знаешь, я готова была ехать к тебе куда угодно, даже тогда зимой, когда мы только познакомились и ты был в Бахмуте. Да, на тот Бахмут, от- куда все сбегают. Мне говорили я сумасшедшая, но там был ты... 
Вспоминаю, как мы стреляли у нас на косе, как ты рассказывал и учил меня делать растяжки гранат. Помню, как ты рассказывал, что в Бахмуте, когда вы заходили в дом, могли обнаружить гра- наты и растяжки в самых неожиданных местах. Они могли быть в игрушках, чайнике, в вещах, дверцах шкафчиков, в коробке на полу, на шторке в ванной, в холодильнике, духовке, межкомнат- ных и входных дверях, на ручках, вообще, где угодно. Рашисты минировали абсолютно все, и невозможно было предугадать, где можешь наткнуться. Ты говорил, что каждый шаг был риском, ни- когда заранее не смог бы предугадать, где взорвется, и окажешься ли ты в зоне взрыва. Ты говорил, что благодаря тактике врага сам подучился у них некоторым навыкам; говорил, что фантазия по установке растяжек безгранична. Можно придумать очень и очень многое. Говорил, что сейчас существует много новых техник по установке, что старое, советское, – натянуть леску перед входом, уже давно не работает и не применяется. 
Рассказывал, как при передвижении двойками первый номер узнает о том, что будут кидать гранату. Ведь голосовые команды не подаются, никто не кричит – должна быть скрытность и незамечен- ность. Перед броском второй номер прикладывает к шее первого гранату (первый чувствует холод и прикосновение и понимает, что сейчас пойдет граната). Ты мне много интересного рассказывал о передвижении в парах, группах. Рассказывал о правилах зачистки зданий, окопов... 
 Вспоминаю, как мы любили зависать в военных магазинах, ни- когда не выходили оттуда с пустыми руками. 
 Вспоминаю, как мне нравилась такмедицина (я часто ходила на тренинги и семинары, читала литературу и смотрела ролики), нра-
140вилось военное направление. Я тебе говорила, что хотела бы пойти туда, где могла бы этим заниматься. Я говорила, что еще до начала войны хотела в ТрО, и даже узнавала условия. За время войны я даже думала пойти на парамедика и рассказывала тебе об этом. 
И помню, как сильно и настойчиво ты всегда отговаривал меня, потому что сам окунулся во все это, прочувствовал и ты так не хотел, чтобы это пережила я. Ты не хотел, чтобы я хоть как-то ка- салась военного направления и структур МВД, приводил массу причин из своего опыта службы и войны. Я говорила, что будем парой военных, а когда ссорились или ты поднимал тему своего возвращения на фронт – говорила, что тоже подпишу контракт, как ты. 
Помню, как ты поверил в мои слова и потом так переживал, что я все-таки это сделаю, 2 дня спрашивал серьезно ли я это сказала. Я ответила, что не сделаю, что мне важен ты и твое мнение, что я доверяю тебе. 
Тебя так волновали проблемы войны, внутреннего беспоряд- ка и безразличия командования; того, как люди и правительство в целом относятся к войне. Я была впечатлена тем, как ты пережи- вал и сочувственно говорил о том, что 200 тыс. украинских детей незаконно вывезено из страны, что так много наших военных на- ходятся в плену, что огромное количество погибших и без вести пропавших или оставленных на передовых – тебя это волновало, волновали такие глобальные и актуальные проблемы. 
Ты был тем, кто менял мир; тем, кто хотел делать все правиль- но и справедливо; тем, кто не осуждал поступки других; тем, кто начинал изменения с себя. Ты был тем, кем я восхищалась и о ком рассказывала всем.
Однажды, когда мы сидели в кофейне, мне позвонили и предло- жили работу парамедика ВСУ. Сказали, что у них есть свободная должность. Это звонил военный, уже не помню номер их бригады. Не знаю, откуда у него был мой номер, но он предлагал прийти к ним на встречу и все обговорить. Я из интереса стала спрашивать, 
141что за бригада, условия набора, где находятся и т.д. Сказала, что не имею медобразования, только курсы и тренинги по такмедицине, догоспитальной помощи, BLS, СЛР. Он сказал, что образование  – не критерий, и если нужно, они обучат, а возможно моих знаний достаточно. Говорил, что у них есть этап тестирования знаний по медицине. Я задумалась над его предложением, а на самом деле просто хотела пройти это тестирование. Мне было интересно про- верить свои знания, тем более у боевых медиков. 
Я сказала, что подумаю и, если решусь, – перезвоню. Ты сидел напротив, слушал и смотрел на меня завороженным взглядом. Ты видел, что меня это заинтересовало, и тебя это пугало, твое лицо застыло. Потом ты спросил: „Ты же несерьёзно? Хорошо подумай, но знай, что я бы не хотел”. Спросил: „Ты же понимаешь, почему освободилась эта вакансия? Подумай, что случилось с предыду- щим медиком?..” Ты говорил, что не хотел, чтобы я жила в окопах месяцами, в грязи и болоте, с крысами и мышами. Не хотел, что- бы я тащила тела 200-х; не хотел, чтобы я видела разбросанные и оторванные конечности, внутренности и головы; не хотел, чтобы я плакала о каждом из солдат. Не хотел, чтобы я жила в полях, без отдыха и выходных. Не хотел, чтобы я находилась под вечным об- стрелом и огнем, в постоянном риске и опасности. Ты говорил, что не хочешь, чтобы мы не виделись, ведь там нет выходных и отпро- ситься тоже не получится.
Я увидела это все в твоих глазах, в твоем голосе. Я не могу опи- сать своих чувств от твоих слов, но я почувствовала, насколько сильно ты меня любишь и заботишься. Я тебя так крепко обняла и пообещала, что не соглашусь.
Вспоминаю, как ты весной примчался из Кривого Рога первым рейсом ко мне в больницу, в Днепр, тогда перед моей операцией. Ты был у родителей, а мой врач за день позвонил и сказал, что завт- ра назначили операцию на утро. Когда мы разговаривали, я тебе сказала об этом, сказала, что боюсь, а ты ответил: „Я буду рядом”. 
142Я даже не думала, что ты приедешь утром так рано, думала при- едешь как сможешь и закончишь с машиной. Но ты приехал еще до того, как меня забрали в операционную. Я тогда переоделась и меня положили на каталку, собираясь везти. Я лежала и смотрела в потолок, думая, как перестать волноваться, и тут появился рядом ты. Не представляешь, насколько я рада была видеть и насколько это было неожиданно. Не могла поверить, что ты рядом со мной, ты меня так поддержал тогда! Ты обнял, поцеловал, сказал: „Не переживай, все хорошо, люблю тебя, булочка. Не бойся, ничего страшного, у меня столько было операций, живой же”. И еще по- смеялся с моего больничного вида. До операционной тебя не пу- стили, поэтому ты ждал меня в палате, а после операции, пока я лежала под наблюдением, сидел рядом со мной и спрашивал, как я, болит ли что-то, нужно ли что-то... Я просто невероятно была бла- годарна, что ты приехал. Не представляю, каким чудом ты успел доехать ко мне. У тебя был уставший вид, ты, наверное, и не спал ночь, до поздна занимался машиной, а потом приехал ко мне... Но ты в этом не признался. Моя операция была назначена на 8.00 а тебе ехать из Кривого Рога около 2,5 часов, с учетом, что первый рейс до Днепра идет, наверное, в 6.00. 
После, ты каждый раз ходил со мной на прием к врачу, заходил со мной в кабинет, спрашивал у врача за меня, волновался. А она при первом нашем визите к ней сразу назвала тебя мужем и за- помнила больше, чем меня даже. Иногда ей приходилось выгонять тебя с кабинета, а ты говорил: „Я должен знать все”. Она с улыбкой говорила: „Я понимаю вашу любовь и заботу, но мне нужно про- вести осмотр”. В эти моменты все улыбались, а ты отвечал: „Вот так значит да, ладно, я пошел”. Во время моего послеоперацион- ного восстановления ты не хотел, чтобы я ходила на тренировки и не хотел, чтобы проводила свои. Я каждый раз тебе говорила: „Не волнуйся, я не буду себе вредить. А касательно проведения трени- ровок – это работа, буду просто руководить, не могу же я бросить группу”. Тебе не нравился такой ответ, и ты часто ходил со мной на 
143тренировки, сидел в зале и смотрел, чтобы я не делала физических нагрузок, смотрел, как я себя чувствую. 
Вспоминаю, как ты злился, когда на улице к тебе подходили прохожие, обнимали и говорили спасибо за то, что ты военный и что защищаешь нас. Смущался, когда тебя пропускали в очереди, как незнакомые люди оплачивали нам кофе. Однажды мы стояли в очереди в кофейне, сделали заказ, но ты смотрел на витрину с булками. Возле нас рядом стоял столик, за которым сидел муж- чина и пил свой кофе. Он увидел нас возле кассы, увидел тебя по форме, подбежал и сказал: „Спасибо за то, что защищаете. Я заплачу за ваш заказ, позвольте, пожалуйста”. Он сказал продав- цу: „Запишите их заказ на меня”. Он так искренне хотел это сде- лать в знак благодарности. Тебя всегда смущали такие моменты и вызывывали неловкость, когда кто-то посторонний пытался платить за тебя. Ты его поблагодарил, но начал отговаривать от его идеи, вы почти начали толкаться на кассе, кто первый опла- тит заказ. Тот мужчина тебя обнял тогда, и пожал руку. В такие минуты я особо была благодарна, что ты у меня был, что ты был рядом со мной, что тобой восхищались люди, совершенно посто- ронние и незнакомые, которые впервые видят тебя. Восхищало, что они хотели выразить свою благодарность тебе. Знаешь, лю- бимый, ведь военных много, и такое отношение людей далеко не ко всем, но ты их притягивал, ты был словно магнитом доброты и чистоты, к тебе тянулись люди, тебе они готовы были делать хорошее. У меня всегда были слезы на глазах в такие минуты, и я говорила спасибо людям за их благодарность тебе, за то, что они ценили ваш вклад, за то, что понимали какие жертвы отдаются за их свободу. 
Ты не понимал их поведения, тебя настораживало, что они без разрешения заходят в твою зону пространства и комфорта. Ты го- ворил: „Я не знаю, что у них в головах, и что они сделают в следую- щую минуту”. И был всегда в напряжении, готов хвататься за нож 
144(он всегда был с тобой и висел на сумке). Но они это делали просто из уважения и личных моральных ценностей, а ты воспринимал их, как врага. Но я понимала, почему так. 
Вспоминаю наш секс, поцелуи, прикосновения – это был наш глубокий, личный мир. Нам всегда этого было мало, какие чувства были… мы тонули в этом. Твои глаза, губы, мне так нравилось об- нимать тебя и быть в твоих объятьях, прикасаться к тебе, чувство- вать твое дыхание... Когда ты лежал с закрытыми глазами или от- ворачивался от меня, я в этот момент смотрела на тебя. Ты всегда это чувствовал и говорил: „Не смотри так”. Я не понимала, как ты мог чувствовать взгляд. А я целовала тебя и все равно продолжала смотреть, обняв.
Вспоминаю, как ты веселил и удивлял меня своей способно- стью сочетания продуктов. Ты мог съесть торт, заесть копченой рыбой, запить соком и закинуть в себя фрукты с мороженым свер- ху. Я удивлялась, сколько в тебя могло влезть еды. Ты был худень- кий, подтянутый, в тебе еда исчезала бесследно. И тебе никогда не было плохо от такого колорита продуктов. Ты мог приспособиться ко всему. А как ты любил суши, мог жить только на них, и всегда с удовольствием их покупал, как и энергетики, сухарики. Ты их ел каждый день, как обязательное блюдо дня. 
Помню, как ты мылся Fairy (у тебя закончился гель для душа, и ты вообще не заморачивался этим), я тогда сказала любя „дура- чок”, и заставила тебя купить гель для душа, а ты упирался и го- ворил, что тебе и Fairy подходит, что на войне привык ко всему, вообще без разницы, главное, что моет. 
Вспоминаю, как летом мы в яхт-клубе сидели на лавочке и ели шаурму. Мимо проходили люди, а ты, смеясь, сказал: „Все, навер- но, думают, что я не могу позволить себе отвести девушку в кафе”. А мне было вообще все равно на всех. Мы просто захотели этой 
145вредной шаурмы и купили, не думая ни о чем и не о чьих мнениях. Когда я была с тобой, меня не волновало все вокруг. 
Вспоминаю, как ты впервые играл в „Монополию”, мы были у Любомира в гостях. Вы с ним тогда день занимались ремонтом Nissan, а вечером ты позвал приехать к ним в гости и посидеть, немного отдохнуть. Сказал, что соскучился за день. Хотя, по прав- де, я тоже тогда соскучилась и готова была приехать к тебе. Мы собрались у них дома, вы накупили кучу соленостей из рыбы и фисташек.
Вышло так, что мы играли парами: мы с тобой и он с женой. У нас вышел семейный бизнес, мы хорошо заработали в игре. Любо- мир ещё посмеялся тогда, говорил: „У вас прям семейная корпо- рация недвижимости, с вами выгодно сотрудничать”. Мы сидели у них допоздна, а потом, счастливые, что наконец вырвались и мо- жем побыть наедине, поехали домой. 
Потом ты тоже захотел нам домой „Монополию” и мы купили ее. Купили, и даже не посмотрели, а когда распаковали – увидели, что она российская, с названием русских городов. Мы так больше ее и не открывали, закинули куда-то подальше. 
Вспоминаю, как по пути к твоим родителям мы заезжали на ваш криворожский карьер. Мы в тот день ехали к ним впервые нашей машиной и могли себе позволить заезжать, куда угодно. Ты говорил, что там очень красиво и хотел показать мне место, вид и природу. И да, там было очень красиво, мы задержались по вре- мени. Там были крутые спуски. Ты держал меня за руку, чтобы я случайно не подскользнулась. 
Мы забрались на вершину карьера и, казалось, были где-то в парках Канады, невероятный вид! Карьер довольно глубокий, вода прозрачная и не видно дна. Ты рассказывал, что с воды доставали много интересных вещей, и даже мотоциклы, а летом туда просто не втиснуться и не найти свободного места – все отдыхают и купа-
146ются. Он был вашей местной зоной отдыха и единственное чистое место, где можно купаться.
Вспоминаю, как дома на тебя нашло вдохновение „мастера-ре- монтника” и ты весь день, с самого утра ремонтировал все, что ви- дел. Ты спрашивал: „Что еще сломалось или что нужно подделать”? Ты тогда починил входные двери, почистил канализацию, подпра- вил комнатные двери, почистил сковородки от гари, отполировал все ювелирные изделия, наклеил утеплитель, почистил краны, на- точил ножи и еще много всяких мелких работ, которые всегда от- кладываешь на потом. 
Вспоминаю, как мы оба боялась щекотки и, когда дурачились, каждый пытался защекотать друг друга, у нас было сражение на выносливость. А кто выигрывал – мог заобнимать и зацеловать другого.
Вспоминаю, как мы ходили в наш исторический музей в Дне- пре. Это был апрель. Ты говорил, что любишь музеи, а у нас их в городе, оказывается, довольно много. Но в тот день, когда мы решили пойти— из всех работал только один, и то, он был под от- крытым небом и зайти могли все. В музее была военная техника, инсталляции, часть всего еще с войны 2014-го, часть техники раз- бита. Мы останавливались возле каждой локации, и ты рассказы- вал что-то интересное из фактов или принципа работы техники или сферы применения. Для тебя, мне кажется, не было ничего но- вого или особенного, но ты все равно был доволен, что мы пошли. Тогда на улице было холодно и моросил дождь, мы замёрзли, и ты предложил пойти в кафешку погреться. Потом мы ещё пошли в кино. Мы и у нас Днепре тоже часто ходили в кино, наверное, традиция с Винницы осталась. Я тебя хотела еще сводить в музей „Машины времени”, аэрокосмический музей, Музей современного искусства, Художественный музей. Но мы так и не успели. 
147 Вспоминаю, как ты любил покупать печеньки с предсказани- ями. Тебе так нравилось читать эти бумажечки. Мы их часто по- купали и вовсе не из-за самих печенек, мы их и не ели, а просто чтобы почитать эти пожелания внутри. Ты их всегда сам выбирал и с улыбкой читал и говорил: „Так, что у нас сегодня”. 
Мне так запомнилось воспоминание твоей мамы, о котором она рассказывала. Оно так меня тронуло, я поняла насколько сильно на тебя повлияли события войны. Мы с тобой еще не были знакомы тогда, мама рассказала об этом позже, когда мы были в отношениях: „Миша приехал домой первый раз, стоял, курил на улице во дворе дома. У нас во дворе, там, где курил Миша, стояла 200 литровая бочка. В этот момент включилась серена (рупор на- ходится как раз возле нашего дома и звук был довольно громким), мы уже немного привыкли к ее звуку, а Миша никогда не слышал ее (на фронте сирен нет), и тут Миша резко упал вниз на землю. Падая, он головой зацепился за эту бочку, сильно ударился носом. Я в этот момент как раз выходила из дома, папа был в шоке от та- кого...” Ты тоже был в шоке, для тебя любой звук, похожий на гул означал угрозу и вражеский обстрел, включались рефлексы вы- живания. Одно мгновение, но каждый отреагировал по-разному, психика каждого отреагировала по-разному, с учетом ранее пере- житых личностных обстоятельств и событий. 
Вспоминаю, как ты с любопытством выбегал на балкон каждый раз, когда были слышны взрывы или работа систем ПВО рядом с нами. Ты хотел знать и видеть, что летит, в каком направлении и где возможен прилет. По звуку ты мог определить направление и место попадания, и да, это всегда совпадало. Ты был таким невоз- мутимыми, иногда и веселым. 
За все наше время не проявлял явных синдромов ПТСР, но я видела в тебе скрытые. Ты так старался их не показывать: наруше- ние сна, постоянный поиск взглядом опасности, ожидание от всех 
148угрозы, баротравмы, нарушение зрения, состояние „весельчака”, желание адреналина... Ты никогда не психовал, не кричал, не дер- гался ночами, не поднимал на меня руку, не доказывал прохожим, что ты из Бахмута, ничего такого, чего остерегаются большинство родных военных. Я тебя никогда не боялась, но так сильно пере- живала за тебя, за твое состояние и проживание тобой травми- рующих событий. Хотела максимально тебе помочь справиться, быть рядом.
