Глава 11. Маленькие победы

Камень лежал на краю поля, будто живой зверь, притихший под инеем — серый, круглый, гладкий, с холодным, чуть влажным блеском. Вокруг него копошились мужики: плечи в паре, лица красные, глаза щурятся от ветра. Верёвки натянуты, хрипят, как старые жилы; под сапогами — мерзлая глина, трещит, будто тоже стонет.

— Да чёрт бы его побрал, — рявкнул один, коренастый, с раздутыми суставами пальцев. Он пыхтел, кашлял и вытирал нос рукавом. — С весны сидит, не сдвинуть, будто корни пустил.

— В землю врос, — сказал другой, выплёвывая на снег тёмную слюну. — Земля держит, не отпускает.

— Перунов камень, — глухо бросил третий, утирая лоб. — Не тронь его. Дом сгниёт, если тронешь.

— Глупости, — ответил кто-то из тени, хрипловато, устало. — Просто тяжёлый. Лопат побольше надо, а не молитв.

— Лопат больше? — фыркнул первый. — Да у нас руки уже как лопаты. Гляди.

Он поднял ладонь. Кожа на ней полопалась, местами срезана в кровь, на ногтях — чёрная грязь, подтеки бурого. Воздух пах потом, железом и сыростью.

Староста стоял чуть поодаль, плечи закутаны в овчину, шапка надвинута на глаза. Молчал, пока мужики возились, потом хрипло сказал:

— Ещё раз. Все разом.

Они снова взялись. Верёвки натянулись, под сапогами заскрипел лёд. Кто-то вскрикнул от боли, кто-то выругался, кто-то отпустил — и всё рухнуло. Камень даже не дрогнул, только иней на нём рассыпался искрами.

— Всё, хватит, — глухо сказал один. — Перун не велит.

— Перун не велит, Перун не велит, — повторил староста, щурясь. — Перуну, значит, дом нужен, а вам нет?

Кира стояла у плетня, укутанная в старую холщовую накидку. Ветер дёргал края, поднимал волосы. Она не говорила ничего, только смотрела — как камень дышит холодом, как мужики пыхтят, будто из них уходит жизнь.

Она подошла ближе, и снег под её шагами зашуршал глухо, как под саваном.

— Стойте, — произнесла она негромко, но в голосе прозвучало такое упрямство, что один из мужиков, уже собираясь уходить, обернулся, хмуро.

— Что? — буркнул он, смахивая с руки снег. — Отойди, девка, не мешайся под ногами.

— Подождите, — повторила Кира, не сдвинувшись с места, хотя губы у неё задрожали от холода.

— А ты, выходит, знаешь, как его вытащить? — протянул насмешливо тот же краснолицый, у которого лоб уже лоснится от пота. — Может, травкой посыплешь или заклинание шепнёшь?

— Не надо тянуть, — сказала Кира тихо, глядя в упор. — Надо поддеть снизу.

— Поддеть, — скривился он, — ага, и камень улетит, как птица на вольный ветер.

— Брус есть? — спросила она, и голос её прозвучал неожиданно твёрдо, даже не по-детски. — Только длинный.

Мужики посмотрели друг на друга. У ворот один, долговязый, кивнул, почесал затылок.

— Есть, — ответил, — от старой телеги остался.

— Принесите, — попросила она, уже почти шёпотом, но не просяще, а так, будто знала, что её услышат.

— А тебе-то зачем этот брус? — усмехнулся кто-то, поглядывая на старосту, будто ожидая разрешения на смех.

— Просто принесите, — повторила Кира, глядя мимо них. — И два куска дерева покрепче, какие найдёте.

Мужики переминались с ноги на ногу, кто-то засопел, хмыкнул, но ушёл — привычка слушаться чужую решимость оказалась сильней усталости. Через минуту тащили тяжёлый, чуть подпорченный брус: двое, сгибаясь под весом, уронили его прямо к ногам.

Кира шагнула к камню, скользнула пальцами по промёрзшей шершавой поверхности, присела, осматривая не торопясь, как будто считала в уме трещины, слипшиеся комья снега, блёстки инея, будто искала уязвимость в теле врага.

Сырая земля, разрыхлённая лопатами, легко осыпалась с края ямы. Кира осторожно указала на место у основания камня — там, где под инеем чернела жила промёрзшей глины, будто шрам.

— Если подкопать тут… вот тут, — произнесла она, приклонившись к самой земле и рисуя пальцем дугу, — можно будет подложить опору.

Староста шагнул ближе, овчина его на плечах шуршала тяжело, будто второй шкурой приросла.

— Опору, — переспросил он недоверчиво. — Это ты о чём выдумала, а?

— Рычаг, — спокойно ответила она, не поднимая глаз. — Тяжёлое легче поднимается рычагом.

— Рычаг, — хмыкнул кто-то сбоку, перекатываясь с ноги на ногу. — Она, гляди, умная. Городская, книжки в руках держала, что ли?

— Подкопайте здесь, — сказала Кира, обрывая его, всё так же не встречаясь взглядом.

— Да копай сама, коли умная такая, — ворчливо бросил он, отворачиваясь.

— Копайте, — вдруг отчеканил староста, глядя поверх мужиков, будто совсем не на них.

— Чего? — не понял тот, кто бурчал громче всех.

— Копайте, — повторил староста глухо, не моргнув. — Пусть делает, как сказала.

Мужики нехотя поддели лопатами промёрзший слой; снег смешался с глиной, хрустел под железом. Кто-то бормотал себе под нос, кто-то шмыгал носом. Кира взяла тяжелый брус обеими руками, подложила его под основание камня — пальцы у неё дрожали, но она не отступала. Второй конец бруса крепко упёрла в толстую, заструганную чурку.

— Теперь сюда, — негромко велела она. — Все вместе, давите на этот край.

— Да она с ума сошла, — скептически бросил кто-то за спиной.

— Делайте, — повторил староста, и в голосе его было что-то неотвратимое, ледяное.

Мужики столпились у конца бруса, гудя, сопя, переглядываясь. Десять человек — плечо к плечу, лица вымазаны сажей и снегом, руки — в грязи, лбы блестят. Медленно, почти нехотя, надавили всем телом. Сначала ничего не происходило, только деревянный брус заворчал, как живой. Потом вдруг послышался хруст, будто внутри камня что-то треснуло. Камень дрогнул, едва заметно, словно дунули на него ветром.

— Держи! — выдохнул один, срываясь на крик. — Пошёл!

Камень, казалось, очнулся — с глухим треском сдвинулся с места. Земля под ним заклокотала, осела, воздух запах сыростью и глиной. Ещё миг, и он приподнялся, словно отпустил его кто-то невидимый, потом с глухим стуком перекатился на бок, оставив под собой темную, зябкую вмятину.