Прелестная Она и Любимый Предатель

Она отсидела за него два года в тюрьме за мошенничество. Он хакерскими уловками воровал деньги крупных кампаний, проводя операции с ее к омпьютера.

Знал ли он, что этим может закончиться? Конечно знал. Он любил ее? Конечно любил, но она любила его больше.

Она взяла все на себя, он ни разу не дал о себе знать, ни во время следствия, ни во время суда. В тюрьме ей никто не писал, никто не навещал.

Она много читала, истязала себя физическими нагрузками, много писала и все больше молчала. Два года молчания. Она боялась услышать свой голос в этих застенках. Как-будто нет голоса и ее нет здесь.

Иногда на задумчивом лице проскальзывала мимолетная улыбка - она вспоминала о нем...

Раньше он всегда был физически с ней, но мысленно в виртуальных алгоритмах. Когда человек незаурядно ума, у него совсем другой взгляд, такие люди смотрят осмысленно и отстраненно.

Хакерские схемы рассеивались и он смотрел на нее удивленно, словно изучал заново или присматривался к ней. Они говорили о снежных склонах гор и сладости белого вина с привкусом изюма.

Он сказал, что еще немного и они будут там, где сейчас их мечты. Она умиленно и недоверчиво улыбалась, глупая, она ведь не знала всего. А он и не говорил, тайна должна быть доступна не всем. Один он и нес свой крест, немного сутулясь под его гнетом.

Прошло два года... В пыльную квартиру она принесла затертую толстую тетрадь с мечтательными сочинениями и раздевшись, принялась разглядывать себя в зеркале.

Тело огрубело, кожа стала темнее, контуры изменились от ежедневной прокачки. Ей захотелось в душ, смыть с себя гадкий тюремный след. Она долго мылась и плакала, нанося мыльную пену слоем за слоем, ей все казалось мало.

Ночью слезы омывали подушку. Странно, за два тюремных года она ни разу не заплакала. Теперь слезы лились по покрасневшим щекам, горькие, соленые капли пробудившейся души.

Целую неделю она мыла дом и плакала на мокрый пол, на тазы с бельем, на пыльные зеркала и китайский сервиз. Ей до сумашествия хотелось чистоты. Она обманывала себя, ей хотелось чистоты духовной, душевного спокойствия.

По вечерам, выкупавшись, она заворачивалась в шерстяную белую тунику и перехватив волосы вязаным тюрбаном, пила базиликовый чай с лимоном. Почему-то очень хотелось курить и писать, писать, писать, заливая слезами свежие чернила.

Через месяц на пороге появился он. Услышав стук, она интуитивно узнала его. Прежняя чувствительность улетучилась, она снова окаменела. Он деловито зашел в кухню. Рассказывал о деньгах, теперь у него их было много. Она разгадала его - он боялся посмотреть ей в глаза.

Она села, смотря на стену с мозаикой парижских улочек. Он замолчал. "Да, я вижу, она старается скрыть свои чувства, но глаза, в них вся мука. Боже какие у нее правдивые глаза. Такие горькие и обреченные." Ему хотелось уверить ее, что все позади. Он был упрямым сумашедшим, да, он был уверен, что они снова будут вместе. Он знал, что просить прощения слишком банально, нужно просто ждать, когда она вернется к нему. Снова ждать. Он ждал ее два года, теперь снова терпеть, сколько бы не продлился срок ожидания. Он пробыл двадцать минут, оставил стопку купюр и ушел. Не мог выносить ее молчания и говорящих глаз.

Она проплакала до рассвета за кухонным столиком. Волосы растрепались, ресницы взмокли и слиплись. Опустошив себя слезами, она забылась долгим сном, проснувшись лишь на следующее утро.

Она сделала модную прическу с эффектом шелковых волос, они почти достигали пояса, иногда заплетала косы. Полюбила апельсиновые круассаны и капучино с лавандой. Искорка женственности загорелась в ее глазах при входе в магазин итальянского белья. Купила два комплекта в ярком цвете. Пусть никто не видит нательной прелести под уютным костюмом персиковой шерсти. Одна, но ей стало легко, появился вкус к жизни. Ее стали задевать маленькие телесные удовольствия.

