КОНФУЗ

Всегда легче работать не только в привычных условиях, но и с надежными давними партнерами. С этой точки зрения идеальным вариантом для хирурга является отделение в одном лечебном учреждении — с устоявшимися традициями, нравами, тонкостями взаимоотношений и прочими элементами, определяющими психологический микроклимат. И многим из моих коллег в этом отношении повезло. Мне же судьба уготовила другой путь. С одной стороны — работа в системе санитарной авиации, предполагающей выполнение операций в разных больницах области, с другой — бесконечная смена клинических баз для кафедр медицинской академии, а значит, и условий работы. В какой-то мере для меня это был определенного рода тренинг. Получив должность заведующего кафедрой хирургии, клиническими базами которой были Днепропетровская областная больница им. И.И. Мечникова и 16-я городская больница, я по-прежнему регулярно оперировал не только в разных операционных, но и в разных условиях. После повышения в должности мои нагрузки существенно возросли. Это было связано не только с изменением степени ответственности, но и с ростом количества операций, а также — с расширением спектра хирургических вмешательств. При этом в течение одного дня мне приходилось работать в двух, трех или четырех операционных, расположенных в разных зданиях. Конечно же, прежде чем оперировать, я осматривал больных, записывал или диктовал рекомендации, но это могло быть в разное до хирургического вмешательства время. Понятно, что при выполнении операции многих пациентов я уже не так подробно помнил, как следовало бы. В таких условиях мне всё больше приходилось надеяться на своих подчиненных и коллег. Именно они обеспечивали подготовку больного к операции и качество ведения послеоперационного периода. Обо всех деталях я получал информацию на оперативках, при личных контактах с врачами, в том числе, и по телефону. В условленное время я появлялся в операционной, чаще всего, когда больной уже был введен в наркоз, а ассистенты стояли у операционного стола, полностью подготовленные к работе. Конечно же, такой режим являлся аномальным, с точки зрения классических канонов медицины, но время и условия работы диктовали свои правила, повлиять на которые мне не удавалось, да и, честно признаться, не хотелось. Роль активного хирурга-многостаночника мне импонировала, а результаты работы, в целом, удовлетворяли. Так было и в тот раз. По просьбе моего знакомого врача я осмотрел интеллигентного пожилого мужчину с двусторонними паховыми грыжами. Одна из них, расположенная справа, была большой и явно причиняла беспокойства. Та, что слева, — вообще не отражалась на жизнедеятельности пациента. Звали больного Виталием Семеновичем. Его возраст, превышавший восьмидесятилетний рубеж, и общее состояние не давали возможность провести синхронную операцию, направленную на устранение грыж с двух сторон. Спокойное выражение лица пациента, легкая улыбка на губах, сдержанность при общении, манеры исключительно культурного человека не могли не вызывать мою симпатию и умножали желание помочь. Поэтому я решил предложить Виталию Семеновичу операцию справа, с последующим наблюдением за состоянием грыжи с левосторонней локализацией. Он согласился. После соответствующих рекомендаций по части обследования с моей стороны и обсуждения предположительных сроков выполнения операции мы расстались. По каким-то причинам сроки выполнения хирургического вмешательства были отложены, приблизительно на месяц. Наступивший день этой операции не отличался какими-либо особенностями. Мне следовало провести оперативку на основной базе, в больнице им. И.И. Мечникова, осмотреть там нескольких тяжелых больных, выполнить несколько хирургических вмешательств и перебраться в 16-ю городскую больницу, где меня ожидала операция у Виталия Семеновича. Но это — основные планы и действия. А между ними — решение бесконечного числа вопросов «на ходу»: по мобильному телефону, при встречах с коллегами в коридорах кафедры, на лестничных площадках хирургического корпуса, при выходе из здания больницы, на стоянке автомобиля и в прочих местах. Спонтанные контакты касались приветствий, поздравлений с прошедшими или наступающими праздниками, число которых у нас в стране не поддается осмыслению, напоминаний о чем-то, требований чего-то и много другого, что в конечном итоге «взрывало мозги» — вне зависимости от их изначального состояния при пробуждении ранним утром. Вырвавшись, наконец, из оков рутинной суеты и сев за руль автомобиля, я сообщил заведующему отделением 16-й городской больницы о том, что выезжаю. Это означало, что больного можно подавать в операционную и готовить к хирургическому вмешательству. Через двадцать пять минут, переодевшись в хирургический костюм, я был в операционной. Там царила рабочая обстановка. Виталий Семенович лежал на