Вспоминаю, как однажды вечером мы сидели на лавочке воз- ле дома, было темно, я тебя обнимала. И неожиданно возле нас раздался резкий звук, похожий на автоматную очередь. Это был треск кабеля на фонарном столбе. Ты вздрогнул, и я тебя обняла ещё крепче… Ты подумал, что это вражеский огневой контакт. 
Да, был еще случай, когда ты так резко проснулся и дернулся от звука взрыва, что я больше испугалась за тебя, чем грохота. Была ночь, на улице тишина, мы спали и случился очередной прилет, от которого почувствовалась сильная вибрация. Ты вздрогнул, тако- го не было раньше у тебя, но тогда что-то тебя взбудоражило, ты даже привстал. Я так почувствовала твою тревогу, даже в темноте были видны твои уставшие глаза от всего этого. У меня внутри все перевернулось, я так крепко тебя обняла и, слушая твое дыхание, ждала, пока ты снова уснешь.
Вспоминаю, как ездили с тобой в ботанический сад, что у вас в Кривом Роге. Какой же он огромный и очень красивый, мы так на- ходились тогда и, как жаль, что даже не сфотографировались. На выходе мы купили домой землянику в горшочке – ты увидел ее и предложил купить. Она прижилась у нас дома. Через пару месяцев завяла, но успела выбросить одну ягоду. 
Вспоминаю как пришли к „СУЛЕЙМАНУ” (Кирилл, а СУЛЕЙ- МАН потому, что бородатый и мусульманин) в больницу после его ранения. Это была городская клиническая больница №4 Днепра. 
149Мы накупили ему огромный пакет вкусностей, которые он любил. Ты его давно знал, вы вместе были на фронте, и ты знал, что ему понравится и сам все это выбирал для него в магазине.
День, когда мы пришли его навестить, был днем моего с ним знакомства. Ты про него много раньше рассказывал и он тебе был дорог. Не лучший повод для знакомства, но, как вышло. 
С ним в палате была его жена Настя, она за ним ухаживала и по- могала. СУЛЕЙМАН был с аппаратом Илизарова на обеих ногах, на лице были ожоги. Он сказал, что работал танчик и всем немало досталось, были парни 200-е… После нас к нему начали приходить ваши общие товарищи. Ему было плохо, но он был рад вас видеть и благодарил за то, что вы пришли и за ваши пакеты продуктов. 
Ты дома показывал ваши совместные фото, и там он был с длинной бородой, а сейчас, в больнице, его побрили, и он казал- ся абсолютно другим человеком – ты даже немного подшутил над ним тогда, а он через боль улыбнулся. Ты вспоминал, как и он так- же всегда подшучивал над тобой, когда вы были на фронте, ваш добрый побратимский юмор. Ты говорил, что, помимо ужаса, на войне на самом деле было много и веселых моментов, историй. Война многому учит и заставляет многое переоценить, как в себе, так и в окружающих. 
Там же, в палате, ты познакомил меня и со СМАЙЛИКОМ (Анд- рей), он был приветливый весельчак, приехал навестить СУЛЕЙ- МАНА и был в городе проездом. С момента твоего перевода в раз- ведку вы больше не встречались, и он был рад увидеть тебя. И также, по привычке, тоже подшутил над тобой. Тебя любили все и всегда рады были видеть. Ты был словно воплощение энергии чистоты и искренности, словно что-то высшее и духовное, к чему всегда тяну- ло. И это что-то было воплощением в виде тебя, к кому можно было прикоснуться, кто был реален и кто хотел изменить мир.
Мы тогда вышли с больницы расстроенные и ты сказал: „Да, он быстро с войны вернулся, через 2 недели…” До ранения СУ- ЛЕЙМАН был в Днепре, наверное, отпуск, не помню точно. Я 
150тогда подумала: „Понимаю, что это жестоко, эгоистично и нето- лерантно, но я так рада, что на его месте был не ты, рада, что ты был рядом со мной, а не там, в боях, снова…” Мне было очень жаль СУЛЕЙМАНА, Настю, что им обоим придется тяжело, что им придется находить силы и справляться, но меня очень пугала мысль снова увидеть тебя в госпитале, снова с каким-то тяжелым ранением. И не потому, что тяжело будет мне, а потому, что ТЕБЕ вновь придется переживать боль, что вновь психологически бу- дет очень сложно...
Я не представляю, сколько нужно сил и воли, чтобы пережить ранения, ампутации. Особенно, когда приходиться переживать и справляться одному, когда рядом нет поддержки и родного чело- века. Это и невозможно представить, это знают только те, кто про- чувствовал на себе.
Вспоминаю как ты узнал про ChatGPT (универсальный чат-бот, который умеет вести осознанный диалог и отвечать на сложные вопросы), а потом я не могла оторвать тебя от него. Мы сидели вечером дома на квартире в Дружковке, когда я приезжала к тебе. Я сама только недавно узнала про чат-бот и, так как ты любил все новое и любил много чего изучать, я решила поделиться с тобой. Рассказала, что есть интересный бот, что его работа основана на модели работы искусственного интеллекта, что он постоянно об- учается. Ты сразу же установил его себе на телефон и первое, что у него спросил: „Какова вероятность измены”. Мы так смеялись с этого, точнее, ты подшучивал надо мной – бот ответил, что девуш- ки чаще подвержены изменам. После ты задавал ему много вопро- сов по военной тематике и тебя даже удивили ответы. Ты сказал, что он дает не просто стандартные ответы, а анализирует инфор- мацию. Ты говорил, что в ответах нашел для себя много интерес- ного и полезного, то, чего не знал ранее. Ты каждый вечер минут по 30 пропадал в переписке с ним, тебя это так завлекало. 
151Ты всегда с удовольствием изучал все новое, особенно если тебе было интересно. Помню, я тебе в какой-то из вечеров наших созвонов сказала, что сама подсела на переписку и потом расска- зывала свои вопросы боту и что он мне отвечал. И да, мне тоже понравились его ответы. Ты тогда смеялся. 
Наверное, примерно с мая ты начал поднимать тему твоего воз- вращения на фронт, ты об этом часто говорил. На какое-то время мне удалось тебя отговорить. И я была невероятно рада, что ты соглашался со мной. Но тебя хватало ненадолго, в июле ты вновь заговорил об этом и серьезно взялся за решение возможности вер- нуться, уговоры и ссоры на тебя не влияли. Ты не мог бесконечно увиливать от фронта, после ранения и восстановления тебе нужно было определиться с действиями.
Ты меня успокаивал и говорил, что есть варианты не возвра- щаться с ранением на первую линию, что есть должности, не связанные с боевыми выходами на позиции; есть возможность попасть в ремонтную роту. Говорил, что есть знакомые, и ты все решишь... Но ты не рассказывал мне о своих мыслях и планах на- счет всего этого. Ты отказывался обсуждать твои вопросы, когда я у тебя спрашивала. Я тебя просила рассказать хоть что-то, что ты об этом думаешь и какой видишь выход. Я хотела тебе помочь, но не знала как, у меня просто не было никакой информации о твоих действиях и планах. Ты говорил: „Не хочу рассказывать, пока сам точно не буду знать, не люблю делиться тем, что не решено. Тебе не нужно знать о моих проблемах”. Я говорила тебе, что мы вместе и должны все обсуждать и решать вместе, это нормально, мы же почти семья, и забота друг о друге – это вполне нормально, это часть отношений и так должно быть. 
Вскоре, где-то в середине июля, ты поехал в Дружковку на ТПУ (место вашего расположения, это была не сама Дружковка, а со- седнее с ним пгт – Красноторка) к своему командиру договари- ваться за возвращение в бригаду и определяться с должностью. Ты 
152вернулся довольный и сказал, что тебя берут на твою же прежнюю должность – разведснайпер. Меня это совсем не обрадовало. Ты сказал, что тебя уже ждут в роте и что командир тебе не поставил конкретного срока прибытия. Он тебе сказал, что можешь вер- нуться в любое время, как только будешь готов. Он брал даже без прохождения ВВК, что есть обязательной процедурой перед воз- вращением на фронт после ранений. Так как комиссия определяет пригодность к службе и возможность выполнять боевые задачи подразделения. Ты просто ненавидел врачей и больницы, и был рад, что тебя избавили от бумажной волокиты с ВВК и ожидани- ями в очередях больниц. Но это есть явное нарушение, в первую очередь твоего командира. Уверена, что если бы ты проходил – ве- лика вероятность, что тебя бы не пропустили, ведь твоя рука не функционировала на 100% для выполнения задач в разведроте. Это тебя ставило под еще большую угрозу.
С того дня я каждый день просыпалась с мыслью, что он может быть последним с тобой. Я часто спрашивала у тебя: „И когда ты думаешь возвращаться?” Ты всегда отвечал: „Не знаю, я тебе ска- жу.” Такая неопределенность тянулась довольно долго, и мне это тоже было тяжело. Ты несколько раз собирался и складывал вещи, но на следующее утро просыпался, смотрел на рюкзаки, обнимал и говорил: „Не могу уехать от тебя, не хочу оставлять. Хочу быть с тобой, хочу семью”. Мы оказались в тупике – ты не мог остаться, но и не хотел уезжать. А я не могла тебе ничем помочь. 
Ты уже позже, после возвращения с Дружковки, сказал, что не получилось так, как ты хотел, что все должности, за которые ты думал, были заняты, и единственное, что оставалось – вернуться снайпером на свое место. Я так и не узнала, что на самом деле слу- чилось, почему у тебя не получилось договориться, почему тебе не помогли, как ты думал, и на кого ты рассчитывал в своей помощи... 
Ты говорил, что у тебя не было выбора не вернуться, ты хотел быть со мной, хотел семью, но и хотел на фронт, хотел воевать, хо- тел больше зарабатывать. Как глупо – погнался за деньгами. Гово-
153рил, что на войне ты свой среди своих, что чувствуешь свою поль- зу там. Ты говорил, что с удовольствием остался, если б мог найти тут работу; говорил, что устал от войны… Как же я не хотела тебя отпускать, как просила поговорить об этом... Насчет работы я тебе всегда говорила, что что-то придумаем, я бы работала. И вообще, деньги, работа, достаток – это все ничто по сравнению с жизнью. Ничто не имеет значения выше человека, любимого человека...
Ты убеждал меня, что сможешь работать и двумя пальцами, говорил, что не будешь идти вперед; что не будешь себя подстав- лять; что будешь аккуратным; что с твоей новой винтовкой будет меньше риска, еще много чего... А я тебе поверила. Хотя я, как ни- кто, знала твое состояние, знала о тебе все! Почему я позволила тебе вернуться?.. Я должна была спросить кого-то, обратиться к кому-то – родителям, твоим побратимам, к кому-то, кто мог бы тебе помочь или подсказать как поступить. Но тогда мне это даже не пришло в голову, ты решал сам, а я не знала, что именно проис- ходило у тебя в голове. Ты всегда меня оберегал и заботился, а я.., я не смогла позаботиться о тебе, не сохранила тебя... 
Ты вернулся на фронт 21.07.2023, тебя забрал из дома твой по- братим который проезжал мимо нашего города. Он заехал за то- бой к 18.00, вернее, тебе нужно было подойти к месту недалеко от нашего дома. Он не знал города, и ты сказал, что сам подойдешь к нему. Было странное чувство в те минуты, не могла поверить, что ты все-таки уходишь, что после столького времени, когда мы всег- да были вместе, я должна тебя отпустить. 
Когда мы выходили с квартиры, ты достал из кармана ключ и положил на стол – в тот миг у меня возникло ощущение, что ты уходишь навсегда. Ты говорил, что все будет хорошо, что тебя бу- дут отпускать, что я всегда смогу приехать к тебе и чем чаще, тем будет лучше. В первую же ночь было так пусто дома без тебя, и я написала, что уже скучаю... 
Помню, насколько мне было приятно услышать, когда ты ска- зал, что уверен во мне, что доверяешь. Что ты знаешь, что я всегда 
154тебе приду на помощь, что смогу решить твои вопросы, пока ты будешь на фронте, что ты можешь доверить мне свои дела, себя. 
Я была рада и благодарна за твое доверие ко мне. Для меня это было очень важно, это объединяло нас еще сильней. Мне было важно, чтобы ты чувствовал, что мы одно целое и что каждый может друг другу полностью довериться. Я тебе доверяла больше, чем сама себе. 
Когда ты вернулся на фронт, ты оставил мне все: машину, свои вещи, документы, паспорт. Для меня это был большой знак дове- рия, да и ты также сказал: „Видишь, я же оставил все важное у тебя, я не собираюсь пропадать...” Как ты ошибался, нет, важное – это был ты! И ты как раз ушел. 
Вспоминаю, как часто и неожиданно ты забегал ко мне в зал на тренировки. Помнишь, когда ты уезжал в Дружковку догова- риваться за свое возвращение, я злилась и так расстраивалась, что ты хочешь вернуться, мы ссорились из-за этого. Ребята с группы видели, что я была расстроена и спросили, а я, не зная тогда всей информации, сказала, что ты выбрал войну, у меня были слезы на глазах в этот момент. У меня шла тренировка, и тут ты зашел в зал, хотя за 5 минут до этого я звонила тебе и в нашем разговоре ты сказал, что еще там и вернешься завтра. Что тебе нужно закон- чить свои вопросы. Так что я совсем не ожидала тебя увидеть. Ты забежал и крепко, крепко обнял, поцеловал, сказал „люблю очень сильно”, и я заплакала. Как же я рада была тебя видеть, я так со- скучилась за тобой за эти дни, пока тебя не было. Так была рада прикоснуться к тебе, быть рядом. Было чувство, что меня обнял ангел. Ты сказал: „Не бойся, все будет хорошо, я вернусь”. Я смо- трела в твои глаза и плакала, мне было больно за тебя, что ты снова возвращаешь себя в ад войны. Было больно, что тебя отнимают. В твоей улыбке была грусть, а в глазах – любовь. Ты остался со мной до конца тренировки и не сводил взгляда с меня, часто подбегая ко мне, чтобы обнять и поцеловать.
155Вспоминаю, как ты был рад, когда вернулся на ТПУ, точнее, ты хотел показать, что был рад. Тебя экипировали всем, чем ты хо- тел, и даже больше: дали винтовку ЮАР с прицелом и глушите- лем, костюм разведчика, пистолет ПМ, маскировочный костюм, тепловизионный прицел, прибор ночного виденья ... Гордо гово- рил: „Видишь, как меня ценят”. Говорил, что, в сравнении с тем, как было во время боев в Бахмуте, сейчас ты в полной экипировке и что теперь тебе легче будет работать, не нужно ничего покупать за свой счет, как ты думал, и твоя работа будет намного лучше. Ты с гордостью рассказывал про вашу машину Senator, говорил, что в разведвзводе хорошее обеспечение, по сравнению с остальными.
После твоей СВД со сбитым прицелом для тебя была радость работать с хорошей винтовкой, ты кинул фото с ней. Я написала „Мой герой”. Ты ответил: „Когда смотрю в прицел – вижу твою лю- бовь”. Я добавила: „Так хочу тебя обнять сейчас. Люблю”. В твоих сообщениях всегда было столько нежности и любви, даже в самых тяжелых ситуациях и местах, где ты был, ты всегда дарил мне лю- бовь. А потом ты написал: „Хочу уже увидеть наших детей”. Даже не представляешь, насколько меня тронули эти слова! Наверное, потому, что также сильно хотела этого, также мечтала... И мы по- том полночи обсуждали нашу будущую семью, выбирали имена. Именно в этот день ты рассказывал, как сильно хочешь сына, как хотел бы гулять с ним за руку, как хотел бы многому научить его. Ты с таким теплом рассказывал, я даже на расстоянии чувствовала это! Я была уверена, что ты будешь лучшим папой в мире, лучшим мужем... Я была уверена в тебе, как ни в ком ранее!
Вспоминаю, как при каждом нашем звонке в течение дня ты каждый раз спрашивал, когда я приеду к тебе в Дружковку. А я каждый раз отвечала, что готова приехать в любой день и время, как только ты скажешь, что к тебе можно и тебя отпустят. Я так сильно скучала за тобой. И говорила это тебе, и ты говорил в от- вет, что тоже очень скучаешь. У меня дома был собран „быстрый чемоданчик” – самые необходимые вещи и личная гигиена, а в 
156день поездки оставалось бы закинуть только пару вещей из смен- ной одежды. 
Вспоминаю, как ты боялся своего повышения по службе (перед твоим возвращением тебе дали должность „старший разведчик”) и ответственности. Тебя многое волновало тогда, но ты был рад, хотя переживал, что не справишься, что сильно молод, чтобы заводить группу 40-летних мужиков на задания. У тебя не было цели двигать- ся по военной карьере. Ты не хотел этого, не хотел отвечать за жизни и гибель людей, хотя и понимал, что в этом не было бы твоей вины. Это война и смерти неизбежны. Я тебе говорила, что ты справишь- ся, ты был умный и смог бы руководить с наименьшими потерями в личном составе, ты бы никогда не подставлял людей на риск, всегда придумал бы выход или другой план. И ты бы всегда выполнял по- ставленные перед тобой задачи, даже рискуя собой. 
Помню, как мы мечтали о нашей поездке за границу. Ты меч- тал... Ты так хотел побывать за пределами страны, увидеть мир; жалел, что не поехал тогда, раньше, когда была возможность. Я как-то в ленте увидела короткие ролики, наверное, с каких-то островов. Там были такие красивые уютные домики и вокруг ди- кая природа, закаты, тишина, океан. Было очень красиво, я поду- мала: „Как было бы здорово оказаться там с тобой”. Я тебе кинула и написала: „Смотри какая красота, хочу быть там с тобой”. А ты ответил: „Да, красиво. Но я сплю на полу, а самое красивое место у нас – это сарай”. У меня тогда были слезы на глазах, как я хотела вытащить тебя из мира войны, хотела, чтобы ты вернулся в обыч- ную жизнь, чтобы не переживал все это заново... 