Он опять приходил, ночью. На нем была черная футболка, узкие спортивные штаны и бежевый тренч. Она сразу отметила в нем возбуждение. Пьян. И смотрит так, как-будто хочет что-то важное сказать, но не решается, еще не время. Он пил воду из графина, она искала в полутьме рубашку, чтобы укрыть от его глаз  тело в цвете марсала. Тогда он задумал поцеловать ее. Он приблизился, она отпрянула к стене, он подошел к ней тело к телу. Она открыла было рот, обнажив оскал с щербиной. Он затрясся, его всегда обжигал контраст между ее чопорным лицом и распутной щербиной в обнаженной улыбке. Он целовал с хмельной силой, сдерживая ее сопротивление.

Плоть с разумом сошлись в молниеносный конфликт. Тело дрожало перед победой разума, она все же оттолкнула его, переводя дыхание. Сквозь опьянение он рассмотрел во взгляде пропасть между ними и со злостью вздохнув покинул ее дом. Этой ночью она не плакала. Только очень хотелось писать, в ее рассказах не хватало таких страстных поцелуев.

Наутро он прислав билет и денежное сопровождение на Средиземное море. Она не отказалась, отдых был кстати. На самом деле он хотел отдалить ее от себя, расстояние в получасе езды от него к ней оказалось недостаточным.

На морском побережье купила обувь для бега, голубой спортивный купальник и розовые шорты. Тревога поднимала ее с постели рано и гнала бежать кросс в семь километров. После она растягивалась на черном магнитном песке и рассекала волны в прохладном морском котле. Так начинался ее день.

Она изменила прическу на манер дредов белого цвета. Для морского отдыха самое то.  Ее оголенного тела никто не видел, но она лелеяла в себе стремление к идеалу. Особенно любила маслянистый крем для душа с эфирами макадамии. Его можно было услышать приблизившись к телу ближе допустимого, что не дано было пока никому.

Солнечные ванны она принимала обнаженной, прячась в беседке с сиреневыми занавесками в пол и открытой крышей. Здесь она писала, пила потрясающий кофе с маслом. Рецептом с ней поделилась пожилая дама с невероятной шевелюрой белых седых волос, словно старушку окунули в сладкую вату. "Положи кусочек сливочного масла в чашку для эспрессо  и струйкой влей кофе. Ты получишь самую аппетитную кофейную пенку. Пробуй горячий напиток с закрытыми глазами, так вкус станет сильнее, а впечатления оставят долгое послевкусие." Красивая дама уже не помнила откуда ей достался рецепт и выдавала его за авторский.

День сменялся новым днем, влажные и душные ночи чередовались друг с другом.

Ее тело покрылось бронзовым загаром, белые дреды сливались в контраст с загорелым лицом и белоснежными зубами с проклятой щербиной.

А в расход пошла уже третья тетрадь с иллюстрациями ангелов в обличии младенцев. Она редко вспоминала о тюрьме, ее жизнь кардинально изменилась с того времени. Она баловала тело и лечила душу. Бальзамом для души оказалось одиночество и писательство.

Однажды утром к ней заглянула большая грязная черепаха. После восторга, страха и удивления, она решила освободить черепаху от грязи в ванной. Животное карабкалось по бортам ванной, спасаясь от водной струи. Она вынесла чистую черепаху на побережье и пустила по волнам. Ящерица в панцире тоже стала свободной.

Посетила дерзкая мысль, а если не возвращаться? Ей здесь нравилось: живописный морской берег, сладкий теплый воздух, ручейки маленьких улочек.

