Это было настолько давно, что некоторые детали событий вспоминаются с трудом. Около двух часов после полудня, отпустив студентов, я находился в своем кабинете на четвертом этаже 16-й городской больницы. Отдыхал и ожидал звонка от анестезиолога, подтверждающего готовность к началу следующей операции. К этому периоду моей работы в качестве доцента кафедры Днепропетровской медицинской академии хирургическую активность на базе отделения политравмы удалось довести до точки кипения. За день удавалось прооперировать от 3 до 6 больных. Операции были разной степени сложности. Во многом этому способствовали накопленный мной за несколько десятилетий опыт и кое-какой авторитет, умелое управление процессом заведующей отделением Еленой Марковной Перцевой, поддержка администрации больницы в лице главного врача Виктора Александровича Вишневского и, конечно же, наличие эндовидеохирургического комплекса. Стойку (так называли комплект оборудования — из-за его размещения на нескольких полках, расположенных одна над другой) Казанского производства нам удалось приобрести на при ьких предпринимателей. Для малобюджетной Украины конца минувшего века такой, «спонсорский» вариант технического оснащения диагностических и лечебных отделений государственных больниц был едва ли не основным. Алик (кажется, так его звали) распахнул дверь ординаторской и «упал» на мою голову, как большой ком пушистого снега. Мы давно не виделись, да и знакомы были шапочно. Он являлся зятем наших добрых приятелей Анны Зиновьевны и Михаила Григорьевича Каминских, у которых мы с женой одно время довольно часто гостили. Почтенного возраста интеллигентные и культурные люди всегда с большой теплотой и щедростью нас принимали в своем доме на улице Дарвина. Их жилище отличалось особенным уютом. Устраиваясь поудобнее в креслах и на диване, мы непринужденно беседовали на житейские темы. Много внимания уделяли вопросам семьи и порядочности во взаимоотношениях между людьми. Анну Зиновьевну всегда интересовали наши дети. Она с большой симпатией к ним относилась. Как правило, в это время Михаил Григорьевич под строгим и одобряющим взглядом супруги сервировал небольшой стол на кухне. Распространяющийся оттуда неизменно приятный запах подтверждал его старания. На столе обязательно присутствовали бутерброды из свежего белого хлеба со сливочным маслом и красной икрой, картофельное пюре, сельдь и охлажденная водка. Все продукты, кроме водки, были рыночными и исключительного качества. Ужин завершали чаепитием. Семья Каминских готовилась к эмиграции в Германию. Наши встречи со временем становились все более редкими, в основном, по случаю. Теплые и дружеские отношения сохранялись вплоть до их отъезда. Приход Алика ко мне на работу совпадал по времени с переездом семьи. То ли они уже уехали, а он на несколько недель вернулся, то ли они должны были чуть ли не завтра уезжать, значения для меня не имело. Но на этом основывалось его возбужденноеьких предпринимателей. Для малобюджетной Украины конца минувшего века такой, «спонсорский» вариант технического оснащения диагностических и лечебных отделений государственных больниц был едва ли не основным. Алик (кажется, так его звали) распахнул дверь ординаторской и «упал» на мою голову, как большой ком пушистого снега. Мы давно не виделись, да и знакомы были шапочно. Он являлся зятем наших добрых приятелей Анны Зиновьевны и Михаила Григорьевича Каминских, у которых мы с женой одно время довольно часто гостили. Почтенного возраста интеллигентные и культурные люди всегда с большой теплотой и щедростью нас принимали в своем доме на улице Дарвина. Их жилище отличалось особенным уютом. Устраиваясь поудобнее в креслах и на диване, мы непринужденно беседовали на житейские темы. Много внимания уделяли вопросам семьи и порядочности во взаимоотношениях между людьми. Анну Зиновьевну всегда интересовали наши дети. Она с большой симпатией к ним относилась. Как правило, в это время Михаил Григорьевич под строгим и одобряющим взглядом супруги сервировал небольшой стол на кухне. Распространяющийся оттуда неизменно приятный запах подтверждал его старания. На столе