Еще когда мы говорили о наших мечтах, ты рассказал, что одна из твоих – это прокатиться на танке, сидя на его стволе. Сам сме- ялся, когда рассказывал, но это была твоя мечта. Хотя меня тогда удивило, что у тебя не выпало возможности за все время службы и войны. Говорил, что танк и БМП – это вообще не сравнимое, раз-
157ная поражающая сила, разная мощь и цель применения. И разные ощущения от нахождения в машинах.
Вспоминаю, как пересылала тебе вещи, как собирала посылки. Ты звонил и просил пару вещей, а в итоге мы собирали коробку. Я спрашивала: „Это точно все, подумай”.  А ты отвечал: „Все, но можно еще положить…” Ты не хотел собирать много вещей и брал только самое необходимое. Ты знал, что при постоянных переме- щениях вещей должно быть по минимуму, но все равно говорил, что насобирал уже столько, что не влазит в твой рюкзак, и я зака- зала тебе сумку-баул. Она была огромной, а ты, смеясь говорил: „Пришли мне себя, я скучаю. Сумка у тебя уже есть”. 
Вспоминаю, как за несколько дней до твоего ранения ты позво- нил и задорным веселым голосом спросил: „А ты знаешь, что за меня дают 3 миллиона? Получишь, когда я умру”. Ты тогда смеялся, а я застыла от твоей фразы. Я тебе сказала, что не смей, чтобы даже такой мысли не было в твоей голове. Мне страшно просто слышать такое! Никакие суммы не заменят тебя. Я боялась предположить такое событие – это был бы мой кошмар. Какие же у тебя шутки были. Сейчас думаю: а был ли в твоих словах юмор? Я понимала, что ты на войне и что смерть – вполне вероятное событие, но это невозможно осознать заранее, невозможно подготовиться. Чудес не бывает, я это знаю, но верила, что ты вернешься живым; вер- нешься, как и обещал мне; вернешься, потому что так хотел жить, так мечтал о многом. 
С 21.07.23 при каждом звонке неизвестного номера я замирала, мое сердце замирало – я боялась отвечать. Это был словно элек- трический разряд. Боялась потому, что думала: мне звонят, чтобы сообщить какую-то плохую новость о тебе, что ты 300-й или... 
 Вспоминаю, как однажды, когда ты был в расположении, ска- зал, что у вас будут учения, что ты будешь занят, и как вернешься – наберешь. В итоге, ты пропал на сутки. Я так переживала за тебя 
158тогда. Ты говорил: „Не волнуйся, я же не на позиции еще, ничего не случится”. А я думала: „Как раз может случиться, что угодно, вы же были вблизи фронта, а от тебя – тишина”. Ты перезвонил и сказал, что все хорошо, что вы задержались, ты не хотел поздно звонить, а потом уснул. Как я тебя тогда отругала, а ты смеялся. Ты мог меня набрать в любое время дня и ночи, я всегда тебе отвечала, и ты это знал, но в тот день ты почему-то решил, что поздно зво- нить. Я еще подумала, как странно. 
На следующий свой выход ты писал даже поздней ночью: „Мы уже вернулись, не переживай. Спокойной ночи, люблю”. После ты всегда мне отписывался или перезванивал, неважно сколько было на часах. 
Вспоминаю, как однажды вечером ты позвонил и рассказывал, как вы отмечали с побратимами на речке за один вечер все празд- ничные события каждого из вас: кто-то женился, у кого-то был день рождения, у тебя повышение… Тебя тогда заставили пить, ты так смеялся, когда рассказывал это. А еще больше смеялся, когда ваши устроили между собой разборки, как потом пошли выяснять отношения с соседней бригадой десанта; как на следующее утро парни проснулись побитые и не помнили из-за чего. Ты никогда не влазил в пьяные разборки, да ты и не пил, поэтому всегда судил здраво и понимал, чем заканчиваются такие посиделки. Ты вооб- ще очень редко пил даже со своими побратимами, и они это тоже знали. Ты говорил, что тогда был в стороне и наблюдал за всем этим, поэтому утром из всех был в хорошем бодром состоянии и поехал на полигон, пока остальные отлеживались и приходили в чувства. 
Вспоминаю летние вечера наших „дистанционных” прогулок. Ты находился на КСП, я в Днепре, мы невероятно скучали друг за другом, и нам так не хватало тех наших привычных совместных прогулок. Пока ты был там, нам обоим было тяжело, это чувствова- лось по твоим сообщениям, звонкам. Помню, как ты говорил: „Ког-
159да мы далеко друг от друга – болят наши души” – как точно эти сло- ва передавали наши чувства. Я в тебе видела все наше будущее и не представляла жизнь без тебя или вдали от тебя. Ты стал ее частью, частью меня. Ты был далеко от меня, там, на учениях, на полигоне, на посту или занимался пристрелкой винтовки, а я одна выходила вечером пройтись по массиву в вечерней прохладе, и мы созвани- вались, представляя, что гуляем вдвоем. Мы были далеко друг от друга, но в то же время рядом. Я не могла тебя обнять, не чувство- вала твою руку в моей, но слышала твой голос, и он меня успока- ивал. Мы могли разговаривать часами, а ты всегда так переживал, что я ходила одна вечером. Когда я возвращалась домой, ты всегда набирал меня еще раз, чтобы убедиться, что я дома и все хорошо. И мы снова могли зависнуть в разговоре на часы. Мы могли 10 раз за вечер желать друг другу спокойной ночи, а потом снова и снова переписываться, не желая отпускать друг друга. 
Вспоминаю, как мы отвечали на вопросы, которые мне скинула моя подруга. Такой психологический тест был, чтобы лучше уз- нать друг друга. Не думала, что ты согласишься, но ты согласился. Там был список из 15 вопросов, на которые каждый должен был ответить честно и искренне. А потом мы просто спрашивали друг у друга все, что придет нам в голову, любые вопросы на любые темы. Помню, как меня тронули твои ответы. Ты в это время был в расположении, как раз была очередь твоего дежурства на посту, и ты был один. Мы могли спокойно говорить, нас никто не слушал, это был август 2023-го. Мы вечером созвонились и разговарива- ли, потом по очереди отвечали на вопросы того теста. Ты что-то спрашивал у меня, а я у тебя, вне списка уже. Наша фантазия от- ветов на вопросы закончилась, и потом мы просто разговаривали и обсуждали наше будущее. У меня вопросов было больше, чем у тебя, и я сказала: „Если захочешь что-то спросить или узнать – мо- жешь писать в любое время. Всегда отвечу”. Ты сказал: „Хорошо, если придет фантазия – тоже можешь спрашивать. А знаешь, мне 
160это понравилось, так открыто разговаривать, слышать искренние ответы и спрашивать что угодно...”. И мы пожелали друг другу спо- койной ночи. 
Я тогда не могла уснуть и в 01.15 написала тебе список вопро- сов, что пришли мне в голову: 
1. Какие качества ты ценишь в девушке? 
2. Считаешь ли ты, что человеку стоит давать второй шанс? 
3. Какой момент жизни ты бы хотел навсегда вычеркнуть из па- мяти? 
4. Если бы тебе предложили выбор: счастливая семья, но у тебя всегда будут финансовые трудности, или вечная роскошная жизнь, но никогда не будет семьи. Что ты выберешь? 
5. Что ты считаешь своим самым глупым поступком? 
6. Если бы ты был президентом, смог бы отдать приказ на приме- нение ядерного/биологического оружия? 
7. Какую мировую или глобальную проблему ты хотел бы решить (не считая войны в стране)? 
8. Хотел бы быть супергероем с какими-то способностями? 
9. Какие 3 твои жизненные принципы, которые ты не переступишь и которых ты придерживаешься? 
10. Что ты никогда не сможешь простить? 
11. Сможешь ли ты отказаться от чего-то важного ради семьи? 
12. Что ты хочешь изменить во мне? 
13. Самая безумная вещь или поступок, который ты хотел бы сде- лать? 
14. Если бы ты узнал, что я через несколько дней умру от неизлечи- мой болезни, ты бы мне сказал? 
15. Взглянув на человека, хотел бы читать мысли или знать его бу- дущее? 
16. Твое первое воспоминание из детства, что ты можешь вспом- нить?
А ты в 02.40 ответил мне: 
1. Честность и доброту. 
1612. Не всегда от ситуации зависит. 
3. Войну. 
4. Я выбрал бы второе, но в моей жизни потом появилась ты, и я выбрал семью. 
5. Подписать контракт. 
6. Да. 
7. Коррупцию и безработицу. 
8. Нет, так было бы неинтересно жить. 
9. Будь честен, хитёр и смел. 
10. Измену и лицемерие. 
11. Да. 
12. Никогда не сомневайся и не сожалей об утраченных возможнос- тях, двигайся вперёд. 
13. Прыгнуть с парашютом, увидеть своих детей. 
14. Я тебя люблю, я с тобой, не бойся. 
15. Возможно, но, скорее всего, нет. 
16. Как я читал книги и записывал в блокнот главное под одеялом с фонариком и как с братом занимались всякой х..й, мастерили в отсутствие родителей. 
Мне были очень интересны твои ответы, твое мнение и ты очень тронул своей искренностью и честностью. Ты отвечал крат- ко, но так открыто. Я была так благодарна тебе за ответы и время, что ты потратил на них, особенно за ответ на вопрос: „Что бы ты хотел изменить во мне” – ты не критиковал меня и не хотел пере- делывать во мне ничего, хотя я уверена: у меня есть недостатки. Но ты это никогда не высказывал и не заставлял меня меняться. 
Помнишь, как обсуждали с тобой „языки любви”? Ты тогда не знал, что это за термин и о чем вообще речь, тебя не интере- совала психология отношений. Я кинула тебе ссылку на краткое описание, и ты изучил все, а потом сам меня набрал, и мы долго разговаривали, тоже сказал, что интересная тема. Шутя добавил: „я обсужу это все с парнями, интересна их реакция”. Наши языки совпали, у нас обоих были забота, внимание и прикосновение. 
162Вспоминаю, что у нас были свои песни, точнее, мы назвали их нашими. Свои, потому что в их текстах были мы, наша история, наши события, наши чувства. Странно, но правда, так все было похоже, словно кто-то переписал нашу жизнь в эти треки и мы слушали о себе. 
Первую – XOLIDAYBOY „Мания” ты мне кинул в Signal и напи- сал: „Песня о тебе и мне. Люблю тебя”, это было 29.07.2023 в 04.17, после того, как мы всю ночь спрашивали друг друга о всяких во- просах, после твоего сообщения с ответами на мои вопросы... 
Вторую кинула тебе я (это было 08.08.2023) и написала: „Как похоже, прям как сейчас у нас” – Торба ТРБ, Китос „Подари мне”. Ты ответил: „Да, особенно насчет решу пару проблем (текст из песни)”. 
Я кидала тебе еще несколько, они были про войну, и я подума- ла, как точно передано в песне суть, реальность и переживания. В тексте я слышала все, что переживал и видел ты, что ты рассказы- вал о Бахмуте. У меня всегда слезы на глазах, когда я их слушаю, а сейчас они как никогда напоминают о тебе... 
•       Антитіла „Фортеця Бахмут” 
•       Spiv Brativ „Бахмут” 
•       Dibrova „Я бачив” 
•       Yarmak „Моя країна” 
•       Burla „Крым” 
Вспоминаю, ты рассказывал, как вы выезжали на полигон, как проходили ваши учения, что вы делали, какие были цели, задачи каждого. Рассказывал, как вы ночью бегали с тепловизорами по 10 км по полям, как тренировались с ночниками, как сидели в лесу полдня до ночи и наблюдали за людьми и должны были записы- вать все, гоняя от себя комаров и крыс. Ты тогда позвонил как раз с учений, говорил, что сидишь в лесу уже полдня, наблюдаешь, де- лаешь заметки, что скучаешь и хочешь увидеть меня. Ты рассказы- вал в общих чертах, не раскрывая никаких секретов, не озвучивал 
163местоположение и деталей учений. Ты рассказывал каждый свой день, что случалось с тобой, как ты его проводил.
Вспоминаю, когда ты был на КСП, ты мне кинул фильм „Аме- риканский снайпер” 2014 года (сюжет фильма о войне в Ираке). Ты сказал: „Посмотри, это прям про меня.” Фильм основан на ме- муарах снайпера 3-й команды SEAL, на его счету было более 200 убитых, за что его прозвали „Дьявол”. Ты говорил: „Хочу быть таким же”. На своей войне ты говорил, что считал убитых только поначалу, когда число перешло за 20 – перестал. История фильма была правда похожа на твою, на нашу. Главный герой был тобой – военным снайпером: решение пойти на войну, школа обучения снайперов, ранение, психологические травмы, любовь, семья... Ты еще написал потом: „И заметь, он вернулся с войны и не сдох там. У нас будет так же, не переживай”. Ты говорил, что тебя бесила главная героиня, что она была слишком надоедливая и сопливая. А я видела в ней себя, все то же самое переживала я с тобой... Я смотрела и видела в фильме нас – копия всех событий, и даже та- кие же чувства героев. Все так похоже, разница лишь в том, что он вернулся и выжил, а ты отдал свою жизнь… Меня так впечатлил тогда фильм, я плакала от него, я плакала за тебя... И я помню, как ночью написала тебе: „Люблю, очень сильно. Обещай вернуться живым, ты мне нужен!” Ты меня сразу набрал и мы долго разгова- ривали, ты говорил: „Не пускай сопли, все будет хорошо”. 
Вспоминаю, как в нашу первую встречу в Дружковке (дни, ког- да я была у тебя 02.08–07.08), гуляя по городу, мы проходили мимо площади и там стояла такая красивая статуя влюбленной пары. Ты ее заметил и каждый раз, когда мы проходили мимо этого места, меня останавливал напротив нее и целовал. Оказалось, что это было здание загса. Ты как-то сказал: „Давай зайдем”. Но он был закрыт. 
Мы не знали города и особо не гуляли по нему. Мы были на квартире и просто наслаждались временем вместе: разговарива-
164ли, валялись на диване, дурачились и смотрели сериал. Выходили только в магазины за едой и, конечно, ходили по военным мага- зинчикам. Было очень жарко и даже не хотелось где-то гулять, тем более в городе был с 21.00 комендантский час. 
Помню, как, сидя в квартире, я сказала, что хочу тебе что-то отдать, что есть небольшой приятный сюрприз. Я сделала для тебя коробочку „100 причин, почему я тебя люблю”, и туда накидала бу- мажечки, на каждой из которых написала причину, почему я тебя люблю. Как она тебя удивила и порадовала – 100 заметок, сверну- тых в трубочку, ты их читал и улыбался. Ты комментировал ка- ждую причину, а я сидела рядом и смотрела на тебя, радовалась, что ты был рядом, что могла видеть тебя, твою улыбку. 
После последней, я тебя обняла и сказала: „Люблю тебя, очень-очень”! Ты улыбнулся и поцеловал меня. Ты когда-то спра- шивал почему я с тобой и почему выбрала тебя. Так вот, эти 100 причин были маленькой частью почему. 
Я сразу тебе сказала, что можешь потом просто выкинуть эту коробочку, я не обижусь. Я знала, что тебе неудобно носить лиш- ние вещи с собой, что у тебя и так не помещалось в твой огромный баул, а тут еще и коробка. Я знала, что тебе важно и нужно иметь минимум вещей. Но когда мы выезжали с квартиры, ты ее забрал в свой рюкзак. 
Вспоминаю, как мы валялись на кровати. Я лазила в Facebook и ко мне добавился какой-то мужчина, по профилю он был тоже военный. Я тебе это сказала и показала его запрос. Я обычно не до- бавляю незнакомых людей. Я его не знала и не знала, почему он дал запрос, но по фото было видно, что он с вашей 93-й бригады. Ин- формации на странице не было и тебя чего-то он так зацепил – ты час, наверное, рылся в интернете и нашел про него все, даже адрес, где живет. Мне было так смешно, а ты сказал: „Вот так работает разведка”. Я тебя поцеловала. 
 Вспоминаю, как мы были у моей тети в гостях в Дружковке, это было в один из тех дней, когда я приезжала к тебе в начале августа. 
165Ты познакомился с ее мужем, до этого вы не виделись (хотя тетя жила некоторое время недалеко от меня в Днепре, и мы ходили к ней в гости, она часто приходила к нам), и мы долго разговаривали за столом, ели огромную пиццу, ты много рассказывал про войну, и это было всем интересно. Они нас приглашали к себе в любое время, и мы пообещали, что приедем еще... Потом тетя мне звони- ла и сказала: „Какой же Миша хороший, он мне стал как сын”. 
Вспоминаю как ты говорил, что хочешь уже на боевые выходы (ты был на ТПУ всего месяц, но тебе было скучно без боев, адрена- лина, ты не мог просто сидеть); что скучно сидеть в расположении, говорил, что снова хочешь получать 100 тыс... Говорил, что хотел побольше ликвидировать орков  – ведь у тебя уже была крутая винтовка и дальность стрельбы до 2 км. Ты так хотел с нее постре- лять именно на боевом выходе. 
Ты так был рад тогда, что тебя назначили на выход. Ты мне по- звонил 25.08.2023 поздно вечером, за день до ранения, и сказал, что ночью у вас выход на задание. Сказал: „Я быстро отработают и меня должны отпустить, приезжай, скучаю”. Сказал, что наберешь, как только вернешься с задания, и мы встретимся в Дружковке. Я ночью купила билет к тебе... 