операционном столе в состоянии медикаментозного сна. Тело его было накрыто стерильными простынями с «окном», ограничивающим операционное поле в подвздошной области. Ассистент стоял рядом, держа перед грудью руки в стерильных перчатках. Мы приветливо поздоровались, обменялись формальными любезностями, и через пять минут я занял место у операционного стола. Получив разрешение анестезиолога, мы начали работать. Ход операции был стандартным. Привычными, доведенными до автоматизма движениями рассекли кожу, подкожную жировую основу, апоневроз наружной косой мышцы живота. Кровотечение из мелких сосудов остановили путем электрокоагуляции. Ревизия показала, что грыжевое выпячивание связано с наличием больших размеров липомы семенного канатика. Жировая ткань была выделена и иссечена. Операцию к общему удовлетворению завершили достаточно быстро, используя модифицированный вариант аллопластики пахового канала. Затем всё, как обычно: чашка горячего кофе, обсуждение особенностей послеоперационных назначений, рукопожатия, наилучшие взаимные пожелания. И вот я опять за рулем автомобиля, двигающегося по хорошо знакомой дороге в обратном направлении, то есть в областную больницу им. И.И. Мечникова. На следующий день я, по каким-то причинам, снова оказался в 16-й городской больнице и, конечно же, навестил Виталия Семеновича, хотя ранее уже был проинформирован заведующим отделением о полном благополучии пациента. Он лежал в уютной, добросовестно убранной двухместной палате. Одна из коек пустовала. Его тело по грудь было накрыто легким одеялом, доброжелательное лицо сияло улыбкой и искрящимися глазами. Недлительное, теплое наше общение подтвердило хорошее физическое состояние Виталия Семеновича. Его почти ничего не беспокоило в положении лежа. Вставать он еще не пытался. Мы обговорили ближайшие планы, касающиеся расширения двигательной активности, диеты, сроков выписки из стационара, в целом, всего того, что обычно интересует больных. Попрощавшись, я с удовлетворением вышел из палаты и вернулся к исполнению служебных обязанностей. Еще раз его осматривать в клинике уже не планировал. Через несколько дней — очередной звонок заведующего отделением и его слова, как гром среди ясного неба: «Александр Борисович, приезжайте. У Виталия Семеновича проблемы: грыжа — какой была, такой и осталась». У меня — состояние острого эмоционального шока. Как это может быть? На четвертые сутки после операции — рецидив? Но мы же всё сделали по канонам, добросовестно и надежно. Бывали рецидивы грыж, но редко и в отдаленном периоде после хирургического вмешательства. Но чтобы так... По дороге в клинику я не находил себе места, пытаясь объяснить случившееся. Наконец передо мной — сотрудники отделения, дверь палаты и грустное выражение хорошо знакомого лица Виталия Семеновича. На этот раз его вынужденная улыбка на уставшем лице как бы говорила: «Ну, я же не виноват, что так случилось... Простите меня, пожалуйста». «Что произошло? — спросил я. — Покажите нам свой живот, место проведенной операции». Он, казалось, нехотя это сделал. «Да нет, Александр Борисович, послеоперационная рана меня уже не тревожит... Но та большая грыжа, которая меня беспокоила с другой стороны, осталась такой же», — доверительно сообщил пациент. И действительно, та грыжа, по поводу которой он обратился за помощью, во всей своей «красе» представилась моему взору. Я не знаю, что выражало в это время мое лицо, но мысли, опережая одна другую, очень быстро привели к единственному заключению: мы убрали не ту грыжу! Уже не имело значения, кто виноват. Было важно то, как объяснить Виталию Семеновичу, почему так случилось и что делать. В этом положении был только один выход, и я им воспользовался. «Понимаете, — сказал я, — у вас всё нормально. Именно так и должно быть. Дело в том, что та грыжа, которую мы прооперировали, была намного коварнее и опаснее этой, оставшейся. Та, по своему строению, была склонна к ущемлению, и это могло привести к самым неблагоприятным последствиям. А эту, оставшуюся, мы с легкостью ликвидируем через несколько недель, и вы будете совершенно здоровым человеком». Кажется, психологическое напряжение спало. Лицо Виталия Семеновича постепенно приобрело спокойное и доброжелательное выражение. Все присутствующие врачи вышли из палаты. Ситуация была ясна до такой степени, что проводить какой-либо разбор случившегося не имело смысла. Просто я к моменту операции уже не помнил, с какой стороны была именно та грыжа, а врачи, подготовившие операционное поле, не придали этим тонкостям никакого значения. Основная причина случившегося — дефицит внимания к больному с моей стороны и отсутствие надежной коммуникации с сотрудниками отделения. Через месяц мы прооперировали Виталию Семеновичу уже именно ту грыжу. Операция прошла успешно. Сейчас он здоров и жизнерадостен.