обязательно присутствовали бутерброды из свежего белого хлеба со сливочным маслом и красной икрой, картофельное пюре, сельдь и охлажденная водка. Все продукты, кроме водки, были рыночными и исключительного качества. Ужин завершали чаепитием. Семья Каминских готовилась к эмиграции в Германию. Наши встречи со временем становились все более редкими, в основном, по случаю. Теплые и дружеские отношения сохранялись вплоть до их отъезда. Приход Алика ко мне на работу совпадал по времени с переездом семьи. То ли они уже уехали, а он на несколько недель вернулся, то ли они должны были чуть ли не завтра уезжать, значения для меня не имело. Но на этом основывалось его возбужденное состояние. Он держал в руках какие-то бумаги и просил меня срочно прооперировать его родственницу по поводу рака желудка. Вопрос о необходимости выполнения почти в срочном порядке операции у него не вызывал сомнений. Алик был более чем убедителен во всех своих проявлениях. Уверенность ему придавали написанные мелким неразборчивым почерком заключения. Их Алик положил на стол. Его убежденность передавалась мне, а напористость вызывала желание вскочить и, взяв за руку больную, бежать в операционную. Судя по трепетному выражению лица стоящей в проеме двери робкой женщины невысокого роста, которую Алик привел с собой, она тоже была к этому готова. После такого вступления я, поддаваясь скорее привычке, чем уступая необходимости, просмотрел всю медицинскую документацию, выложенную Аликом на мой стол. Кроме заключения, что в слизистой средней части желудка у Анны Васильевны (так звали больную) присутствуют клетки с признаками рака, никаких отклонений от нормы в результатах исследований я не обнаружил. Пригласив пациентку, я опросил и осмотрел ее. Она оказалась не только всесторонне обследованной, но и психологически была готова к операции. Откладывать хирургическое вмешательство у меня не было оснований. В то время еще не утвердилось правило оценивать состояние больных и определять дальнейшую тактику онкологическим консилиумом. После осуществления формальностей, связанных с оформлением медицинской документации и подготовкой больной к операции, утром следующего дня Анна Васильевна была на операционном столе. Внешне она проявляла спокойствие и уверенность в успехе. Ее худое тело и запавший живот, в положении лежа на спине, являлись исключительно хорошими условиями для выполнения операции любой сложности. После разреза передней брюшной стенки и вскрытия брюшной полости каких-либо заметных изменений со стороны тканей и органов мы не выявили. Обращали на себя внимание слегка утолщенные стенки всех отделов желудка. Задумываться над дальнейшими действиями не приходилось. Удаление желудка с большим сальником и окружающими лимфатическими узлами далась легко. В предвкушении хороших результатов настроение хирургической бригады было приподнятым: шутили на отвлеченные темы, о чем-то вспоминали, делились свежими впечатлениями. Последние швы на коже не заставили себя долго ждать. А затем, после небольшого перерыва за чашкой кофе, — следующие больные, другие операции, новые эмоции и впечатления. Ранний послеоперационный период у Анны Васильевны протекал гладко. Улучшение ее состояния происходило так же стремительно, как развивались события до операции. На девятые сутки, высказывая слова благодарности, Анна Васильевна покинула стационар и возвратилась домой. Присутствие при этом Алика я уже не вспоминаю. Похоже, он навсегда исчез из моей жизни. А через несколько дней мы получили заключение гистологического исследования удаленного желудка. Рака нет, что это — неизвестно, возможно, синдром Менетрие. Но это возможно! А по поводу чего мы все-таки удалили желудок? Я был в отчаянье. Анна Васильевна — в состоянии физического и эмоционального благополучия — дома. Алик, хотя его здесь уже нет, — не при чем. И как с пониманием случившегося жить дальше? Спасала повседневная нагрузка: три–пять операций в день, и в большинстве случаев — с положительным результатом. И так — день за днем. Усталость чередовалась с отдыхом и удовлетворением от проделанной работы. Прошло более полугода. Мысль об