Вспоминаю, как в последнюю нашу встречу в Дружковке мы были счастливы. Наверное, эти дни были как никогда особенны- ми, словно чувствовали, что больше не повторим их… Мы валя- лись на диване, а ты читал астрологические прогнозы совмести- мости и так радовался, когда в каждом говорили, что мы подходим идеально друг другу по зодиакам и что такие пары самые креп- кие… Мы тогда почти не гуляли и могли день проваляться, обни- мая друг друга, или разговаривать, шутить, молчать. Мы тогда не замечали время и дни. До моего приезда прошло всего 2 недели, как ты уехал с Днепра, но я уже очень по тебе соскучилась и как же рада была обнять тебя при встрече и как нежно ты меня поце-
166ловал тогда. В день моего приезда я прибыла раньше и собствен- ник квартиры, которую я арендовала, попросил подождать пару часов, пока он уберет квартиру от предыдущих жильцов. Я сидела на улице возле подъезда и ждала, пока ты подойдешь. Я так рада была увидеть! Снова почувствовать твою любимую мордашку в своих руках, почувствовать твои губы. Ты был после учений и сут- ки не спал, уставший и замученный. Вы всю ночь бегали по полям. Но ты так крепко обнял меня при встрече и так нежно поцеловал. Я посадила тебя рядом на лавочку, обняла и сказала: „Ты устав- ший, поспи хоть немного дома”. Ты, как всегда, ответил, что все нормально. Минут через 30 к нам спустился собственник и отдал ключи. Квартира была на 9-м этаже, лифт не работал, и ты просто выбился из сил, пока мы поднялись. Я пыталась уложить тебя не- много поспать, но ты заобнимал и зацеловал меня, не соглашаясь на сон. Ты хотел каждую свою минуту провести со мной. Казалось бы, с твоего отъезда мы не виделись всего 14 дней, но для нас обо- их это было слишком много! 
Вспоминаю день в Дружковке, когда ты подарил мне колечко. Мы гуляли и по пути домой зашли в военный магазин, ты смот-
рел себе фонарик, масло для оружия. И пока присматривал себе, сказал, чтобы я посмотрела и для себя что-то – мне же тоже нра- вятся военные вещи. Я глазела по витринам, но ничего не увиде- ла. В магазине не было ничего особенного, за исключением цен, завышенных в разы, что было обычным делом в городах, где про- живают военные. Ты предложил футболку. Она висела немного в стороне, на витрине соседнего отдела в этом же магазине. То была закрытая витрина всякого женского барахла и в стекле стояла стойка с кольцами. Ты сказал: „Хочешь? Давай подарю, не обру- чальное, конечно, но это пока,” – я улыбнулась, мы вместе выбира- ли, и ты купил его. 
Девушка, отдавая кольцо, улыбнулась, посмотрев на нас, сказа- ла, что мы красиво смотримся вместе. Я одела его и была так рада, 
167было чувство, что я твоя, и ты это закрепил. И ты был так рад, когда я одела его на палец. Ты всю дорогу смотрел на это кольцо и улыбался, не выпуская мою руку из своей (я его не сняла и сейчас, когда смотрю на него – первое, что вспоминаю тот наш день, мо- мент, когда ты подарил его).
Мы хотели подать заявление в сентябре, на твой день рожде- ния, и ты просил узнать процедуру браков с военными, как по- даются документы. Вспоминаю день, когда ты позвонил и таким веселым голосом сказал: „А меня отпустят в отпуск на 10 дней если будет уважительная причина, например – брак. Целых 10 дней, представляешь. Снова дома, снова вместе. Скучаю...” Ты говорил, что у тебя есть план для нас, что позже расскажешь. Но не успел... Даже не могу предположить, что ты придумал в своей голове, ты никогда не говорил об этом.
Вспоминаю, как 21.08 ты мне кинул фото эмблемы ГУР МОУ, где было написано, что 07.09 – день военной разведки. Ты подпи- сал под фото: „Я из запоя не выйду, а потом днюха, а мы на Бахму- те”. Я тебе тогда ответила: „Ты и запой – это невозможное”. А ты так и не успел отметить ни один из твоих праздников. 
 Вспоминаю наши последние сообщения друг другу, хотя тогда мы не знали, что они будут последние… 
26.08, в ночь своего боевого выхода, ты мне написал: „Люблю тебя спокойной ночи, моя принцесса”. 
С момента ранения ты был без связи, твой телефон был разбит, но я надеялась, что вскоре ты снова зайдешь в Signal. В первый день, когда я была у тебя в больнице, я достала тебе новый теле- фон. Хотела, чтобы ты был на связи, мог меня набрать и сказать, если нужно будет что-то, чтобы мог поговорить со мной, чтобы ты знал, что я рядом. Но ты не захотел его брать, сказал, что ненужно. Ты сказал, а я все равно каждый раз брала его с собой, надеясь, что ты попросишь оставить, чтобы мы, как и всегда, могли говорить 
168часами. Телефон так и не пригодился тебе. Твое состояние стало ухудшаться, но моя надежда не угасала до последнего дня и 31.08 я тебе написала: 
„Когда откроешь свой Signal – хочу, чтобы увидел: 
Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ ОЧЕНЬ СИЛЬНО! Я с тобой и у нас все будет хорошо. В планах же еще маленькие енотики. 
Помнишь, говорил, что никогда не оставлю, так вот, даже не смей! Ты у меня сильный, мой герой, мой любимый. 
Люблю 
Люблю 
Люблю 
Очень-очень и очень сильно. Безумно сильно, слышишь.” 
Я так надеялась, что ты его вскоре прочитаешь, увидишь, что я с тобой. Так надеялась, что ты придешь в себя, поправишься... Но оно навсегда останется непрочитанным. Последним... 
Вспоминаю, как в ночь твоего ранения, именно в то самое время твоего ранения (примерно 03.40–03.45), я резко проснулась, услы- шав во сне твой голос, я видела твое лицо, но оно было без улыбки. Ты мне сказал фразу: „Не плачь”. Я подумала: „Какой странный сон и какой реальный голос”. Но не предала никакого значения. Я ждала утра – я собиралась ехать к тебе в Дружковку в этот день. Я знаю о времени потому, что посмотрела на часы, а позже спросила у твоих парней во сколько все произошло. Матвей, что был с то- бой, назвал именно этот промежуток времени. 
В ночь, когда тебя перевели на аппарат ИВЛ, – я это тоже почувствовала через сон. Чувствовалась сильная боль и ломота в теле, казалось, меня сжигают. Вот это связь, представляешь, на- сколько я тебя чувствовала! Не знаю, как это объяснить, это про- сто эмоциональный процесс, состояние, которое связывало нас. Все твои чувства, эмоции, состояния, настроение, проживания событий переносились на меня. Я чувствовала то, что и ты, и не 
169важно – ты был рядом со мной или на расстоянии, я могла понять тебя по голосу, взгляду. Так же читал и ты меня. 
Вспоминаю день, когда ехала к тебе в Дружковку, это было 27.08.2023. Я тогда не знала, что эта поездка станет последней.... Я так хотела тебя увидеть, я так скучала по тебе. Вспоминаю как часто спрашивала у тебя, когда к тебе можно приехать и отпустят ли тебя, как мы долго не могли определиться с днем приезда. Ты говорил, что у вас скоро должны быть боевые выходы и сложно сказать, стоит ехать к тебе или нет, потому что ты мог быть на за- дании, и об этом ты мог узнать в любую минуту. 
Вспоминаю, как на полпути дороги к тебе позвонил Любомир и сказал, что ты 300-й снова! Что ты тяжелый и тебя на эваке везут в Днепр, неизвестно в какую больницу... Я замерла, услышав это, меня трусило… Он мне дал контакт твоего побратима и сказал: „Узнавай у него детали”. Я его набрала, он вкратце сказал, что у тебя травма ног, потеря крови, рука... У него тоже особо не было больше информации. Сказал, что сам знает только это и попро- сил набрать его, когда я узнаю больше информации и найду тебя в больницах. Я ехала машиной BlaBlaсar с попутчиками, они ус- лышали разговор, и мы остановились на пару минут на заправке. 
В ту минуту я не знала, что мне делать: ехать до конечного пунк- та или выходить и ехать обратно в Днепр; не знала, кому звонить и как узнать что-то за тебя. В итоге я решила доехать до Дружков- ки (это было где-то около 15.00), Любомир там меня встретил (он был тоже в Дружковке, в своем КСП, но в другом месте и в дру- гой роте). Он побыл со мной часик, пытался успокоить. Он тоже за тебя очень переживал и был так расстроен, что ты с ранением снова... Попросил звонить ему, когда я тебя найду и узнаю о твоем состоянии. Первой проходящей маршруткой я поехала в Днепр, с Дружковки я выехала в 17.00.
Я была в панике и страхе за тебя, как же я переживала! Больше всего на свете хотела оказаться рядом с тобой и обнять, сказать: „Я рядом, я буду с тобой, знай это”. Ты – кого я так любила и кого 
170больше всего на свете боялась потерять, кого я так просила не воз- вращаться на войну, – вновь в тяжелом состоянии с ранением, не- известно где и один... 
Пока я ехала, в голове была куча вопросов, и я позвонила свое- му знакомому Михаилу – он работает медиком на медэваке, спро- сила, может ли он помочь найти тебя в больницах Днепра. Он по- просил твои данные и сказал, что попробует. Спустя час, к 18.00 он перезвонил и сказал, что ты в Днепропетровской областной клинической больнице им. Мечникова. Я спросила, что с тобой, какое состояние, травмы… У него не было полного объёма инфор- мации, только минимальные данные из сводных таблиц, что им предоставляют при транспортировке раненых с эвака. Он сказал, что, исходя из данных, что есть на сейчас – пробита артерия на ноге, что-то с рукой, травма лица, нужна пластика, сотрясение. Это была первая информация, что я узнала о тебе. Я не понимала, как это воспринимать, хорошо это или плохо, серьезные травмы или нет, меня пугала и расстраивала любая информация. В моей голо- ве застыла постоянно проигрывающаяся фраза: „Тяжелый 300-й, пробита артерия...” Словно дежавю – как в первое твое ранение: мы также должны были выйти на связь; мне также сообщил о тебе Любомир; также ты был тяжелый 300-й; также пробита артерия; также не знали, где ты и искали тебя; также ты был один в эти ми- нуты: в таком же шоковом состоянии была я ... Разница в том, что с твоего первого ранения и до сейчас мы стали семьей, одним це- лым, мы полюбили друг друга больше жизни. Я так надеялась, что тебя подлечат и все будет хорошо. Ведь ты сильный, ты справился с первым ранением, надеялась, так будет и сейчас... 
Я хотела узнать больше о твоем состоянии и позвонила еще од- ному знакомому. Это уже было после 19.00. Когда он перезвонил (к 21.00 примерно) – сказал, что ты в реанимации на аппарате ИВЛ и что у тебя очень проблемная нога. Я подумала: „Как на аппарате? Недавно ж другой сказал, что ты в обычной палате и не было ос- ложнений... а тут уже ИВЛ”. Моя голова кипела, внутри была буря 
171эмоций, мне хотелось выбежать с автобуса и вмиг оказаться рядом с тобой. Я хотела своими глазами увидеть тебя, прикоснуться, по- целовать.
Мне казалось, я ехала целую вечность. Я очень сильно хотела попасть к тебе в больницу, но понимала, что буду в городе не рань- ше 22.00–23.00. Каждый, кого я спрашивала про твое состояние, говорил разное, и в моей голове складывалась жуткая картина образов… Я была дома примерно к 23.00, но ехать в больницу не было смысла, меня бы не пустили в отделение. Я еле дождалась следующего дня. 
К 9.00 утра я была в больнице возле отделения реанимации (отделение анестезиологии интенсивной терапии №1). Попросила знакомого поехать со мной чтобы я была не одна, мне было прос- то страшно, я боялась. Боялась узнать за тебя то, что я не смогу воспринять, боялась услышать слова врачей, боялась быть слабой перед тобой... 
Реанимация – закрытое отделение и даже просто узнать ин- формацию о том, у них ли пациент, оказалось сложной задачей. Врачи бегали коридорами больницы в своих заботах, было очень много раненых пациентов, постоянно кого-то куда-то перевозили. Невозможно было кого-то отловить из персонала, под дверью от- деления сидели в ожидании родственники пациентов. Я спросила у них, как можно что-то узнать. Они сказали, что после 10.00–11.00 заведующий сам выходит и рассказывает информацию о каждом пациенте, у него можно все узнать. До этого времени ведутся обхо- ды, перевязки и в отделение никого не пропускают. 
С 11.00 в отделении проходит медэвакуация – пациентов с боль- ницы перевозят в другие города для дальнейшего лечения. Наша больница была таким стабилизационным пунктом для военных, а далее их распределяли по другим областям в зависимости от того, кого где госпиталя готовы были принять и с какими ранениями. 
Я ждала, время тянулось бесконечно долго. Заведующий вышел после 12.00 и сказал, что ты не в реанимации, а в палате отделения 
172напротив (отделение гипербарической оксигенации). Как же я вы- дохнула тогда. В отделении посещение тоже по разрешению вра- чей, и также все были заняты пациентами, перевязками и сказали подождать. Я спросила, у них ли ты и они сказали: „Да, ожидайте, пока все заняты”. Примерно после 13.00 ко мне вышли и сказали, что к тебе можно пройти. 
Я вообще не ожидала, что меня пустят к тебе, я думала, что пус- тят только к врачу. Помню, как я боялась зайти к тебе в палату. После картин в моей голове я боялась того, что могу увидеть... Я боялась вдруг ты не захочешь, чтобы я видела в таком состоянии; боялась себя, боялась своей реакции; боялась твоей реакции, боя- лась много чего. Меня провели до палаты и я еще минуту постояла перед дверью, чтобы набраться смелости зайти. До этого момента я отловила врача в коридоре, что пробегал мимо, и расспросила про твое состояние и травмы. Он все рассказал, что уже тебе сде- лали, в чем проблема и что планируют делать дальше. 
В палате вас было двое, ты лежал сразу возле двери. Как же я рада была просто увидеть тебя! По сравнению с моими ожидани- ями и представлениями, ты был в хорошем состоянии: на левой ноге у тебя был аппарат Илизарова, перебинтована правая рука от кисти и на пальцах (та самая твоя травмированная рука от первого ранения), от большого пальца руки был виден железный штырь; было отекшее лицо, над верхней губой была скоба и шрам от осколка. Ты был в сознании, лежал с закрытыми глазами, отвер- нувшись головой к стене. На тебе была куча проводов и подклю- чены различные датчики. Первая мысль в моей голове: „Не все так плохо, как мне говорили”. Медсестра взяла тебя за руку, слегка по- шевелила и сказала: „Миша, к тебе пришли”. Ты не отреагировал. Я подумала, что ты спал, попросила ее не трогать тебя больше. Я хотела побыть с тобой, присела на край кровати и положила руку на твою – ты повернулся. 
Моя любимая мордашечка смотрела на меня. Ты не поверил, что я возле тебя и на секунду застыл даже. В твоих глазах было 
173удивление, а в моих – слезы и радость, что ты живой (с момента ранения ты был без телефона, ты не мог набрать меня как мы до- говаривались, ты не мог сообщить, что ты ранен, где ты и что с тобой). Ты мог двигаться и вставать, и, увидев меня, начал ерзать по кровати, пытаясь поближе сесть. Провода начали отходить от тебя, и ты в них немного запутался. 
Я боялась тебя обнимать, не знала, больно тебе или нет, но ты сказал, что ничего не болит, и тогда я тебя обняла, положила го- лову на грудь и сказала: „Больше не отпущу никуда”. Ты спросил: „Никуда – это на войну?” Я ответила: „Вообще никуда!” Я тебя нежно поцеловала, но вспомнила, что у тебя над губой была скоба и спросила, не больно ли, хотела отпустить, я боялась тебе навре- дить. Ты сказал „не больно” и не отпускал меня, снова целовал. Я прижалась к тебе, и мы просто молчали, лежа в обнимку. Я слуша- ла твое дыхание и так не хотела отпускать тебя ни на секунду. 
Ты тогда не знал, куда тебя привезли, где находишься и какое твое состояние. Ты спросил у меня. Я ответила, что ты в Днепре, больница им. Мечникова, что это не та, где ты был после перво- го ранения. Ты посмотрел на свою руку и спросил: „Все пальцы есть?” Я сказала: „Да”. Ты спросил: „Что за железка торчит?” Я от- ветила, что у тебя сломан большой палец на руке и эта железяка – опора под палец. По общему состоянию – над губой была скоба из-за сквозного ранения, тебе ее зашили, сотрясение мозга, все органы были без повреждений, но твоя нога была самым проблем- ным местом и беспокоила врачей – в ней был очень слабый пульс, что создавало угрозу ампутации. Ты посмотрел на нее, на аппарат, вспомнил СУЛЕЙМАНА – как он также лежал в больнице с таким же аппаратом, когда мы к нему приходили, но на обеих ногах. Ты в шутку сказал: „Нужно сделать фото и отправить СУЛЕЙМАНУ”. Потом ты пошевелил ногой и пальцами, они были подвижны, ты сказал, что чувствуешь ногу. Меня это немного успокоило, даже порадовало. В моей голове уже тогда складывался план: что нужно спросить у СУЛЕЙМАНА, что тебе нужно в дальнейшем, коляска, 
174как тебе помочь, у кого что узнавать и что доставать для дальней- шей реабилитации...
Я не спрашивала у тебя никаких подробностей события, я по- нимала, что это будет тебя травмировать еще больше. Но я сразу спросила насчет твоих родителей – сказал ты им или нет, или мне говорить про тебя, про твое состояние. Ты ответил: „Пока нет, не говори ничего”. Ты никогда не хотел, чтобы родители знали о тво- их ранениях, не хотел их расстраивать. Я считала по-другому, но послушала тебя, не звонила им и не говорила про тебя ничего, на- деялась, что через пару дней ты сам им все расскажешь. Но потом все усложнилось, и я не знала, как вести себя... 
Ты говорил, что расстроен, что в первый же свой выход опять в госпитале. В твоих глазах были грусть и разочарование. Говорил, что что-то прилетело в вашу машину, было очень громко и ты вы- пал, как мешок с картошкой... Говорил, что устал от всего этого уже... А я в это время думала: „Зачем я тебя отпустила туда, почему ты снова все это переживаешь и проходишь, вся эта боль снова повторяется с тобой?..” Я была просто рада, что ты жив, пусть и с травмами – я так надеялась, что тебя восстановят, что ты спра- вишься со всем. Да, мне было больно, так больно за тебя, но ты был жив, и это меня невероятно радовало. Мой любимый, ты даже тогда шутил, в твоем состоянии ты пытался казаться веселым.