Она надела белое воздушное платье с открытыми плечами, соломенную шляпу с черными, шелковыми лентами, подхватила сумочку из светлого ротанга, навела персиковым блеском губы и отправилась в городские курортные улочки. Через час ленивого брожения зашла в голубой миниатюрный магазинчик. Здесь по левую сторону продавались авторские открытки, по правую варили кофе.  Она заказала капучино и завела разговор с хозяйкой сувенирной лавки. Через пол часа милой беседы, она вышла из магазинчика с широкой улыбкой и открыткой с голубями.

С завтрашнего дня она работает на мадам Жако в лавке художественных открыток. И решено - она остается в Италии, на средиземноморском побережье с еще теплеющими чувствами к человеку за сотни километров от нее. Она ничего ему не сказала, просто снова плакала вночи, потом писала до рассвета, обрызгивая слезами листы. Ее чувства к нему напоминали вкус лимона с солью и перцем, также будоражили рецепторы. Ей часто снились откровенные сцены, сны, которые обрывались, сны без концовки, они оставляли дразнящий след. После хотелось принять ледяной душ.

Однажды она пробудилась после подобного сна, разделась, набросила шелковую рубашку и спустилась к ночному морю. Луна освещала морские гребешки, шум хотел заново убаюкать ее на берегу. Она одним движением сбросила с себя рубашку и обнаженная окунулась в волны. Ночью купание совсем другое, вода теплая, как парное молоко, шум почти гипнотический. Блаженная вода окутала тело, она во вкусом вдыхала соленый воздух. Через час, уже лежа в постели, вспомнила о белом вине с послевкусием изюма и горько зажмурила глаза.

Он позвонил в отель, ему сказали, что мадам два дня назад уехала, но оставила открытую записку в три слова "Я остаюсь здесь".

Маленькое уютное жилище, на крыше расположилась голубятня. Она скармливала остатки завтрака птицам, а вечером засыпала под улюлюканье.

В магазине появился поклонник, семилетний сын владельца кофейни напротив. Он сам грел для нее миндальное молоко и анонимно клал шоколадные конфеты в золотистой фольге у кассового аппарата.

Дела шли хорошо, это была совсем другая жизнь, она училась итальянскому языку, пела заливистые уличные песни и писала в комнатной тишине, много, и со страстью. Эта страсть будила в ней жизненные соки.

К осени издала книгу. Один экземпляр отправила ему. Он читал ее ночью в кампании с коньяком и пьяным отражением в зеркале. Это были сказки, но для взрослого понимания, в них читался глубокий философский подтекст. На обороте книги красовалось ее фото, она улыбалась, обнажив щербину. Взгляд стал совсем другим, темно-бархатный и счастливый. В глазах исчезло то, чего он так боялся здесь - истина о его трусливом предательстве. Теперь под коньячными парами он мог признаться себе в этом. Да, он любил ее, но свободу он любил больше. Она знала об этом, а он знал, что она знает.

Его страсть к ней подогревалась чувством вины и осознанием собственной никчемности. Она знала, что когда-то он к ней придет и тайно, в закромах души, радовалась. Она чувствовала, даже на расстоянии власть над ним. Заключением она заработала, почти рабскую, зависимость от себя. Никто бы и не придумал большей мести.

Она уже не мечтала, как прежде, о семье и детях, это был совсем другой тип любви. В ней появилось что-то колдовское, и ей нравилось это. Только если бы временами не кололо в груди отростками воспоминаний о девственности души, которая спрятана ото всех.

В снежный зимний день он нашел ее на смятых простынях с теплотой от кофе на губах. Между ними не упало ни одного словца, все смешалось, мысли закружило кувырком. За окном метель стелила снежные слои, а в комнате стало жарко не от камина.

Она опоздала в сувенирную лавку. Лицо залило румянцем, глаза судорожно бегали по витрине, она не заметила даже подброшенных мальчуганом конфет. От чего он уныло пинал снежные комки за дверью.

Она была счастлива, но не могла до конца признать в этом. Ей было страшно вернуться домой. Краска стыда вернулась на лицо, вспоминая сумбурное утро. А тем временем он уже откупорил изюмовое вино и впустил свежий морозный ветер в спальню.
Она отсидела за него два года в тюрьме за мошенничество. Он хакерскими уловками воровал деньги крупных кампаний, проводя операции с ее компьютера.