удаленном в спешке желудке не давала покоя. Решил показать микропрепараты Ларисе Бойко, гистологу, занимающейся только онкологической патологией. Она, с готовностью пересмотрев материалы, без сомнения высказалась в пользу рака желудка. Значит, не зря мы выполнили радикальную операцию. Отлегло от души. И опять повседневная нагрузка: три–пять операций в день и в большинстве случаев — с положительным результатом. День за днем. Прошло года полтора после описанных событий. Отпустив студентов во время стандартного рабочего дня, я, как всегда, находился в своем кабинете на четвертом этаже 16-й городской больницы. Отдыхал и ожидал звонка от анестезиолога, подтверждающего готовность к началу следующей операции. Робкий стук в дверь отвлек мое внимание. После разрешения войти, дверь отворилась, и в ее проеме появилась фигура истощенной низкорослой женщины, внешность которой мне смутно кого-то напоминала. Я предложил ей сесть и после первых слов общения узнал Анну Васильевну. Ее вид и знание основного диагноза наводили меня на грустные мысли о пролонгации патологического процесса. Сидя напротив меня, Анна Васильевна приветливо искренне улыбалась. Тихим голосом, правильно и даже красиво формулируя мысли, выразила благодарность за проделанную нами работу. После этого тональность ее голоса несколько изменилась, приобретя некий доверительный характер. Как будто человек, понимая всю сложность ситуации, был настроен говорить о сокровенном. В эту минуту ее лицо выражало робость и стеснение. Я заволновался, стараясь внешне не проявлять своих эмоций. Стал задавать привычные вопросы о самочувствии, беспокойстве и прочих ощущениях, которые свойственны людям в подобном положении. Но в точку не попадал. Интрига длилась недолго. Не меняя выражения лица, Анна Васильевна скорее произнесла, чем сказала: «Александр Борисович! Я очень ценю всё то, что вы сделали для меня. Но приехала не только для того, чтобы подтвердить это, но и для того, чтобы поведать о случившемся накануне». Далее последовал короткий, но содержательный рассказ о том, что вчера во время дефекации (стула) у Анны Васильевны из прямой кишки выделилась салфетка из хлопчатобумажной ткани размерами 50×50 сантиметров. До этого события ее ничего не беспокоило, и при проведении (в соответствии с нашими рекомендациями) ежеквартальных ультразвуковых исследований каких-либо патологических изменений со стороны брюшной полости и ее органов выявлено не было. Я моментально испытал облегчение, как будто свалилась гора с плеч. Представление Анны Васильевны о якобы салфетке, естественно, носили надуманный характер. Ведь в течение длительного времени после операции у больной отсутствовали жалобы, и не было объективных признаков органических изменений в брюшной полости. Мало ли что могло выделиться из прямой кишки у женщины во время дефекации через полтора года после Удаления желудка с окружающими тканями. Расслабившись и войдя в роль «миротворца», я поторопился поделиться с Анной Васильевной своими соображениями о невозможности подобного рода происшествия и успокоить ее. Но тут же потерпел фиаско. Не дослушав моих слов до конца, Анна Васильевна раскрыла свою сумочку и достала отстиранную и высушенную, так хорошо узнаваемую хлопчатобумажную ткань, которой мы в то время пользовались во время операций. Я, опустив голову, молчал. А Анна Васильевна спокойным и умиротворенным голосом, как бы утешая меня, сказала, что приехала не жаловаться, а хочет просто предупредить меня о подобных оплошностях, которые сопряжены с нашей работой. Дабы не повторялись... Я пожал плечами и, наверное, с глупым выражением лица извинился. Анна Васильевна вышла из моего кабинета. Больше мы с ней не встречались. Я до сих пор удивляюсь достоверному факту перемещения хлопчатобумажной и довольно большой салфетки из верхних этажей брюшной полости в малый таз с формированием пролежня в стенке прямой кишки и последующим ее выделением через анальный канал без какой-либо симптоматики и каких-либо изменений со стороны органов брюшной полости при неоднократном ультразвуковом исследовании. Другого пути для инородного тела быть не могло.