Потом ты крепко обнял, прижал к себе и сказал: „Очень силь- но люблю”. Потянулся ко мне, и я тебя снова обняла, поцеловала. Прикоснувшись рукой к твоему лицу, я улыбнулась, заглядывая в твои глаза, сказала, что тоже очень люблю, очень! Я растаяла в твоих объятиях, так не хотела отпускать тебя, не хотела отходить от тебя, не хотела оставлять одного. Хотела быть с тобой, молчать, смотреть, как ты спишь, чувствовать тебя рядом, прикасаться к тебе...
Я так запомнила твой взгляд: немного удивленный, радостный. Запомнила взгляд, когда ты потянулся ко мне, – он был наполнен такой нежностью и любовью. Твое лицо, как застывший образ, до сих пор у меня перед глазами, я до сих пор чувствую тот наш поце-
175луй тогда, чувствую твою любимую мордашку в моих руках, тепло твоих объятий… Я так не хочу терять это чувство. 
Мы побыли всего минут 20 вместе. Ты обнимал, держал за руку и так не хотел отпускать. Но зашла медсестра и сказала, что тебя забирают на еще одну операцию (в ноге была непроходимость со- судов и нужно было провести очистку), я должна была уйти. Она вышла, дав несколько минут, а мы не могли отпустить друг друга, она чуть ли не силой меня выгоняла с палаты. Я хотела прийти еще раз вечером, но врач сказал, что нет смыла – ты будешь пос- ле операции под наркозом, будешь отходить. Я тебя поцеловала и сказала: „До завтра. Люблю тебя”. Я вышла с облегчением после всех предыдущих новостей. Позвонила твоим парням и сказала, что ты более-менее в нормальном состоянии. Они обрадовались и просили сообщать им все о твоем состоянии. 
На следующий день я пришла к тебе так же утром, но мне ска- зали, что тебя еще раньше забрали на ампутацию ноги. Сказали, что ночью было осложнение, что ткани на ноге начали отмирать, что токсины пошли в кровь, что другого варианта не оставалось. 
Врач сказал, что тебе все озвучили утром перед операцией, что ты все осознавал и согласился, что ты понимал все последствия. Я просто застыла на месте от таких слов и не могла воспринять это. Вчера ты шевелил ногой и все казалось нормальным, а утром у тебя ампутация. Я заплакала и не могла остановиться, мне было так больно за тебя, ты на такое не заслуживал.
Но еще больней мне было от того, что меня не было рядом с то- бой в тот момент, когда тебе все это говорили. Так сожалела, что не поддержала тебя в самый тяжелый момент – ведь это невероятно сложно быть одному и осознать, что тебя забирают на операцию, где отнимут часть твоего тела. Это ломает тебя и это очень и очень тяжело морально и психологически. Я чувствовала себя палачом. Если б я знала, что происходило до моего приезда, как резко все изменилось со вчера... Я вышла с отделения и позвонила Любоми- ру. Он был единственным, кому я могла рассказать все про тебя, 
176написала твоим парням и думала, что делать с твоими родителями. Я осталась в больнице, и ждала пока тебя вернут в палату с опе- рации. Не знаю, во сколько это было, наверное, после обеда уже, но, стоя в коридоре, тебя провезли мимо меня в реанимацию. Я мельком тебя увидела, уже без ноги, ты спал. Меня не пустили к тебе тогда. Я так хотела быть с тобой рядом, когда ты проснешься; хотела, чтобы ты знал, что ты не один; хотела тебя поддержать, хо- тела просто видеть тебя. 
Помню, как увидела тебя после операции. Я пришла в тот же день вечером, ты был в реанимации, еще частично под наркозом, сонный, иногда открывал глаза. Ты был закутан в несколько одеял, у тебя была гипотермия. С одеяла торчали дренажные трубки. В реанимации работал кондиционер и был направлен прям на тебя, дуло холодом, и я попросила перевести его в другое положение – странно, что медперсонал не заметил этого. Врач пустил к тебе и сказал: „Недолго, он еще слаб”. Ты меня увидел и сразу сказал за ногу, сказал: „Ногу ампутировали, это п...ц”. Я тебя поцеловала, обняла и сказала, что знаю. Ты снова отключился. Меня это не пу- гало и вовсе ничего для меня не меняло. Я все так же хотела быть с тобой, так же безумно сильно любила, так же готова была сделать все для тебя. 
Я присела на корточки возле кровати и смотрела на тебя, глади- ла по лицу. Я не знала, как тебя поддержать, не знала, что я могла сделать для тебя. Единственное, чего я хотела больше всего на све- те тогда и за что я бы отдала все – это чтобы ты поправился, чтобы ты не чувствовал свою боль, чтобы тебе хватило сил справиться с ампутацией и пройти восстановление, чтобы это не сломало тебя. Я боялась твоей реакции, когда ты окончательно придешь в себя, боялась, что не захочешь видеть меня; боялась, что ты сдашься; боялась, что ампутация сломает тебя; боялась твоих мыслей... Я побыла с тобой недолго, тебе нужно было отдыхать и было уже поздно где-то около 21.00. Когда в очередной раз ты открыл глаза, я тебя еще раз поцеловала, сказала: „До завтра, люблю тебя”. Ты от-
177ветил „до завтра”, и снова уснул. Это был последний раз, когда мы говорили, когда я слышала твой голос, когда я видела твои глаза. 
Уже с того вечера я начала узнавать за протезирование, нашла военных кто проходил это все, общалась с ними (среди них был „ТЕРЕН”, он многим знаком – доброволец батальона „Карпатская Сечь”. В мае 2022-го в Харьковской обл. получил тяжелое ранение, потеряв обе ноги. „ТЕРЕН” прошел реабилитацию в США и про- должает адаптацию к ходьбе с протезами). Они мне рассказали о своем опыте, где делали протез, какие они бывают, какие стоит за- казывать, куда обращались, как происходит сама процедура, что нужно для этого, какие этапы необходимо пройти, как проходит заживление... На что нужно обращать внимание и за чем следить. Я разговаривала со своими знакомыми врачами. 
На следующий день тебя должны были направить медэваком на Киев в госпиталь. Заведующий говорил, что ты в списке на эваку- ацию, что дальше лечение будет там, а через время, скорее всего, дальнейшая реабилитация где-то на западной Украине. Говорил, что можно прийти утром к 10.00, что могу увидеть тебя перед эва- ком. Я была и расстроена, и в какой-то степени рада. Расстроена, что меня не будет рядом, чтобы поддержать и помочь тебе и что тебя заберут далеко в Киев, а рада, что там довольно хороший го- спиталь и лечение. Мои знакомые врачи говорили, что так тебе будет лучше, что ты там поправишься, что я смогу в любое время приехать к тебе, что там хороший центр. Пока был этот момент ожидания дня эвакуации, я думала, как себя чувствуешь ты, что переживаешь, что происходит внутри тебя; я думала, как ты бу- дешь ехать поездом в своем состоянии, как будешь там, в Киеве, один... Я так хотела быть рядом, хотела, чтобы ты знал это. Я тог- да не знала, что ты был с осложнениями... Что ампутация ноги не спасла твое положение и вовсе не улучшила состояние организма. Я знала, что меня не пустят на эвак с тобой в поезд и я просила своего знакомого Михаила, что должен был сопровождать вашу эвакуацию и проводить обходы, чтобы он подошел к тебе, погово-
178рил с тобой. Он мужчина, думала, что тебе легче будет с ним, он нашел бы правильные слова без лишних эмоций. Тем более, ты его знал, вы неплохо общались на моих тренировках.
Утром, как обычно, я была под реанимацией. Заведующий вы- шел раньше, чем обычно, и сказал, что тебя сняли с эвакуации. Сказал, что оставляют в реанимации под наблюдением  – у тебя кровили сосуды и транспортировка была бы опасной (была пло- хая свертываемость крови). Сказал, что тебя сейчас забрали на гемодиализ и что можно не ждать посещения, может вечером. В предыдущие дни тебе тоже проводили диализ, так как почки слабо работали, а в крови были токсины. 
Я пришла к тебе вечером. Ты также находился в реанимации, но тебя уже инвазивно подключили к аппарату ИВЛ. Врач сказал, что ты очень слаб и организму тяжело работать; что аппарат немного поможет тебе восстановиться. Мне так тяжело было видеть тебя таким! Я чувствовала, что тебе было больно и тяжело, но я была с тобой, я приходила каждый день по несколько раз, ждала, пока пустят к тебе..., надеялась, что ты вернешься. Я спрашивала у вра- чей; нужно ли тебе что-то? Они говорили, что ничего, что полное обеспечение, что делают все возможное и даже больше. Михаил, в свободную минуту между обходами пациентов перед дальнейшим эваком, заходил к тебе, наблюдал за твоим состоянием, разговари- вал с врачами, спрашивал о тебе. Говорил, что врачи, правда, де- лают все, что могут, но твое состояние тяжелое. Он пытался меня хоть как-то поддержать; говорил, что ты обязательно справишься, ты должен справиться.
За тебя знали все врачи отделения, заведующий, руководители, начмед – я просила всех, за тебя просили мои знакомые. За тебя подняли всех, кого было можно и нельзя. Тебя очень хорошо за- помнил и сам заведующий отделения. 
У меня в голове был вопрос насчет твоих родителей, что им говорить и как, могу ли сообщать такие новости? Они не знали 
179ничего, им никто не сообщил и, наверное, они считали, что ты так же на КСП. Я помню, как ты не хотел, чтобы родители знали, но ситуация менялась в худшую сторону, и менялась с каждым днем. Помню, как расстроилась твоя мама в прошлое твое ранение, но в сравнении с ситуацией сейчас, – то была мелочь. Как же я пережи- вала, сколько сомнений было в голове. Я не знала, как мне посту- пить, не знала, что делать, и кто должен сообщить родителям. 
На следующий день я пришла к тебе к 10.00. Под дверью от- деления было много людей. Кто-то, как и я, ждал, просто чтобы попасть на посещение; кто-то узнавал о своих родных, где они и что с ними; кто-то провожал на эвакуацию; кому-то сообщали, что пациент идет на поправку и его переводят в другое отделение; кому-то сообщали, что их родственник умер... Как же тяжело и больно видеть эту картину событий. Каждый день столько боли и страданий. Ты сам находишься не в лучшем состоянии, а когда видишь такое же вокруг – тебя охватывает страх, горе, боязнь, па- ника, дрожь, чувство вины – все самые болезненные чувства, что даны человеку. Боль других людей накладывается на твою, увели- чиваясь в разы и ты не можешь ее сбросить с себя или передать кому-то. Ты не можешь помочь другим – ты не имеешь суперсилы и способности исцелять, ты просто сидишь и надеешься на чудо. Хотя чудес не бывает и правильнее сказать: просто надеешься, не зная на что. Возможно, на силу духа и воли того, кто лежит за две- рью реанимации и сражается за себя, отдавая последние силы за время подольше задержаться в этом мире.
Заведующий вышел после окончания медэвака. Он уже запом- нил меня (я там жила и приставала к нему с вопросами каждый день), помнил твои ФИО и даже не смотрел в списки пациентов. Из всех ожидающих возле отделения он подошел ко мне первой и сказал, что ты очень тяжелый, что у тебя угроза жизни. Он ска- зал кратко, без эмоций и пошел к следующим. Сказал так, словно это ничего не значило. Меня обожгло в этот момент изнутри, я не сдержала слез и просто вылетела из отделения. Я остановилась 
180возле окна – у меня перекрывало дыхание, все тело трясло. Я не могла принять услышанные слова, твое состояние, как же так,.. по- чему? Меня заливали слезы, закладывало уши, я не могла стоять, не могла дышать. Мое сердце сжималось от невероятной боли, все надежды начали растворяться... Мимо проходило много людей, это огромная больница, но я их не замечала, не замечала ничего вокруг, словно оказалась в темном вакууме. 
Я не знала, что делать, что говорить твоим родителям и как во- обще такое можно сообщить, как найти слова. Твои побратимы не могли звонить им, командир тоже. Есть определенный порядок извещения. Если военнослужащий 300-й это далеко не всегда со- общают родным, а если 200-й – командир или другое уполномо- ченное лицо звонит тому, контакт кого указал военнослужащий в своем личном деле при заполнении листа и данных. Хотя так тоже не всегда происходит, и многие родные долгое время даже не зна- ют, что их герой погиб. Любомир не хотел звонить, считал, что та- кие новости сообщать не в его полномочиях и у него хватало своих военных забот. Лечащий врач и заведующий тоже не звонили, да они и не смогли б – ты был без телефона, контактов родственни- ков у них не было. В тот день заведующий спросил меня, знают ли твои родители, если нет – то стоит сказать. Меня тогда очень насторожил его совет, я подумала, что он дает намек, что потом может быть поздно... 
Я снова пришла вечером. Ты лежал абсолютно неподвижно, словно неживой, и от этого стыла кровь. Я смотрела в твои закры- тые глаза и мне казалось, что внутри тебя происходит жестокое сражение за жизнь. Этого не было видно внешне, но я чувствова- ла. Я взяла тебя за руку и просто смотрела на тебя. Я не могла пове- рить в то, что видела. Не могла смириться с тем, что с тобой проис- ходит. В моей голове был непонятный огромный клубок мыслей, которые меня сильно пугали. А еще больше меня пугало то, что врачи не говорили хоть о каких-то возможных улучшениях. Все, что я слышала от всех: „Остается только надеяться, его состояние 
181очень тяжелое. К сожалению, почки очень слабые и организм не справляется”. Стоя возле тебя, мне хотелось забрать тебя и унести в волшебное место, где бы тебе помогли, где бы избавили от боли и мучений, через которые ты проходил. За это я бы отдала все. Но я не могла тебе ничем помочь, и это разбивало меня. Ты – мой лю- бимый лучик света, угасал с каждым днем. Помню, как в тот вечер, выйдя из больницы, меня одолели боль, слезы, страх, вина, горе и печаль. Я так была растеряна и чувствовала себя беспомощной. Помню, как сразу от тебя поехала к дяде, попросив его выйти на улицу, я хотела спросить, что мне делать. Заливаясь слезами возле машины, я пыталась рассказать ему о твоем состояние, об ампута- ции, о ситуации угрозы жизни и о том, что твои родители ничего не знают и что ты просил не сообщать... Я хотела спросить у него совета, хотела, чтобы кто-то был рядом со мной, чтобы мне под- сказали, что делать и как поступить с твоими родителями. Но он тоже не смог дать мне однозначного совета, он не мог решить за меня, но посоветовал все-таки сообщить родителям. Посоветовал сообщить не всю информацию, чтобы их не повергнуть в шок, а как-то подобрать слова, не рассказывать им все про ампутацию, про угрозу жизни. Но сказал, что, в конечном итоге, решать мне. Сообщать не все – это значит, что мне нужно было соврать. Но я не могла, не в такой ситуации и не с тобой... Во мне еще больше возникло противоречий, споров и сомнений. 
Не знаю какими усилиями, я все-таки решилась и позвонила твоему папе. У меня не было его номера и мне пришлось хитрить, чтобы узнать его номер, не сообщив никому, по какой причине и зачем. Я чувствовала себя предателем и обманщиком. Отцу потому, что не знала, как я скажу все это твоей маме. Я не знала, как сооб- щить отцу. Меня снова трусило, слова еле складывались в фразы, слезы перекрывали дыхание, я обеими руками держала телефон, чтобы я не струсила и не отключила звонок. Я сказала про тебя, твое состояние; сказала, что ты с ранением в госпитале и попроси- ла, чтобы они приехали как можно быстрей. На меня посыпались 
182вопросы... Это и понятно, но я не знала, что говорить. Я не знала, как рассказать родителям столько про тебя, я боялась реакции, я боялась, что делаю неправильно и совсем не была уверена, что я должна это озвучивать... А самое главное, как? К такому нужно быть готовым, я никогда не была в таких ситуациях и не пережи- вала ничего подобного. Я даже не была в реанимации никогда, не сообщала никому, что их родной человек на грани смерти. Я очень боялась, что ты будешь потом злиться, что я позвонила родителям, и боялась, что если не скажу – вдруг они не увидят тебя живым, и тогда никогда не простят мне этого. Сколько же всего я тогда боялась, и никто не мог мне сказать, что делать и как поступить. У меня не хватило духа сказать отцу про ампутацию в разговоре. Для меня это было сверх сил – сообщить родителям военного то, что они больше всего боялись услышать. Отец сказал, что все по- нял и они, конечно, приедут. Я сказала, что они могут жить у меня, сколько угодно. После разговора я поехала домой, точнее, вначале я посидела в машине минут 15, чтобы хоть немного успокоиться, и чтобы руль не ходил кругом от дрожи в руках.
Чуть позже, после обеда, я перезвонила твоему отцу еще раз и спросила, когда их ждать. Он ответил, что будут завтра утром пер- вым рейсом. Я подумала: „Он, наверное, не совсем понял насколь- ко все серьёзно, если отложили до завтра приезд”. Я сказала, что они должны приехать сегодня, и как можно быстрее. Я боялась, что они могут опоздать с тобой... Он сказал: „Будем вечером, хо- рошо”. Не знаю, как он объяснил и рассказал все твоей маме, но я была рада, что это не пришлось делать мне. Пока я ждала их при- езда, у меня в голове не уменьшалось количество вопросов насчет моих действий, скорее, их даже прибавилось. 
Где-то к 19.00 я встречала родителей на вокзале Днепра. Я была скована, и моя голова разрывалась от вопросов к самой себе, как их подготовить к тому, что они увидят, ведь они не знали всего... Все это было очень сложно и тяжело. Я не знала, что говорить и что отвечать на их вопросы; что лучше не говорить, а что должны 
183сообщить врачи. Хотя понимала, что родители должны знать все о тебе. Я не видела грани в дозировании информации о тебе. Мы сразу поехали к тебе в больницу и, на удивление, мама не была в панике. Расстроена да, конечно, просто я ожидала худшей реак- ции. Возможно, отец тоже ей не все сказал. Пока мы ехали, я ста- ралась молчать, я не могла смотреть им в глаза, я вообще не знала, что мне говорить, как себя вести. Мне хотелось исчезнуть. 