Знал ли он, что этим может закончиться? Конечно знал. Он любил ее? Конечно любил, но она любила его больше.

Она взяла все на себя, он ни разу не дал о себе знать, ни во время следствия, ни во время суда. В тюрьме ей никто не писал, никто не навещал.

Она много читала, истязала себя физическими нагрузками, много писала и все больше молчала. Два года молчания. Она боялась услышать свой голос в этих застенках. Как-будто нет голоса и ее нет здесь.

Иногда на задумчивом лице проскальзывала мимолетная улыбка - она вспоминала о нем...

Раньше он всегда был физически с ней, но мысленно в виртуальных алгоритмах. Когда человек незаурядно ума, у него совсем другой взгляд, такие люди смотрят осмысленно и отстраненно.

Хакерские схемы рассеивались и он смотрел на нее удивленно, словно изучал заново или присматривался к ней. Они говорили о снежных склонах гор и сладости белого вина с привкусом изюма.

Он сказал, что еще немного и они будут там, где сейчас их мечты. Она умиленно и недоверчиво улыбалась, глупая, она ведь не знала всего. А он и не говорил, тайна должна быть доступна не всем. Один он и нес свой крест, немного сутулясь под его гнетом.

Прошло два года... В пыльную квартиру она принесла затертую толстую тетрадь с мечтательными сочинениями и раздевшись, принялась разглядывать себя в зеркале.

Тело огрубело, кожа стала темнее, контуры изменились от ежедневной прокачки. Ей захотелось в душ, смыть с себя гадкий тюремный след. Она долго мылась и плакала, нанося мыльную пену слоем за слоем, ей все казалось мало.

Ночью слезы омывали подушку. Странно, за два тюремных года она ни разу не заплакала. Теперь слезы лились по покрасневшим щекам, горькие, соленые капли пробудившейся души.

Целую неделю она мыла дом и плакала на мокрый пол, на тазы с бельем, на пыльные зеркала и китайский сервиз. Ей до сумашествия хотелось чистоты. Она обманывала себя, ей хотелось чистоты духовной, душевного спокойствия.

По вечерам, выкупавшись, она заворачивалась в шерстяную белую тунику и перехватив волосы вязаным тюрбаном, пила базиликовый чай с лимоном. Почему-то очень хотелось курить и писать, писать, писать, заливая слезами свежие чернила.

Через месяц на пороге появился он. Услышав стук, она интуитивно узнала его. Прежняя чувствительность улетучилась, она снова окаменела. Он деловито зашел в кухню. Рассказывал о деньгах, теперь у него их было много. Она разгадала его - он боялся посмотреть ей в глаза.

Она села, смотря на стену с мозаикой парижских улочек. Он замолчал. "Да, я вижу, она старается скрыть свои чувства, но глаза, в них вся мука. Боже какие у нее правдивые глаза. Такие горькие и обреченные." Ему хотелось уверить ее, что все позади. Он был упрямым сумашедшим, да, он был уверен, что они снова будут вместе. Он знал, что просить прощения слишком банально, нужно просто ждать, когда она вернется к нему. Снова ждать. Он ждал ее два года, теперь снова терпеть, сколько бы не продлился срок ожидания. Он пробыл двадцать минут, оставил стопку купюр и ушел. Не мог выносить ее молчания и говорящих глаз.

Она проплакала до рассвета за кухонным столиком. Волосы растрепались, ресницы взмокли и слиплись. Опустошив себя слезами, она забылась долгим сном, проснувшись лишь на следующее утро.

Она сделала модную прическу с эффектом шелковых волос, они почти достигали пояса, иногда заплетала косы. Полюбила апельсиновые круассаны и капучино с лавандой. Искорка женственности загорелась в ее глазах при входе в магазин итальянского белья. Купила два комплекта в ярком цвете. Пусть никто не видит нательной прелести под уютным костюмом персиковой шерсти. Одна, но ей стало легко, появился вкус к жизни. Ее стали задевать маленькие телесные удовольствия.