Приехав в больницу, мы подождали некоторое время, пока за- кончили проводить перевязки, осмотры и разрешили посещение. Я все так же не смогла ничего сказать и от этого боялась еще боль- ше. Я старалась не заплакать и не показать свою слабость. Вышел врач и сказал, что можно зайти не более двух человек. Я осталась в коридоре, первые зашли родители. Я сидела неподвижно, не зная, чего ожидать.
Я так боялась реакции твоей мамы, когда они зашли к тебе в палату реанимации. У меня все сжималось, особенно, когда услы- шала ее крик плача с отделения... Я не знаю, сколько времени они провели в палате, наверное, минут 20. Она вышла в слезах и еле стояла на ногах. Выходя с отделения, твой отец ее поддерживал под руку, аккуратно посадил на лавку в коридоре. Я сразу забежа- ла в отделение, к тебе в палату. В ту минуту во мне словно вклю- чился инстинкт „беги”. Это единственное, что я смогла сделать. Ты был в проводах и трубках, подключен к множеству аппаратов, самый пугающий из которых был ИВЛ. Я тебя поцеловала, нежно погладила по лицу, постояла рядом, с болью глядя на тебя, вспо- миная, какой ты был, о чем ты мечтал... Я не стала присаживаться на кровать, потому что соседние с тобой каталки стояли близко, к каждой было подключено множество датчиков и проводов, и я боялась зацепить чей-то провод и отключить аппарат. Я просто смотрела на тебя и так хотела, чтобы ты открыл глаза. 
В тот день у тебя были судороги в теле, ты дергался и это выгля- дело жутко. Тебя словно пробивало током и от разряда тело вздра-
184гивало. Я еще больше переживала за тебя, вряд ли это был хоро- ший знак. Мы спросили у врача, что происходит. Он ответил, что это реакция тела, что ты жив и что-то чувствуешь, в тебе что-то происходит. Мне казалось, что тебе было больно. Ты словно был один в своем каком-то темном мире, который не доступен нам. Мире, в котором ты сражался за себя. 
Я наклонилась над тобой и смотрела в твои глаза, мысленно го- ворила, что очень люблю, умоляя тебя вернуться ко мне и не сда- ваться. 
Побыв несколько минут с тобой, у меня начало темнеть в гла- зах, кружилась голова, перекрывало дыхание. Я слышала биение своего сердца громче, чем звуки вокруг – я вышла на минуту с палаты. Остановилась возле дверного проема палаты, облокотив- шись о холодную стену, я съехала вниз, присев на корточки. Я не могла видеть тебя таким, меня разрывало от боли, хотелось закри- чать на всю вселенную. Моя бездейственность и невозможность помочь тебе отключала меня. Не было сил идти, мое тело меня не слушало. Мимо проходила медсестра и спросила, все ли нормаль- но. Я ответила „да”, хотя понимала, что могу сама отключиться в любую минуту. Я немного посидела и снова зашла к тебе. В палате было много пациентов, все каталки были заняты, но стояла тиши- на. Единственное, что было слышно, – работа аппаратов и звук датчиков, подключенных к пациентам. Чувство, что вокруг гуляла смерть, выбирая, кого забрать. От нахождения там меня начинало трусить, возникало волнение и страх. Я чувствовала себя губкой, которая впитывает чувства каждого пациента, так хотелось хоть как-то облегчить их состояния. Для медперсонала это было просто рабочее место, а для меня – личный эмоционально-психологиче- ский стресс-тест. На секунду я вспомнила, что одно время очень хотела быть кардиохирургом. Но я все равно не хотела уходить, не хотела оставлять тебя. Любое время и минуты посещения у тебя были на вес золота, и я не знала, смогу ли увидеть тебя еще раз. Помню, что нас попросили уйти, было уже поздно, около 21.00, па-
185циентам нужен был отдых. Я наклонилась к тебе, сказала на ушко: „Люблю тебя, до завтра”.
Я вышла с отделения, твои родители сидели на скамейке и бесе- довали с врачом. Он рассказал о твоем состоянии, твою историю болезни с дня поступления в больницу, о последствиях травмы. Он сказал, что вся проблема была в длительном наложении тур- никета, так называемый „посттурникетный синдром” – токсикоз (болезненное состояние, обусловленное действием на организм токсинов или вредных веществ эндогенного происхождения. Под эндогенными подразумеваются продукты распада поврежден- ных собственных тканей и продукты метаболизма), возникаю- щий вследствие продолжительного нарушения кровоснабжения сдавленных мягких тканей, характеризующийся, помимо местных симптомов, системными патологическими изменениями в виде гиперкалиемии и почечной недостаточности. Он опасен тем, что у пациента высок риск потери конечности. А во-вторых, это ослож- нения, связанные с нарушением функции почек и высокой вероят- ностью летальности. 
В его словах для меня не было ничего, чего я бы не знала до этого, но родителям важно было услышать все от врача, тем бо- лее, у меня не хватало духа рассказать им все, что случилось. Врач говорил без каких-либо эмоций. Сказал, что у тебя критическое состояние, что плохая свертываемость крови, что почки почти не работают, что высокая угроза жизни... 
После беседы мы посидели еще пару минут, чтобы прийти в себя, и все поехали домой. Я не могла сказать ни слова, родите- ли тоже молчали. Я не знала, как вести себя с твоими родителями после посещения, как вести себя дома, где мы все собрались, что говорить или обсуждать и стоит ли делать это сегодня. Я боялась, что родители меня не простят за тебя... Дома мы поели, хотя никто почти ничего не ел. Все были в шоковом состоянии. Мама спра- шивала за тебя: как давно ты в больнице, как я узнала за тебя, что произошло и как ты получил ранение, насколько подробно я знала 
186про тебя... Я отвечала не на все, мне было сложно говорить, пони- мать, что происходит, я была растеряна и разбита. На самом деле, я знала о тебе все детали с момента, как ты сказал, что 26.08.23 у тебя в 02.00 боевой выход... Тогда я не догадывалась, что самое ужасное случится через пару дней – внезапно потерять любимого человека, потерять часть себя...
На следующее утро мы поехали к тебе в больницу. Родители еще не знали порядка посещения, что уже сложился в отделении, и мы ждали, пока выйдет ко всем заведующий. Мы попали на вре- мя проведения медэвакуации, мимо нас бегали врачи, сотрудники скорой и службы эвака. Была суета, постоянно вывозили ране- ных с отделения. Кто-то был на аппарате, кто-то с сильными по- вреждениями, а кто-то даже шутил и веселил всех, кидая шуточки врачам. Между всеми этими пациентами с реанимации вдруг вы- везли твою каталку и быстро поехали к лифту в конце коридора. Мы побежали за тобой, чтобы узнать у персонала, куда тебя вез- ут и что случилось. Стоя у лифта, они сказали, что тебя забирают на очередную операцию, что снова осложнения. По виду ты был очень слаб, ты не был подключен к аппарату, но тело было заметно отечное. Ты лежал, не двигаясь, голова была отвернута в сторону, у тебя не было сил даже открыть глаза. 
Мы все остановились возле тебя. Ты ненадолго открыл глаза, окинул взглядом, кто вокруг, и снова закрыл их. Какой у тебя тогда был взгляд... Я его никогда не забуду! С тебя утекала жизнь и силы. В глазах читалось: „Прости”. От этого взгляда меня пронизывали боль и беспомощность, миллиард ножей впивались в меня. Мой мир начал медленно рассыпаться, словно фигура из домино – тол- каешь один элемент и запускается цепочка разрушения. 
Мама рыдала над тобой, я взяла за руку. Пока мы ожидали лифт, кто-то из персонала поднес тебе кислородный баллон, поло- жил рядом на кровать и тебя сразу подключили к нему, так должно было легче дышать. Не успела я прикоснуться к тебе, как прибыл лифт и персонал быстро закатил каталку, забрав тебя. Пока вы за-
187езжали в лифт, я встретилась взглядом с медсестрой, что была ря- дом с тобой. Она, глядя на меня, покачала головой и с сожалением опустила взгляд – я поняла ее знак, но не хотела в это верить. Я не сказала об этом никому, я не хотела быть тем, кто отберет послед- нюю надежду. Мы с родителями застыли в недоумении и смогли лишь сделать несколько шагов в сторону, чтобы освободить место подхода к лифту. Заведующий сказал, что не стоит ожидать, что лучше прийти вечером.
Вечером мы снова пришли к тебе, твое состояние было неиз- менным – ты был без сознания и на ИВЛ. Мы молча стояли над тобой и каждый мысленно молился за тебя. Мама говорила что-то тебе на ушко, я стояла рядом и думала, как сильно я тебя люблю и как я ненавидела себя за то, что отпустила на войну второй раз. Я подошла к тебе, поцеловала и положила руку тебе на грудь, ты был горячим. Мы сказали медперсоналу, что у тебя жар и попросили померять температуру, у тебя была 390. Это напугало нас, и медра- ботник ввел тебе что-то из жаропонижающего. Сказал, что повы- шенная температура – это естественный процесс, что они следят за этим. 
Твое лицо и тело были отекшими еще больше, руки были, на- верное, вдвое увеличены в размере, из-за чего шрамы на руке от первого твоего ранения очень растянулись и было чувство, что они разойдутся вот-вот. В некоторых местах швы даже начали кро- вить. Мне казалось, что тебе было больно просто даже от легкого прикосновения. Я не знала, что ты чувствуешь, что переживаешь, как тебе было тяжело одному внутри себя. Пока мы стояли возле тебя, заметили, что у тебя слезились глаза, и мы попросили ватный диск, чтобы протереть их. Но медбрат сказал, что сам обработает. Видимо, ты чувствовал что-то или хотел нам что-то сказать, но не мог. У тебя на глазах выступили слезы... У тебя не было судорог в теле, ты лежал спокойно. Помню, твоя мама, глядя на тебя, сказала: „Сегодня хотя бы Миша не дергается”. Не знаю, должно ли было это радовать. Да, не дергался, но у тебя был жар и сильная отеч-
188ность, ты все так же был без сознания, без каких-либо признаков на улучшение.
Я снова ненадолго вышла из палаты; вышла потому, что еле держалась сама. От твоего состояния снова перекрывало дыхание, боль меня раздирала. Посидев пару минут на диване в холе и сде- лав несколько глубоких вдохов, я зашла обратно к тебе. Мы еще немного побыли с тобой и ушли, попрощавшись, как обычно, по- дарив тебе поцелуи и нежные слова. Мама поцеловала тебя в лоб, я положила руку тебе на лицо, на щеку и смотрела в глаза, пытаясь найти силы уйти. Ты все так же был горячим, я нежно поцеловала тебя и сказала: „Люблю тебя, енотик”. Я так хотела, чтобы ты знал и чувствовал, что я с тобой, что я рядом, что отдала бы все, лишь бы ты открыл глаза и тебе хоть немного стало легче. 
Каждый вечер после больницы мы с твоими родителями раз- говаривали о тебе, вспоминали какие-то моменты, вспоминали, какой ты был веселый и светлый; сожалели, что все это происхо- дит с тобой, что тебе приходится переживать... Мы обсуждали, что когда ты поправишься... И предполагали варианты дальней- ших действий. Все надеялись, что твое состояние временное, да, было очень тяжелым, но временным. Надеялись, что ты молодой, сильный, что сможешь справиться. Ведь ты так хотел жить, столь- ко всего хотел сделать, ты так любил и мечтал. Все жили надежда- ми, что есть много случаев, когда пациенты выкарабкивались из таких тяжелых состояний, что врачи и сами не верили и считали это чудом. Мы так же надеялись, я уже построила план твоей реа- билитации и протезирования... Знала, у кого что узнавать, думала про психологическую поддержку для тебя... 
01.09.2023 утром мы приехали к тебе. Заезжая во двор больни- цы, твоя мама начала резко дергать ручку двери нашей машины, пытаясь выйти. Двери были заблокированы и она не могла их от- крыть – я подумала, что ей стало плохо и она захотела выйти. Я остановила машину посередине парковки больницы. Она вышла, оббежала машину – мимо нас проходил твой брат Дима. Я ехала 
189медленно, так как во дворе всегда было очень много машин, лю- дей, но я не заметила и не узнала Диму, не увидела лица, что это был он. Я и не ожидала встретить его во дворе больницы Днепра. Я знала, что Дима был на фронте и вряд ли мог оказаться тут, но, видимо, его отпустили к тебе. Он приехал со своим побратимом (Александром), он стоял немного в стороне. Дима сразу узнал нашу машину и остановился, мама его обняла. На нем не было лица. Он отвел маму в сторону к своему товарищу и оставил на минуту. Я припарковала машину на ближайшее свободное место и подошла к нему. Я поняла, что он уже был у тебя в палате и спросила: „Что с Мишей?” Он отвернул голову и сказал: „Его нет…” 
В тот миг мое сердце разбилось на миллион осколков, я про- валилась в бездну, пронизывал холод и невыносимая боль, мир вокруг перестал существовать. Мой самый большой страх стал реальностью...
Дима сказал, что был у тебя к 8.00 утра, сказал, что когда пришел к реанимации – ему сообщили, что ты умер. Время смерти 5.20. Он несколько раз переспрашивал и уточнял у врачей, в надежде, что это ошибка, что что-то перепутали, ведь так не должно было быть. Но нет, никакой ошибки – было именно так. Когда Диме со- общили, тебя уже не было в палате – тело забрали в морг больни- цы. Дима тебя так и не увидел живым. Мы с ним подошли к твоей маме. Глядя на нас, она спросила: „Что случилось, где Миша?” Она кричала, я не могла сказать ни слова, слезы катились рекой. Дима тоже молчал, стараясь не показать своей боли. Мама все поняла по нашим лицам. С нами тогда была еще моя мама. Она спросила у меня: „Что случилось?” Я сказала, что ты умер... 
Дима остался с мамой во дворе больницы, он пытался ее успо- коить, а я с Александром и моей мамой пошли к юристу больни- цы, чтобы узнать, что нам делать дальше. Он нас встретил возле отделения. Мы отошли, и он объяснил юридические моменты дальнейших действий и порядка оформления документов. После разговора, мы вернулись к твоей маме. У нее была истерика и шок, 
190ее всю трусило и дергало. Мы остались, а Дима пошел к заведую- щему отделения, чтобы забрать вещи, что были при тебе. Все твои личные вещи остались в расположении КСП, а с тобой был только бумажник и телефон. Как позже выяснилось, телефон был твоего побратима, что был с тобой в группе на выходе. После в моей па- мяти пробел, но помню, что Дима приехал машиной и забрал маму домой в Кривой Рог. Они уехали, а я с моей мамой осталась. Я села в машину и не могла пошевелиться. Я застыла, все утратило смысл, я не воспринимала людей, звуков, слов, ничего. В моей голове по- стоянно звучала фраза: „Его нет… Время смерти 5.20…”
Мы все разъехались и снова встретились спустя 5 дней на твоих похоронах – 05.09.2023 в Кривом Рогу, в твоем доме... 
Никогда не забуду день, когда я выбирала и покупала тебе ве- нок на могилу… Очень сложно описать чувства и состояние в тот момент. Никогда не понимала, зачем они вообще, зачем приносят горы пластика на могилы, но все считают, что так нужно, якобы обычаи. Мы с моей мамой зашли в магазин ритуальных услуг. Я не знала, что выбирать, не знала, что в принципе покупают на цере- монию похорон и какие вообще обычаи этого процесса. От всего пробегала дрожь по телу, мне хотелось выбежать оттуда. Я была словно в каком-то гипнозе, не могла осознать, что выбираю все это для тебя…Меня спрашивали: „Что написать на ленточке, какого цвета она будет, какого цвета венок…” – я понятия не имела, что пишут и что должно быть. Цвет? – да без разницы, это абсолютно не имело никакого значения. Тяжело делать такой заказ любимому человеку и понимать, что вообще должно быть. Я не понимала, как можно выбрать, чтобы что-то понравилось – не то место и собы- тие для „понравиться”. Не знаю, исходя из чего, но я заказала венок и еще один  – от парней с моей группы тренировки. Михаил, мой знакомый, позвонил мне и попросил купить венок от всей нашей группы. В знак скорби и сочувствия, уважения к тебе и благодар- ности за знакомство с тобой, общение, за твой героизм и мужество. Любимый мой, ты был близок для всех парней группы. 
191Мы забрали венки за день до поездки к тебе. Когда я укладыва- ла их в машину, у меня было чувство, что я купила смерть и везу ее в машине. В этот же день мне позвонил Любомир. Сказал, что тоже поедет и с нами еще будут СУЛЕЙМАН и твой побратим Саша. Твои самые близкие товарищи. Мы договорились, что все поедем на нашей машине, нас четверо и моя мама. 
05.09.2023, мы ехали уже так привычной мне трассой Н11 Днепр– Кривой Рог, мы столько ездили по ней к твоим родителям... Я все так же не осознавала, что еду не с тобой и не в гости к родителям, я еду на вечное прощание с тобой. Пока мы ехали, было словно дежавю – будто мы так же, как тогда весной, ехали к твоим ро- дителям, чтобы забрать их и потом к тебе в госпиталь в Винни- цу... Мое сознание создало вторую реальность и меняло картинки происходящего, заменяя их на моменты с тобой, возвращая меня в прошлое, где ты сидишь в машине рядом со мной, где мы вместе. Я словно находилась в двух мирах одновременно: один – в кото- ром тебя нет, и я ехала на твои похороны, а другой – где мы так же счастливы вдвоем. Иногда даже было чувство, что не понимала, где я на самом деле нахожусь. 
У твоего дома было много людей и, в основном, никого из них я не знала (это были родственники семьи, с которыми я не была зна- кома). Первые, кого я увидела, и кто подошёл ко мне, были твои се- стры. Там, на похоронах, я первый раз увидела вживую твоих пар- ней со взвода. Они приехали проститься и привезли твои вещи, среди них был и твой медик. 
Мы все зашли во двор и ждали, пока приедет твоя похоронная машина. Я не чувствовала времени, жары, холода, внутри меня был рычаг, который находился в положении „выключено” – един- ственное, что ощущала, – это боль. Где-то минут через 30, мне так казалось, подъехала машина и капеллан. Во дворе дома поставили палатку и вынесли гроб. Началась церемония прощания, все ста- ли подходить ближе. Когда я подошла к тебе, ты совсем не был на себя похож – искоженное опухшее лицо и шея, синюшность, в тебе 
192не было ничего твоего. Мгновенно в голове возникла мысль: „Это не Мишка” Я стояла возле тебя и смотрела в твои закрытые глаза. Всматривалась в твое лицо, смотрела и не верила, что это ты. Если б я не была у тебя в больнице и не видела тебя там своими глазами, не знала бы всю твою историю ранения и историю болезни, сейчас я бы не верила никаким убеждениям и фактам, что передо мной лежал ты. В какой-то миг я снова засомневалась – и я положила руку на твою левую ногу, чтобы окончательно убедиться, что ее нет, что она ампутирована, что это правда лежал ты. 
Я положила руку на твои руки, скрещенные под саваном, и в го- лове бесконечно прокручивались все наши дни, словно проигры- валось ускоренное воспроизведение записи всех наших моментов, но в обратном порядке. От прикосновения к тебе, даже через са- ван, я чувствовала лишь пугающий холод. Передо мной был не тот любимый Мишутка – это была просто оболочка, но даже она не напоминала тебя. Твоя душа ушла, весь ты ушел! 
Не знаю, сколько длилась церемония. Я не замечала и не осоз- навала, что происходило вокруг меня, я не слышала ничьи голо- са, не слышала, что говорил капеллан – была пустота, я слышала только свои мысли, плач и боль твоей мамы, которая стояла рядом со мной. Я словно застряла в этом моменте времени, не имея воз- можности пошевелиться. Застывший стоп-кадр, в котором твой гроб, я, родители, а вокруг – эффект боке. Твоя мама заливалась слезами и не отпускала тебя ни на секунду, она лежала у тебя на груди и нежно целовала, гладила лицо. Ни у кого не хватало смело- сти подойти к ней. А у нее не хватало сил отпустить тебя и отойти от гроба, когда нужно было ехать на кладбище, когда капеллан и сотрудники похоронной службы просили отойти, чтобы загрузить гроб в машину.
Твои похороны снимал один из местных каналов ТВ, и вроде даже не один. Не знаю зачем, Для меня это и сейчас очень странно и негуманно. Я не понимаю, зачем выставлять на всеобщее обозре- ние боль и страдания людей от утраты любимого человека. В такие 
193моменты не хочешь видеть никого, особенно посторонних людей, которые лезут в твою открытую рану души. Вечером выяснилось, что никто не знал, что будет проводиться съемка, из твоих родных никто не давал согласие на это.
После того как тебя увезли на кладбище, сотрудники съёмоч- ной группы просили дать интервью. Они дергали меня и твоих се- стер, пытаясь подвести к камерам и оператору. Мы с твоей сестрой Юлей сказали несколько слов. Не помню, что они спрашивали и как мы вообще оказались в фокусе камер. 
Очень смутно помню, как все происходило в тот день, во сколь- ко что было, и кто с кем куда ехал. Я была в состоянии куклы – если ко мне кто-то прикасался, и я слышала знакомый голос, я просто шла, куда меня вели. Со мной говорил кто-то из твоих родствен- ников, но я не слышала их слов. Это был словно очень приглушен- ный звук, который невозможно было разобрать. 
Мы расселись по машинам и поехали на кладбище. В тот день я первый раз увидела кладбище военных – это отдельная терри- тория на местных городских местах захоронения (специально выделяют отдельный участок). Сейчас это особенно заметно, так как эта часть кладбища уставлена большим количеством флагов Украины. Такая огромная территория и уже было столько могил – чьих-то сыновей, мужей, отцов, друзей... Каждый день там добав- ляются новые, а территория кладбища все больше расширяется.
Тоже не помню тот момент, но вроде бы уже стояла палатка с гробом возле твоей ямы, когда мы приехали. Это были послед- ние минуты прощания с тобой. Капеллан, стоя возле гроба, вновь что-то рассказывал. Присутствовали представители местного самоуправления, военкомата и салютная команда. У военных су- ществует особая процедура захоронения: по команде салютная команда делает три залпа холостыми патронами в воздух, над гро- бом погибшего сворачивается государственный флаг и его отдают семье. На самой церемонии тебя наградили еще 2-мя наградами, их вручили твоим родителям. В знак благодарности за службу и 
194преданности стране. Помню, как твоя мама еле смогла принять их в руки, для нее они были пустышками, еще одним напоминанием, что тебя нет, что вместо сына у нее останутся „жестяные благодар- ности от государства”. 
Мы с твоей мамой все время стояли возле гроба, твое лицо уже сильно посинело, местами было черное даже. Твоя мама слезами смыла весь грим, что был на тебе наложен вначале. Это не пугало, но делало еще больней. Ты – всегда веселая улыбашка, лучик света и любви – теперь закаменелый, холодный и пустой лежал в гробу с не своей внешностью... 
Я не помню всю церемонию, лишь некоторые отрывки. Пом- ню, в момент, когда подняли саван и тебе развязали руки (они связываются в гробу до момента опускания в яму), я взяла тебя за руку и сжала ее между пальцев. Это были как раз те последние минуты, когда я еще могла прикоснуться к тебе перед тем, как тебя навсегда заберут. Я хотела почувствовать твое прикоснове- ние, оставить этот миг контакта с тобой, напоследок подержаться за руки так, как мы всегда это делали, когда ходили где-то вместе. Но от прикосновения сейчас было совсем другое чувство – непе- редаваемое чувство пустоты, невосполнимой утраты и глубоко- го сожаления. Тогда, видимо, церемония заканчивалась, и похо- ронная служба должна была закрыть крышку гроба. Но ни я, ни мама не могли тебя отпустить. Мы обе просто не могли уйти от твоего тела; тело не подчинялось, эмоции блокировали все сигна- лы реальности. Капеллан говорил, что пора и долго уговаривал маму отпустить тебя, накрыть с головой и отойти, чтобы гроб могли закрыть и опустить в яму для захоронения. Из нас двоих она первая тебя отпустила, накрыла саваном. А мне не хватало сил отпустить твою руку, я держала ее так крепко, что в моих пальцах чувствовалось онемение. Я застыла, как робот, в кото- ром закончился заряд, но его хват остался. Я держала тебя до той минуты, пока сотрудники похоронной группы не закрыли крыш- ку, чуть не защемив мою руку, и один из них не подтолкнул меня, 
195вывив из равновесия. Было очень странное, непонятное и необъ- яснимое чувство – стоять и наблюдать, как тебя опускают в яму, слышать звук падающей и ударяющейся земли о крышку гроба, при этом знать, что ты там, внутри. Было ощущение, что закапы- вали меня, что я смотрела оттуда, снизу... 
После захоронения все поехали на поминальный обед. Не знаю, как остальным, но мне есть не хотелось, вообще ничего не хоте- лось, даже пить. В кафе был заказан обед. Все разместились за сто- лами. Мы сели все рядом: твои родные, Любомир, СУЛЕЙМАН, Саша. Единственное, что я смогла в себя запихнуть – стакан воды. Наверняка, все были голодные, время уже было, наверное, за 12.00. Я не могла есть, сидеть, на меня давили все окружающие, мне было тяжело дышать, и я вышла на улицу. За несколько минут до меня вышел и Любомир, ему тоже не лезла еда, он был очень расстроен и разбит. 
Я села на бордюр за углом кафе, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы легче было дышать, и меня накрыли слезы. Через не- сколько минут подошел Любомир, сел рядом и обнял. Я положила голову ему на плечо. Он ничего не говорил, мы просто сидели молча, я плакала, а он, наверное, не находил слов, чтобы что-то мне сказать. Да и ему самому было тяжело, ты для него много значил. Тогда не нужно было говорить никаких слов, важен был момент поддержки и присутствия. Не знаю, сколько мы просидели, но люди начали по- немногу выходить с кафе и разъезжаться по домам. Любомиру и ре- бятам нужно было возвращаться в Днепр. Я тоже планировала ехать домой, но твоя мама меня не отпустила, настояла, чтобы я осталась до завтра. Она сказала, что, как оказывается, есть традиция – носить завтрак на могилу на следующий день после смерти. Мама сказала, что я должна остаться, что ты так хотел бы. Я не смогла ей отказать, я осталась. Но скажу, что тогда мне было тяжело быть у тебя дома, быть в твоей комнате, где в каждой частичке воздуха был ты, в каж- дом миллиметре дома я видела тебя, нас... В ту ночь я не могла ус- нуть, да мне кажется, тогда никто не спал. 
196На следующее утро мы поехали к тебе на кладбище. По пути за- брали твою сестру Юлю, Валя с детьми уже была на кладбище, ког- да мы приехали. Мы все молча стояли над твоей могилой, никто не верил... Я побыла с тобой еще немного времени и после Дима и твои родители подвезли меня до автовокзала. Мы попрощались. Они сказали, что я могу приезжать в любое время и на сколько захочу. Я их поблагодарила и поехала домой. 
Так закончилась наша история, твоя история. Такая короткая, но такая красочная, насыщенная любовью, чувствами, события- ми, мечтами... 
Я часто задавала вопросы: почему; за что; почему ты; почему ты не увидел жизнь; почему так мало прожил; почему все это про- исходило с тобой; с тобой кто был таким особенным, искренним, открытым и настоящим; с тобой, кто должен был еще столько прожить и увидеть, узнать; с тобой, кто столько всего пережил за время войны; с тобой, кто был таким наполненным жизнью и таким… Да, война не щадит, и гибнут многие, и это страшно и больно, но ты... Знаешь, сейчас, вспоминая последний месяц, мне кажется, что ты знал, знал, что не вернешься... Хотя всегда говорил мне обратное. Говорил, успокаивая мечтами о нашем счастливом будущем... 
Я так чувствую вину за тебя, что не уберегла тебя, что не оста- новила, что не настояла, что поверила тебе тогда, что поддалась на твои убеждения. Все говорили, что ты всегда прислушивался ко мне, а я не заставила тебя долечить руку, не убедила тебя, чтобы ты остался, поверила в твои слова... Ты злился, когда я тебе говорила об этом, но я рано сдалась. 
Знаешь, меня посещала мысль, что, возможно, было бы луч- ше, если бы нас не знакомили. Возможно ,у тебя все сложилось бы по-другому. Возможно, ты не получил бы свое первое ранение; возможно, я бы не влияла на твою жизнь; возможно, ты бы не про-
197ходил весь тот ад, что ты переживал за период второго ранения; возможно, ты бы его вообще не получил. Возможно, ты был бы жив сейчас... 
Есть теория, что во Вселенной существует несколько версий на- шей жизни (альтернативных вариантов вселенной) и что мы про- живаем только одну из всех возможных, а выбор варианта зависит от последовательности событий и решений, которые мы принима- ем. Возможно, как раз в одной из этих альтернативных вселенных ты был бы жив, и я не влияла бы так на тебя... 
Я вовсе не сожалею о нашем времени – оно было прекрасным и лучшим периодом в моей жизни! НО Я ТАК СИЛЬНО СОЖА- ЛЕЮ, ЧТО НЕ СОХРАНИЛА ТЕБЯ, ты мне доверился, а в ито- ге нас нет. ТАК БЕЗМЕРНО СОЖАЛЕЮ, ЧТО ТЫ НЕ УВИДЕЛ ЖИЗНЬ, ЧТО НЕ УВИДЕЛ СЕМЬЮ И ДЕТЕЙ, О КОТОРЫХ ТЫ ТАК МЕЧТАЛ. СОЖАЛЕЮ ЗА ВСЕ ТО, ЧТО ТЕБЕ ПРИШЛОСЬ ПЕРЕЖИТЬ.
А теперь… Мне стоит научиться жить без тебя… Все говорят, что я сильная. Да, я сильная, я с многим могла справиться и многое случалось у меня, может, поэтому и пришлось стать сильной. 
Но ты... Ты мой особенный случай, ты моя точка невозврата. Ты – то, с чем я не могу справиться, ты остановил мою жизнь, за- брав с нее все смыслы. Ты словно отключил меня: мои чувства, эмоции, инстинкты, цели, желания, мечты... – все, осталась толь- ко моя внешняя оболочка. Ты говорил, что война отключила тебя, что тогда в тебе было пусто, а сейчас мы поменялись местами с тобой...Ты был для меня всем, в тебе была вся я, ты меня наполнял. Мне кажется, что даже смерть папы я перенесла легче, но с тобой совсем все иначе, намного тяжелей... С собой ты забрал ту остав- шуюся живую часть меня, что осталась после папы. 
Мир потерял краски, я словно упала в бездну и смотрю из само- го дна. Я чувствую себя в театре, где вокруг меня меняются декора-
198ции. Нет места, где бы я тебя не видела, которое бы не напоминало о тебе, ТЫ ВЕЗДЕ! Я помню каждый наш момент вместе, помню каждое свое чувство с тобой. 
Я так хотела бы еще раз прожить всю нашу историю – каждый день, каждый момент, каждую минуту, не меняя ничего! Так хоте- ла бы встретить тебя еще раз. Даже зная итог – что я тебя потеряю, зная, что мне будет очень больно, я хочу прожить наши 6 месяцев заново, хочу повторить все! Хочу встретить твою душу второй раз, и я уверена, что я бы это почувствовала, пусть и во внешности другого человека. 
Каждый сантиметр в нашей квартире вызывает поток воспо- минаний, чувств, эмоций каждая вещь связана с тобой, куда бы я не перевела взгляд – там мы вместе, там что-то напоминает о тебе. Моя квартира – тюрьма моих воспоминаний и привязанно- сти к тебе. А теперь... Мой холодильник обклеен нашими фото. Засыпая, я обнимаю того мягкого енотика, что ты мне дарил, в нем я тоже вижу тебя. Он лежит на твоем месте в нашей посте- ли, я обнимаю его так крепко, что даже сквозь сон чувствую, как сжимается моя рука. Я засыпаю и просыпаюсь с ним в обнимку, не отпуская его во сне, он еще ни разу не оказался где-то не рядом со мной. Мне так хочется чувствовать нашу связь, прикоснове- ния, дыхание. Помнишь, как ты меня обнимал, когда мы спали, и прижимался так близко ко мне, что наши лица, щеки сопри- касались; мы чувствовали на себе дыхание друг друга. Мне так не хватает сейчас этого  – чувства касания твоей щеки на моей, близости, спокойствия, защищенности. Чувства близости твоей мордашки рядом с моей. Засыпая ты всегда обнимал и говорил: „Хочу, чтобы между нами было минимальное расстояние, чтобы как можно больше наши тела соприкасались, хочу быть макси- мально близко к тебе”. 
Сидя на диване в зале, я вижу тот летний день, когда ты стоял как раз напротив этого дивана и говорил, что у тебя нет выхода, чтобы не вернуться на фронт... В твоих глазах тогда было столько 
199сожаления и грусти. Ты говорил, что с удовольствием бы остал- ся; говорил, что не хочешь оставлять меня. Говорил, что устал от всего этого... А сейчас, сидя тут, я смотрю в пустоту, но все равно вижу тебя, тот разговор, твое лицо, твои глаза, то, как плакала я тогда. 
Сейчас мне все равно, что происходит вокруг, я не замечаю лица людей, все разговоры – просто шум. Когда я еду за рулем – могу спокойно вдавить педаль, хотя с тобой я никогда не ехала больше 60 км по городу. Это не желание убить себя, просто во мне не включаются чувства опасности, страха, осторожности или хоть чего-то. Я перестала присматриваться к людям, как делала раньше и что стало моей привычкой за годы занятий самообороной. 
Идя по улицам, я вижу тебя – в кафешках, где мы сидели или покупали кофе; в местах, где просто ходили по улице за руку; сре- ди рядов магазина – ты любил зависнуть и выбирать какие-то мелочи; на аллеях проспекта; на бульваре, где ты парковал нашу машину; на лавочке возле подъезда. Яхт-клуб – мы почти каждый день там гуляли. Ты кормил тех гигантских рыб в озере, а я павли- нов; ты любил дразнить гусей морковкой и смотрел, как они злят- ся. Мы каждый раз в парке пытались найти нутрию, потому что я сказала, что раньше их тут было много, но, кроме змей, мы не находили никого. Сейчас, гуляя там, я вижу нас в прошлом. Кидая корм рыбам, я чувствую тебя рядом; я чувствую, как ты так же сто- ишь сбоку и обнимаешь, слышу твой голос и смех. 
Вижу тебя в центре города, на набережной, в торговых цент- рах, магазинах, на food-кортах, где мы часто покупали суши, на рядах в кино. Вижу на платформах автовокзала, у Любомира в цеху в их дворе. Когда он меня подвозит куда-то на вашем Nissan, я инстинктивно оборачиваюсь на заднее сиденье и вижу нас, как тогда мы сидели там вдвоем, обнимались, смеялись и целовались. Ты везде, в каждом месте, куда бы я не пошла и на чтобы не посмо- трела  – ведь были вдвоем, всегда и везде. Говорят, для принятия утраты и облегчения нужно убрать из своей памяти все „якоря”, 
200которые связанны с тобой. Но это невозможно. Нет того, что не было бы связано с нашими воспоминаниями. Множество кафе, парков, разных мест, кино, магазины, торговые центры, трениров- ки, залы, визиты к родственникам, квартиры, города, развлечения, вещи, предметы, техника дома, больницы, заправки, книги, песни, машины, фразы, даже мои друзья – во всем этом ты. И это невоз- можно удалить или стереть. Ты занимал всю меня, и в этом слож- ность сейчас.
Мишка, ты был очень особенным, не такой, как все. В тебе было столько другого, настоящего, искреннего, живого, наполненно- го… Много того, что я ценю в людях, в мужчинах. Ты мой вечный герой, мой идеал любимого мужчины, которого я всегда хотела ви- деть рядом, о котором я всегда мечтала. 