Он опять приходил, ночью. На нем была черная футболка, узкие спортивные штаны и бежевый тренч. Она сразу отметила в нем возбуждение. Пьян. И смотрит так, как-будто хочет что-то важное сказать, но не решается, еще не время. Он пил воду из графина, она искала в полутьме рубашку, чтобы укрыть от его глаз  тело в цвете марсала. Тогда он задумал поцеловать ее. Он приблизился, она отпрянула к стене, он подошел к ней тело к телу. Она открыла было рот, обнажив оскал с щербиной. Он затрясся, его всегда обжигал контраст между ее чопорным лицом и распутной щербиной в обнаженной улыбке. Он целовал с хмельной силой, сдерживая ее сопротивление.

Плоть с разумом сошлись в молниеносный конфликт. Тело дрожало перед победой разума, она все же оттолкнула его, переводя дыхание. Сквозь опьянение он рассмотрел во взгляде пропасть между ними и со злостью вздохнув покинул ее дом. Этой ночью она не плакала. Только очень хотелось писать, в ее рассказах не хватало таких страстных поцелуев.

Наутро он прислав билет и денежное сопровождение на Средиземное море. Она не отказалась, отдых был кстати. На самом деле он хотел отдалить ее от себя, расстояние в получасе езды от него к ней оказалось недостаточным.

На морском побережье купила обувь для бега, голубой спортивный купальник и розовые шорты. Тревога поднимала ее с постели рано и гнала бежать кросс в семь километров. После она растягивалась на черном магнитном песке и рассекала волны в прохладном морском котле. Так начинался ее день.

Она изменила прическу на манер дредов белого цвета. Для морского отдыха самое то.  Ее оголенного тела никто не видел, но она лелеяла в себе стремление к идеалу. Особенно любила маслянистый крем для душа с эфирами макадамии. Его можно было услышать приблизившись к телу ближе допустимого, что не дано было пока никому.

Солнечные ванны она принимала обнаженной, прячась в беседке с сиреневыми занавесками в пол и открытой крышей. Здесь она писала, пила потрясающий кофе с маслом. Рецептом с ней поделилась пожилая дама с невероятной шевелюрой белых седых волос, словно старушку окунули в сладкую вату. "Положи кусочек сливочного масла в чашку для эспрессо  и струйкой влей кофе. Ты получишь самую аппетитную кофейную пенку. Пробуй горячий напиток с закрытыми глазами, так вкус станет сильнее, а впечатления оставят долгое послевкусие." Красивая дама уже не помнила откуда ей достался рецепт и выдавала его за авторский.

День сменялся новым днем, влажные и душные ночи чередовались друг с другом.

Ее тело покрылось бронзовым загаром, белые дреды сливались в контраст с загорелым лицом и белоснежными зубами с проклятой щербиной.

А в расход пошла уже третья тетрадь с иллюстрациями ангелов в обличии младенцев. Она редко вспоминала о тюрьме, ее жизнь кардинально изменилась с того времени. Она баловала тело и лечила душу. Бальзамом для души оказалось одиночество и писательство.

Однажды утром к ней заглянула большая грязная черепаха. После восторга, страха и удивления, она решила освободить черепаху от грязи в ванной. Животное карабкалось по бортам ванной, спасаясь от водной струи. Она вынесла чистую черепаху на побережье и пустила по волнам. Ящерица в панцире тоже стала свободной.

Посетила дерзкая мысль, а если не возвращаться? Ей здесь нравилось: живописный морской берег, сладкий теплый воздух, ручейки маленьких улочек.