Тебя совсем не удивляли мои, как всем кажется, недевичьи ув- лечения – оружие, тактика, самооборона и борьба. Ты не спраши- вал „почему”, „зачем тебе это”... У нас было столько общих точек соприкосновения, столько совпадало… Проще сказать, что не со- впадало. Потому что этого было единицы. В какой-то день я поня- ла: ты – тот самый; тот, кому не нужно объясняться, кому не нуж- но доказывать; тот, кто разделял интересы со мной и учил меня; тот, кто готов был выслушать или просто помолчать рядом, кто поддерживал, оберегал, защищал, заботился и невероятно сильно любил. Кто закрывал собой от всего мира и проблем.
Но сейчас говорю все о тебе в прошедшем времени, и это непе- редаваемо больно. Нас всегда тянуло друг к другу, и самое долгое время нашей разлуки были сутки твоего наряда. Даже от Любоми- ра, находясь в Днепре, ты всегда сбегал и говорил, что соскучился. Ты каждый день по 100 раз говорил мне „люблю тебя”, и это были не просто слова. Это были те, настоящие, искренние слова твоего сердца и души. До встречи с тобой я разочаровалась в настоящих чувствах любви и не думала, что можно так сильно любить. Но ты мне это показал. Я тебя полюбила так же безумно сильно настоль- ко, насколько ты выражал свою любовь ко мне. Может прозвучит 
201банально, но первый раз „люблю” ты написал именно 14 февраля, через 2 недели знакомства. Написал, находясь в аду войны на „0” позиции в Бахмуте. 
Мне говорили, что у меня завышенные требования к мужчи- нам, что такого не существует. Но нет, ТЫ ИМ БЫЛ! Ты был даже лучше моего образа. И теперь ты поднял планку еще выше. 
Ты – мой магнит, моя вторая половинка. Не могу передать, на- сколько сильно скучаю и насколько мне не хватает тебя, насколько сильно я чувствую тебя во всем... Вижу тебя в каждом „зеленом че- ловечке”, в каждом месте, где мы были. Закрываю глаза, и ты вновь тут – вижу твою улыбку и глаза, чувствую рядом, чувствую твою руку в моей руке. Я вижу нас в каждой проходящей мимо меня паре, вижу наших детей в каждом, кто проходит мимо с ребенком, вижу тебя в каждом папе, идущем за руку с ребенком... Я вижу нас в каждой паре жениха-военного и невесты, мы так мечтали и хотели этого. Сейчас при каждом уведомлении я хватаю телефон, ожидая что это ты… Я так привыкла к этому, к нашей постоянной связи, переписке, разговорам, обсуждениям…
Я так благодарна тебе, Мишка, за то, что хотел и был готов свя- зать свою жизнь со мной! Спасибо за тот день, когда ты появился в моей жизни. Ты делал меня лучше, с тобой я чувствовала себя защищенной, спокойной, любимой, я в тебе была уверена, я не бо- ялась ничего рядом с тобой. Ты мог решить все, в тебе чувство- валась сила, с тобой была полная безопасность. Важной чертой в тебе было терпение, умение выслушать и дать совет. Ты мой ан- гел, мой любимый. Ты был готов на все для меня, и ты это дока- зывал поступками. Есть очень много моментов, о которых знаем только мы и за которые я тебя полюбила очень и очень сильно. У нас правда, были очень гармоничные отношения, мы дополня- ли друг друга. Каждый из нас в отношениях реализовывал свои „роли” и удовлетворял „потребности”. Для мужчин важно быть в роли лидера, защитника, добытчика, и при этом быть нужным, свободным и оставаться самим собой. Для женщин – в роли ма-
202тери, жены, феи, богини. Нам очень важно чувствовать близость, безопасность, благодарность. 
Тебя волновало все, что происходило со мной; ты хотел быть всегда рядом, оберегать, заботиться. Ты всегда провожал и встречал меня с тренировок, бежал ко мне под дождем. Поначалу меня это даже злило – я не привыкла, что у меня не было свободного про- странства и минуты от тебя, но потом я так была рада этому. Ты так смотрел на меня, так нежно обнимал, и мне это так нравилось, в твоих глазах была любовь... Ты меня засыпал поцелуями и неж- ностью, мое сердце от этого таяло. Когда мы куда-то выходили, ты всегда брал меня за руку и не отпускал, прижимал к себе, не позво- ляя другим дать и попытки приблизиться. Ты делал глупости, чтобы меня впечатлить; ты пытался быть лучшим во всем; ты ставил для себя самую высокую планку моральных ценностей и принципов. 
Ты ценил жизнь, каждое мгновение, в твоих ценностях прио- ритетом была семья и отношения. Ты был сильным, бесстрашным, уверенным, настойчивым, терпеливым, веселым, нежным, умным, смышленым и жутко ревнивым (просто невероятный собствен- ник). Но я любила в тебе все, все до последней клеточки! 
Спустя 2 месяца знакомства ты подарил мне машину Toyota Rav4, вот это поступок! Ты готов был отдать все деньги тому, кого знал, по сути, так мало. Деньги, которые так тяжело тебе доста- лись, и я знала их цену. Меня это невероятно впечатлило, удивило, тронуло, поразило. Я не купалась в роскоши и совсем не привыкла к таким дорогим подаркам и даже представить не могла, что кто-то такое может сделать. Для меня это был шок, что-то нереальное, я не готова была такое принять. Машина была моей мечтой, я ког- да-то тебе говорила, и ты ее осуществил. 
Но сейчас она меня не радует – садясь за руль, я вижу тебя рядом, всплывают куча воспоминаний, поездок, планов, мгно- вений… В ней я вижу наше несбыточное будущее, о котором мы мечтали. Сейчас твои вещи ездят со мной в машине (я попросила их у твоих родителей), твоя курточка висит на пассажирском си-
203денье, а на торпеде лежат рубашка и кепка. Я часто ловлю себя на мысли, что вижу тебя на пассажирском сиденье, что ты так же си- дишь рядом и с улыбкой смотришь на меня... Вижу тебя, когда оно пустое или даже когда там кто-то сидит. 
Многие думают, что военные купаются в деньгах, но мало кто задумывается, какой ценой они достаются. Что, будучи там, на фронте, вас эти деньги не радуют. Единственное, о чем вы мечтае- те – вернуться домой, увидеть своих любимых и детей, вспомнить те чувства любви и заботы, просто побыть в тишине, вспомнить ради чего вы сражаетесь. Что вам хотелось бы забыть, как сиде- ли в окопах под дождями и в грязи, промерзая до костей; забыть бесконечные обстрелы, недели без сна и отдыха; забыть, как соби- рали в пакеты голыми руками останки своих побратимов, забыть, как чувствовали на себе их внутренности и мозги, забыть беско- нечные смерти на своих глазах; забыть запах и вид мертвых тел рядом; забыть страх в глазах напротив; забыть свой страх; забыть пустые и стеклянные глаза товарищей; забыть холод и забыть вид разорванных и обезглавленных тел. Забыть, как говорить слова со- болезнования родным своих побратимов; забыть, как голодали и пили воду из луж; забыть, как убивать гражданских; забыть, как погибали дети на ваших глазах; забыть, как оставлять на позициях тела побратимов; забыть, как чувствовать свою вину за смерти; за- быть крики 300-х парней; забыть звук вражеской авиации; забыть свист снарядов и мин, пролетающих рядом; забыть, как отдавать вещи семье погибшего товарища; забыть звук падающего фосфора и бесконечных автоматных очередей… Вот цена этих 120 тыс. грн. И это малое, что ты мне рассказывал. Ты не хотел, чтобы я знала то, что видел там ты. Но я хотела, чтобы ты делился, чтобы расска- зал, чтобы тебе стало хоть немного легче. 
А сколько ты покупал экипировки за свой счет. На это уходила, наверное, половина твоей зарплаты. С учетом, что цены в Бахмуте и прифронтовых городах выше минимум в 2 раза, чем в тыловых, то свою зарплату ты мог и не увидеть. 
204Ты награжден медалями. Многие подумали бы: „Ого, круто”. Но кому они нужны и какая в них ценность? Какой вообще в чем-ли- бо смысл, если человек погибает на войне? Тебя ничто не заменит и не вернет… Все эти награды – только напоминание о том, что тебя больше нет. 
Бахмут, Краматорск, Днепр, Винница, Кривой Рог, Дружковка, Черкасское, Новомосковск, Каменское, Приднепровск – эти горо- да нас объединяли. 
Как же сильно хочу тебя сейчас обнять и поцеловать… Самые крепкие объятия и самый нежный поцелуй от меня, мой любимый, но уже только в мечтах. Ты – лучшее, что было у меня в жизни, как жаль, что так недолго. Буду помнить и любить тебя вечно! 
Скучаю за твоей милой улыбкой и голосом, твоими прикосно- вениями, твоей любовью и искренностью, шуточкам, звонками, взглядами, за всем тобой, за каждой твоей клеточкой и частичкой души… 
Мой психолог на нашем первом сеансе сказал: „Какие у вас были насыщенные отношения. Ваше время было сокращенной версией лучшего, что может быть в отношениях”. Он сказал после 20 минут рассказа о тебе. 
Другой сказал, что на тебе сошлись все сферы моей жизни, что в тебе была вся моя жизнь. Поэтому мне сейчас так сложно выйти из этого – все связано с тобой.
Со мной была целая „команда восстановления” – психологи, психиатр, психотерапевт, друзья (об этом я расскажу позже).
Настолько сильно ты повлиял на меня, настолько сильно я при- вязана к тебе, настолько сильно любила, слишком сильно...
Люблю 
Безумно люблю тебя, любимый мой енотик. Буду любить всегда!
Ты мне всегда говорил: „Люблю тебя очень и сильно-пресиль- но. Люблю больше жизни”. Ты говорил: „Я никогда тебя не брошу 
205и не дам почувствовать одинокой…” – и я тебе поверила. Говорил, что если умрешь, то будешь приходить ко мне во снах – да, вижу твою улыбку и просыпаюсь каждый раз от этого... Я говорила, что очень привязываюсь к людям, говорила, что не смогу без тебя, го- ворила, что так боюсь тебя потерять, а ты отвечал: „Не бойся, я с тобой, поверь мне” – обманул… 
Ты был моим миром, ты мой Джек из „Титаника”. Ты подарил мне сказку – наше время. И как мне снова вернуться в момент „до тебя” или „без тебя”? 
Столько воспоминаний, чувств, эмоций, событий, наших меч- таний – невозможно все выложить на бумагу. У меня не хватает сил принять то, что тебя нет, что нас нет. 
Мне часто говорили, что у меня по судьбе 2 брака начертано. Я удивлялась, как можно такое знать и видеть? Встретив тебя, я вспоминала эту фразу, но не понимала, почему мы должны будем расстаться, почему вдруг наш брак рухнет, ведь все так хорошо, и мы оба так сильно любили. Не понимала, почему вдруг я про- меняю тебя – того, кто был для меня всем на кого-то другого. Мы официально не были в браке, но оба поставили себе статус – хоте- ли подавать заявление. Теперь причина ясна… 
Я очень хочу встретить кого-то, кто будет хоть как-то похож на тебя, кто будет также безумно сильно любить, как ты; кто будет так же заботиться и оберегать; кто будет так же ценить и защищать. Того, у кого будут твои же ценности, взгляды, манеры, интересы, ха- рактер, черты, увлечения, моральные принципы. Того, в ком я буду видеть тебя; того, с кем я буду так же счастлива, как была с тобой. Того, к кому я буду испытывать такие же сильные и настоящие чув- ства, как были к тебе; того, кому я смогу сказать „люблю” с тем же теплом и чувством, как говорила тебе; того, кому смогу довериться так же, как тебе. Ради кого я буду готова сделать все, как была готова для тебя. Того, кого не захочу отпускать ни на минуту. Того, кого буду так же благодарить за каждое мгновение вместе.
206Вот те „100 причин почему я люблю тебя”, что были тогда в тво- ей коробочке. 
100 причин 
почему я тебя люблю? 
1. Ты заставляешь меня улыбаться. 
2. С тобой я спокойна. 
3. С тобой я чувствую себя защищенной. 
4. С тобой интересно. 
5. Ты можешь все. 
6. Ты решаешь любую проблему. 
7. Ты смелый. 
8. Ты решительный. 
9. Ты искренний и настоящий.
10. Всегда говоришь, что думаешь. 
11. Ты готов к трудностям и справляешься с ними. 
12. Ты мой герой. 
13. Я тобой дорожу и восхищаюсь. 
14. Ты терпелив. 
15. Ты настойчив. 
16. Ты умеешь добиваться своего. 
17. Ты готов сражаться за свое и отбивать у других. 
18. У тебя есть ценности. 
19. Ты умеешь любить, и ты однолюб. 
20. Ты сильный. 
21. Ты умеешь видеть людей. 
22. Ты готов меня терпеть. 
23. Ты меня избавляешь от проблем. 
24. Ты знаешь, что мне нравится и готов давать это. 
25. Ты невероятно заботишься обо мне. 
26. Ты ставишь отношения превыше всего. 
27. Ты мужественный. 
20728. Ты умеешь себя контролировать. 
29. Ты всегда учишься чему-то новому.
30. Ты умеешь дурачиться, веселиться и делать глупости. 
31. Ради меня ты готов сделать многое .
32. Ты хочешь дать мне все лучшее. 
33. Ты готов слушать мой девичий сопливый бред. 
34. Ты готов рискнуть. 
35. Я хочу быть с тобой и благодарна за каждую нашу минуту.
36. Ты готов пробовать новое. 
37. Ты даришь мне свое время. 
38. Ты меня поддерживаешь. 
39. Ты мой пример мужчины. 
40. Я вижу тебя будущим мужем. 
41. Ты даешь мне право выбора. 
42. Ты готов все обсуждать. 
43. Ты ценишь жизнь. 
44. Ты не зацикливаешься. 
45. Ты меня вдохновляешь. 
46. Ты очень внимательный. 
47. Ты наблюдательный. 
48. Ты умеешь анализировать и делать выводы. 
49. Ты находишь со всеми общий язык. 
50. Ты знаешь себе цену. 
51. Ты умеешь выставлять приоритеты. 
52. Ты готов брать ответственность. 
53. Ты готов учить других. 
54. Ты умный. 
55. Ты добрый и веселый. 
56. Ты умеешь произвести впечатление. 
57. Я тебя люблю за твои поступки. 
58. Я тебя люблю за умение мыслить. 
59. Ты непереборчив и некапризный. 
60. Тебе можно довериться. 
20861. Мне нравится быть в твоих объятьях. 
62. У тебя красивая улыбка и глаза. 
63. Ты меня очень любишь, и я это чувствую. Так же сильно люблю и я тебя, и говорю это здесь.
64. Я благодарна, что ты у меня есть. 
65. С тобой мне не нужно притворяться. 
66. Ты умеешь находить нужные слова. 
67. Мне важно твое мнение. 
68. Ты разносторонний. 
69. Ты воспитанный. 
70. Ты даришь мне эмоции. 
71. Ты любишь нестандартное. 
72. В тебе есть что-то, что меня цепляет, – это то, что я не могу описать. Ты мой воздух и магнит.
73. Мне нравится ходить с тобой, держась за руку. Обнимать. 
74. Люблю за то, что придумываешь мне забавные прозвища. 
75. Ты не бухнячишь. 
76. Ты знаешь цену отношениям. 
77. В тебе много качеств, которые я ценю в мужчинах. 
78. Ты „хищник” в мире животных. 
79. Ты всегда выглядишь бесстрашным воином. 
80. Ты готов носить труселя с кукурузой и бантиком ради меня. 
81. Мне очень приятно засыпать и просыпаться в твоих объятиях. 
82. Ты готов ходить со мной по магазинам и больницам. 
83. Мне нравится прикасаться к тебе, чувствовать дыхание и бие- ние сердца.
84. Ты принимаешь во внимание мои слова. 
85. Ты даришь мне цветы просто так, без повода, просто потому, что меня они радуют, хотя считаешь это глупым. 
86. Ты создаешь комфорт вокруг меня. 
87. Ты готов спросить совет у других. 
88. Тобой восхищаются другие и благодарят. 
89. Я всегда всем с гордостью и восхищением рассказываю про тебя. 
20990. Ты чудесный будущий папа и сможешь многому научить детей. 
91. Ты замечательный сын для своих родителей, и они гордятся то- бой. 
92. Ты умеешь постоять за себя и своих родных. 
93. Тебе не стыдно было рыться в мусорке тогда, когда мы искали ключи от машины у Маши в гостях. Я очень ценю, что ты пошел искать ключи, что взялся решать проблему, не втягивая меня и еще больше ценю, что не прибил меня, когда я сказала, что они были в куртке; что не стал ругать меня за рассеянность... даже голос не повысил. Тогда я полюбила тебя еще больше.
94. Ты всегда смотришь дальше на шаг вперед. 
95. У тебя легко выходит меня злить своими глупостями, но твоя фраза „я тебя люблю” и твой голос все быстро сглаживает.
96. Я безумно сильно сейчас скучаю за тобой и мне тебя очень не хватает. 
97. Я очень сильно боюсь тебя потерять. 
98. Ты мне очень важен и нужен, я не могу без тебя. 
99. Ты отбил меня у всех. В тебе есть уверенность, смелость и ре- шительность. Не побоялся сделать шаг, учитывая нашу разницу в возрасте. В начале наших отношений в тебе хватило терпения ждать пока я не могла разобраться в себе. Ты не сдался даже когда я говорила тебе „нет”. Ты был со мной, когда я не мог- ла тебе сказать „люблю”. Тогда, в Виннице меня очень тронула твоя забота и внимание, особенно когда я болела с ушами. И не только тогда, ты тратил на меня кучу денег и времени, не требуя ничего. Ты подарил машину, зная меня всего несколько месяцев. Да, для меня это все очень было непривычно, но ты покорил меня своей любовью, заботой, отношением.
100. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ОЧЕНЬ СИЛЬНО, ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ! ЛЮБЛЮ ПРОСТО ЗА ТО, ЧТО ТЫ ЕСТЬ. Знай, что я с тобой, в тебе мой мир и смыслы.