Она надела белое воздушное платье с открытыми плечами, соломенную шляпу с черными, шелковыми лентами, подхватила сумочку из светлого ротанга, навела персиковым блеском губы и отправилась в городские курортные улочки. Через час ленивого брожения зашла в голубой миниатюрный магазинчик. Здесь по левую сторону продавались авторские открытки, по правую варили кофе.  Она заказала капучино и завела разговор с хозяйкой сувенирной лавки. Через пол часа милой беседы, она вышла из магазинчика с широкой улыбкой и открыткой с голубями.

С завтрашнего дня она работает на мадам Жако в лавке художественных открыток. И решено - она остается в Италии, на средиземноморском побережье с еще теплеющими чувствами к человеку за сотни километров от нее. Она ничего ему не сказала, просто снова плакала вночи, потом писала до рассвета, обрызгивая слезами листы. Ее чувства к нему напоминали вкус лимона с солью и перцем, также будоражили рецепторы. Ей часто снились откровенные сцены, сны, которые обрывались, сны без концовки, они оставляли дразнящий след. После хотелось принять ледяной душ.

Однажды она пробудилась после подобного сна, разделась, набросила шелковую рубашку и спустилась к ночному морю. Луна освещала морские гребешки, шум хотел заново убаюкать ее на берегу. Она одним движением сбросила с себя рубашку и обнаженная окунулась в волны. Ночью купание совсем другое, вода теплая, как парное молоко, шум почти гипнотический. Блаженная вода окутала тело, она во вкусом вдыхала соленый воздух. Через час, уже лежа в постели, вспомнила о белом вине с послевкусием изюма и горько зажмурила глаза.

Он позвонил в отель, ему сказали, что мадам два дня назад уехала, но оставила открытую записку в три слова "Я остаюсь здесь".

Маленькое уютное жилище, на крыше расположилась голубятня. Она скармливала остатки завтрака птицам, а вечером засыпала под улюлюканье.

В магазине появился поклонник, семилетний сын владельца кофейни напротив. Он сам грел для нее миндальное молоко и анонимно клал шоколадные конфеты в золотистой фольге у кассового аппарата.

Дела шли хорошо, это была совсем другая жизнь, она училась итальянскому языку, пела заливистые уличные песни и писала в комнатной тишине, много, и со страстью. Эта страсть будила в ней жизненные соки.

К осени издала книгу. Один экземпляр отправила ему. Он читал ее ночью в кампании с коньяком и пьяным отражением в зеркале. Это были сказки, но для взрослого понимания, в них читался глубокий философский подтекст. На обороте книги красовалось ее фото, она улыбалась, обнажив щербину. Взгляд стал совсем другим, темно-бархатный и счастливый. В глазах исчезло то, чего он так боялся здесь - истина о его трусливом предательстве. Теперь под коньячными парами он мог признаться себе в этом. Да, он любил ее, но свободу он любил больше. Она знала об этом, а он знал, что она знает.

Его страсть к ней подогревалась чувством вины и осознанием собственной никчемности. Она знала, что когда-то он к ней придет и тайно, в закромах души, радовалась. Она чувствовала, даже на расстоянии власть над ним. Заключением она заработала, почти рабскую, зависимость от себя. Никто бы и не придумал большей мести.

Она уже не мечтала, как прежде, о семье и детях, это был совсем другой тип любви. В ней появилось что-то колдовское, и ей нравилось это. Только если бы временами не кололо в груди отростками воспоминаний о девственности души, которая спрятана ото всех.

В снежный зимний день он нашел ее на смятых простынях с теплотой от кофе на губах. Между ними не упало ни одного словца, все смешалось, мысли закружило кувырком. За окном метель стелила снежные слои, а в комнате стало жарко не от камина.

Она опоздала в сувенирную лавку. Лицо залило румянцем, глаза судорожно бегали по витрине, она не заметила даже подброшенных мальчуганом конфет. От чего он уныло пинал снежные комки за дверью.

Она была счастлива, но не могла до конца признать в этом. Ей было страшно вернуться домой. Краска стыда вернулась на лицо, вспоминая сумбурное утро. А тем временем он уже откупорил изюмовое вино и впустил свежий морозный ветер в спальню.